Буквально на днях были выложены в сеть два очень сильных, очень глубоких высказывания невероятно талантливых людей, одного из которых я хорошо и давно знаю – Сергея Медведева, а вторую только часто и с большим вниманием читаю – Ирины Морозовской, психолога из Одессы. Оба эти высказывания об одном и том же – о ненависти, пишет политолог Владимир Пастухов.
О ненависти к людям, которые затеяли, осуществляют и поддерживают эту войну. То есть к значительной части, если не к большинству русского народа. Один написал о ненависти, заменившей в душе ностальгию, другая – о крыльях ненависти, выросших, как у летучей мыши, на фоне непрерывных ночных бомбежек Одессы.
Считаю ли я, что украинцы, чью мирную жизнь вероломно прервала и превратила в ад Россия, имеют право на ненависть, причем чаще всего направленную не на отдельные личности, а на русских в целом, когда никто не намерен отделять зерна от плевел (не разделять русских на плохих и хороших)? Сегодня, наверное, - да. Готов ли я лично впустить эту ненависть внутрь себя и заменить ею все другие чувства? Наверное, пока - нет. Понять и принять – это разные вещи.
Считаю ли я справедливым возмездием украинские бомбы и ракеты, падающие сегодня в немалом количестве уже и на русские города? Да, потому что это война, которую начала не Украина. Увы, но это только ответ злом на зло. Что бы ни было потом, за «базар» отвечает тот, кто начал. А все разговоры, которые так любят вести в Москве, о том, что бить первыми пришлось потому, что украинцы «довели», не оставили выбора, «продались» за «тридцать долларов» и вообще фашисты, пригодятся разве что для украшения речи защитников на будущем суде над военными преступниками.
Готов ли я при этом с удовольствием наблюдать за падающими на Кутузовский проспект ракетами и и удовлетворенно смотреть на безумство толп, в панике выбегающих из своих мишленовских нор, чтобы спрятаться в наглухо заколоченных бомбоубежищах? Нет, потому что они все равно для меня люди, пусть многие из них (но далеко не все) и ведут себя как нелюди. Я не приму это, даже если мне докажут, что это единственный путь к их прозрению: ощутить чужую боль как свою в прямом смысле этого слова. Да я и не верю, что этот путь приведет к прозрению. Скорее - к еще большему ослеплению яростью.
Испытываю ли я ностальгию? В моем случае это сложнее. Все пять ракет, упавших на Лукьяновку в Киеве, взорвались рядом с моей школой, а та, которая угодила в детскую больницу (тоже мою), пролетела практически над крышей моего дома. А в изголовье того Кутузовского проспекта, зарево заката над которым напомнило Сергею о возможном грядущем Апокалипсисе, родилась моя жена и пошел в школу мой сын. Как выбрать?
У меня нет ностальгии ни к чему, потому что это чувство – непозволительная роскошь для той профессии и миссии, которые я выбрал в этой жизни. Я изжил в себе ностальгию, как Мымра в «Служебном романе» извела подруг. Но ее место в моей душе заняла не ненависть, а боль и жалость к впавшему в безумство народу, частью которого я являюсь. Я знал этот народ другим, видел его и при других обстоятельствах, и я не готов это развидеть навсегда.
Если собака заболевает бешенством, ее приходится усыплять. Это делается во имя спасения других жизней. Но собаку все равно жалко. Если, конечно, ты сам остался человеком…
Добро пожаловать в реальность!