Антонина Коновалова стала одной из первых политзаключённых женщин после выборов 2020 года и провела в колонии больше четырех лет.
Сначала она надеялась на скорое освобождение, а затем в колонии попала в «пресс-отряд»: ей лили воду в обувь, подбрасывали запрещенные предметы, принуждали к сотрудничеству.
После помилования по указу Лукашенко она вышла раньше срока и вскоре уехала из Беларуси. Коновалова рассказала Медиазоне, как встретилась с детьми после четырех лет разлуки, развелась с мужем и почему в колонии бралась за любую работу.
«Вот она, мама». Встреча спустя 4,5 года
Антонина Коновалова не виделась с родными детьми — 8-летней Настей и 10-летним Ваней — больше четырех лет. Впервые после ее задержания в 2020 году они встретились месяц назад. Ваню и Настю привезли к маме в Литву из Польши, но дети не знали, что едут именно к ней.
— Меня перед первой встречей трясло. Я очень переживала и не знала, какая будет реакция. Мои малыши тоже были в шоке: наверное, не узнали сначала. А потом начали обниматься и такими глазами на меня смотрели, что я даже и не передам. «Вот она, мама». Не могли поверить и не отходили меня потом ни шаг. Младшего, Марселя, я уже тоже считаю своим сыном. А он меня называет мамой.
Пока Антонина была в колонии, в ее семье появились еще двое детей: 6-летний Марсель и 16-летний Тимур. Мальчиков под опеку взяла мать Антонины Анна. Их родная мама умерла.
«Вы что, кого-то убили?» Жизнь в Беларуси
Антонина Коновалова вышла на свободу в декабре 2024 года по помилованию Александра Лукашенко и спустя 3 месяца покинула Беларусь. Уехать к детям сразу не получилось из-за запрета на выезд из страны.
— Я попробовала улететь сразу после освобождения, но ничего не получилось. Меня проверили по всем базам и запрета не было. Но когда я приехала в аэропорт, оказалось, что все же есть. Несколько часов меня держали в аэропорту, это был дикий стресс. Будто опять задержание и все по-новому.
После этого Антонине пришлось вернуться в Минск и стать на учет в милиции. Почти сразу же после этого ее вызвали в ГУБОПиК.
— Говорили, что я никуда не уеду и чтоб даже не пыталась. А я отвечаю — да вы что, я — никогда, я занимаюсь тем, что детей возвращаю, они вот-вот приедут, мама уже ходила в беларуское посольство.
Я им лапши на уши вешала нормально. Мне надо было сделать так, чтоб они поверили. Я отвлекала их внимание и говорила то, что они хотели слышать.
Пока Антонина была в колонии, КГБ внес ее в список причастных к «террористической деятельности». Это сильно усложнило жизнь на свободе: мобильные операторы отказывали в услугах, не получалось сделать банковскую карту, оплатить коммуналку, зарегистрироваться в налоговой.
— Мне нужно было зарегистрироваться как самозанятой, это делается через номер телефона или банковские реквизиты. А у меня нет ни того, ни другого.
Я поехала к ним лично. Сидят две женщины, я им объясняю ситуацию — вот, я в таком списке, что делать. Одна пошла уточнять у начальства, что и как, а вторая собралась с духом и спрашивает: «Вы что, кого-то убили?».
«Ты что, дура? Я скоро домой пойду». Надежда в СИЗО и колонии
В 2020 году Антонина Коновалова стала волонтеркой в инициативной группе кандидата в президенты Светланы Тихановской. Ее задержали в сентябре 2020 года — за участие в телеграм-канале «Армия с народом», который, по версии обвинения, помимо прочего информировал подписчиков о времени и месте «массовых беспорядков» обучал их применять оружие против представителей власти, устраивать поджоги и портить имущество.
Этот процесс стал одним из многих в цепочке «дела Тихановского» — блогера и политика Сергея Тихановского, мужа Светланы, ведь обвинение было уверено, что авторы «Армии с народом» действовали в его интересах.
Антонину Коновалову судили вместе с мужем Сергеем Ярошевичем и еще несколькими фигурантами. Супругов приговорили к 5,5 годам заключения. Впоследствии, уже в колонии, Сергея судили снова: он получил еще 9 месяцев по статье о злостном неповиновении администрации колонии.
В СИЗО на Володарского в Минске в сентябре 2020 Антонина Коновалова была одной из первых женщин-политзаключенных:
— Было очень страшно. Все мы смотрели сериалы, и у меня были мысли, что в СИЗО меня встретит женщина, которая будет сидеть на корточках на столе и спрашивать «за жизнь», — вспоминает активистка.
Большинство соседок Антонины оказались в следственном изоляторе по «наркотической» статье. Из-за своей статьи — массовые беспорядки — политзаключенная столкнулась с непониманием.
— На меня стали кричать. Эти девочки по 328-й были там давно: кто-то — год, кто-то — полтора. Обвиняли в том, что из-за политики им не назначают суды. Мне понадобилось недели три, чтобы объяснить им, что на самом деле происходит на свободе: что мы не виноваты, мы шли, чтобы отстоять мнение всех.
Ко мне прислушались, и в итоге девочка с наркотической статьей висела на решетке в окне и кричала: «Политические, боритесь за нас!», — когда с улицы доносились звуки маршей. А потом ей дали 13 лет.
Тогда Антонина всерьез не думала, что ее ждет срок в колонии: казалось, что «вот-вот беларусы победят диктатуру». В прогулочных двориках слышались подбадривающие гудки машин и крики «Жыве Беларусь».
Вскоре задержали мужа Антонины Сергея Ярошевича. Он уехал из страны еще до того, как пришли к ней — после обыска в их квартире. Почему муж решил вернуться, Коновалова не знает до сих пор. Ее мама почти сразу уехала из Беларуси вместе с внуками.
Спустя почти год после задержания — после приговора — политзаключенную Коновалову перевели сначала в гомельское СИЗО, затем в колонию. Она еще верила в скорое освобождение.
— Одна девочка в колонии мне говорила: «Давай, начинай обустраивать свой быт, купи себе нужные вещи в магазине — доску разделочную, салфетки». А я на нее смотрю и думаю: «Ты что, дура? Я скоро домой пойду». Тогда еще было много писем — это все очень подбадривало.
Подкидывали запрещенные предметы и портили вещи. Давление в пресс-отряде
В феврале 2022 года Антонина оказалась в «пресс-отряде», где на нее оказывали давление другие осужденные.
— Я догадывалась. У меня был разговор с оперативником, на котором он мне сказал: «Ты меня не поняла при первой встрече, поэтому я буду думать, что с тобой делать дальше». Я же так и не признала вину, а для них это было почему-то важно. Как это логически вообще возможно — в суде я не считала себя виноватой, а потом заехала [в колонию] и резко все изменилось.
Сначала в новом отряде с Коноваловой никто не разговаривал, но она не придала этому значения. Потом ее стали привлекать ко «всем возможным» дежурствам — чистке овощей, канализации, работе на клумбе или грядках, разгрузке всего, что привозят в колонию, уборке туалетов и других помещений отряда.
— А еще завхозу или начальнику отряда может не понравиться, как ты убралась — и ты получаешь еще пять дополнительных дежурств, — говорит Антонина.
Издевательства только усиливались: каждую ночь в течение полутора недель в ее зимнюю обувь заливали воду, а днем кто-то выливал воду на кровать. Ей подбрасывали под подушку использованные прокладки и запрещенные предметы — лезвие из одноразового станка, швейные иголки с фабрики. Ей портили одежду, украли перчатки. Новые передать в колонию непросто, а за пропажу старых мог последовать рапорт.
— Где-то с октября по июнь в колонии носят телогрейку. За два месяца, пока я была в этом отряде, у меня она из синей превратилась в черную: я регулярно находила ее на полу или в туалете.
А туалеты там такие — просто дырка вместо унитаза. И вот телогрейка прямо там, в этой дыре. Если ты нормальный опрятный человек, то тебе сложно будет пересилить себя и надеть эту вещь. Но ты идешь и пытаешься ее застирать.
Попытки пожаловаться на происходящее начальнику колонии ни к чему не привели.
— Я тогда еще думала, что он не знает, что у него в заведении происходит. Он отвечает: «Ну что сделаешь, я вот тоже сегодня промочил немного». И тогда я поняла, что он обо всем в курсе».
По словам Антонины, она знала, кто из осужденных за этим стоит, и тоже пыталась поговорить:
— А она отвечает, что прекратить не может, потому что у нее тоже есть дети, и она хочет с ними встречаться на свиданиях. Я даже в какой-то мере ее поняла.
Вопросы про детей, давление на подругу и обыск у отца. Принуждение к сотрудничеству
Параллельно с происходящим в отряде раз в несколько дней Антонину вызывали к себе оперативники: задавали вопросы про детей, родителей и угрожали, что будут давить на отца, оставшегося в Беларуси. На нее давили через приятельницу, с которой активистка подружилась еще в СИЗО и почти одновременно прибыла в колонию. Склоняли к сотрудничеству и требовали подписать бумагу о признании вины.
Когда на подругу начали один за одним составлять рапорты, а в деревне у отца провели обыск, Антонина подписала все, что от нее требовали, включая соглашение о сотрудничестве.
Сотрудников колонии интересовало, что обсуждают политзаключенные, нет ли у них протестных настроений, намерений поднимать бунт и отказываться от работы на фабрике. Информацию им нужно было отправлять по почте.
— Пишешь письмо, складываешь в конверт и кладешь в почтовый ящик. Из ящика его забирает цензор и разделяет: что-то отправляет домой, а то, что написано оперативному сотруднику, психологу или еще кому-то — раскладывает по специальным ячейкам.
После подписания документов издевательства в отряде прекратились, но в другой ее перевели не сразу.
Это было тяжело: просыпаешься и видишь людей, которые делали тебе очень плохо. Ты злишься, прокручиваешь в голове мысли о мести, и вдруг становится страшно. Потому что я не хотела отвечать злом на зло, я не такой человек, и я хотела сохранить себя.
«Я гробила себя и экономила на всем, но собирала и посылала им деньги на подарок»
Переписываться с мужем Антонине не разрешили, поэтому супруги обменивались информацией через родных. Таким же образом они согласовали развод.
— Это не ситуация 2020 года. Это тянулось давно, и я не стала ждать освобождения. Мы пришли к взаимному согласию, это не было шоком ни для него, ни для меня. И это, конечно, не значит, что я ему не помогу или не поддержу. Он все равно для меня близкий человек и отец наших детей.
С детьми Антонина поддерживала связь через письма еще в СИЗО, а разрешение на видеозвонки в колонии получила не сразу.
— Месяца три я ходила за оперативником. Он подписал и бросил мне эту бумажку в лицо со словами: «Иди отсюда, сука». Пришлось этот лист с пола поднимать, это же было разрешение на звонки моим детям».
Антонину переживала, что не может подарить детям подарки на дни рождения и Новый год, политзаключенная бралась в колонии за любую работу, чтобы отправлять деньги домой хотя бы какие-то деньги.
— Я гробила себя и экономила на всем, но собирала и посылала им деньги на подарок, чтобы он был именно от меня.
Сначала Антонина работала швеей на фабрике, но и без того плохое зрение стало ухудшаться. Ее перевели на другую работу — гладить готовые изделия, но поправить зрение не удалось. Дважды заключенную возили в город к окулисту: сначала она получила 3-ю группу инвалидности по зрению на два года, затем — бессрочно.
— Сейчас у меня один глаз почти не видит, и врачи говорят, что восстановить его, скорее всего, невозможно, — рассказывает Антонина после консультации с врачами в Европе.
Находясь на свободе, Антонина не забывает об осужденных женщинах, которые все еще находятся в колонии.
— Я вроде могу наконец спокойно полежать на кровати, нормально помыться в душе. Но ведь там остаются девочки, люди, которые тебе дороги. Я знаю: сейчас на часах восемь — значит в колонии отмечают профучет. Мыслями я все равно там.
Добро пожаловать в реальность!