«Санкции не работают» — одна из главных теорем российской пропаганды. Кремль доказывает ее с помощью двух лемм. С одной стороны, Россия адаптируется к ограничениям и показывает экономический рост. С другой — угрозы западных лидеров «стреножить» российскую экономику не сбываются.
Оба утверждения верны, если не вдаваться в детали, пишет финансовый аналитик Александр Коляндр. Если же вдаваться в экономические детали, то картина не столь радужна. А если в политические — то санкции можно считать жертвами завышенных ожиданий и заложниками бюрократической ригидности. Если во многих других областях Запад уже осознал, что противостояние с Россией — это надолго, и настраивает свою политику соответствующим образом, то санкции остаются в основном неизменными с 2022 года и слабо отвечают задачам долгосрочного сдерживания России.
Земля
Для наглядности можно попробовать разложить западные санкции по трем факторам производства, которые определил еще Адам Смит: земле, труду и капиталу.
Земля, вернее ее недра, обеспечивают Россию доходами от экспорта природных богатств, в первую очередь — нефти. Запад попытался ограничить этот приток с помощью отказа от покупки российской нефти и введения ценового потолка.
Первое ограничение Россия смогла преодолеть, перенаправив экспортные потоки в Азию. Второе должно было сохранить российскую нефть на мировом рынке, но снизить выручку от нее. Однако и здесь Москва нашла способы обойти ограничения — от использования теневого флота танкеров до не связанных с Западом трейдеров и страховщиков.
Правда, такая перенастройка экспорта потребовала от России дополнительных затрат, что все равно привело к снижению прибыли. И Запад продолжает увеличивать эти дополнительные затраты — например, вводя санкции против серых танкеров. Однажды попав в санкционный список, такой танкер больше не может вернуться на обычный рынок. То есть средства, потраченные на его покупку, вместо капитальных инвестиций превращаются в безвозвратные затраты.
Кроме того, число потенциальных серых танкеров не бесконечно: по мере выбывания одних оставшиеся растут в цене. Также дополнительные затраты растут из-за вторичных санкций, которые Запад вводит против не соблюдающих ценовой потолок трейдеров и страховщиков, и ужесточения контроля над операциями крупных банков Китая, Турции, ОАЭ и других третьих стран.
Все это все равно не лишит российский бюджет доходов от нефти — налоговый режим в России устроен так, что нефтяные налоги не сильно зависят от затрат на продажу. Однако это снижает приток валюты и доходы нефтяных компаний, что в будущем может привести к сокращению добычи.
Капитал
С капиталом ситуация сложнее. Запрет занимать на Западе на практике привел к тому, что Россия потеряла возможность занимать на мировых рынках в целом. Это не слишком ударило по стране, которая уже много лет остается экспортером капитала, но повысило волатильность рубля, превратив его в торговую валюту. Его курс стал сильнее зависеть от соотношения экспорта и импорта, потому что колебания больше не сглаживаются притоком инвестиций извне.
Россия пока может покрывать снижение чистой прибыли от экспорта полезных ископаемых с помощью резервов и сокращения импорта. Но резервы не бесконечны, да и импорт можно сократить только до определенной степени.
Правда, в вопросах импорта устойчивости России добавляют введенные Западом запреты на поставку в страну самых разных потребительских товаров. Отмена таких запретов могла бы усилить отток капитала из России, никак не повлияв на ее способность вести хоть прямые, хоть гибридные войны. Но они по-прежнему сохраняются, хотя два последних года ясно продемонстрировали неверность расчета на то, что российские граждане взбунтуются от нехватки итальянских сумок, немецких машин и американских мобильников.
Также борьбу с оттоком капитала для Кремля облегчают наложенные Западом ограничения на вывод личных средств россиян. Сам по себе перевод средств не запрещен, но банковские отделы надзора предпочитают не рисковать и не связываться. Запад до сих пор не выработал ни четких разрешительных правил для вывода частных средств из России, ни четких же запретов на подозрительные операции, хотя это заметно усложнило бы российским властям задачу поддержания финансовой стабильности.
Труд
Третий фактор — труд. Его можно разделить на две составляющие — производительность труда и человеческий капитал. Усилия Запада по снижению первого проявились прежде всего в санкциях против нефтяного сектора — запрет на экспорт в Россию передовых технологий существует уже много лет.
Однако чиновники, ответственные за соблюдение санкций, признаются, что номенклатура запрещенных для экспорта в Россию товаров столь велика, что отследить выполнение по всему списку практически невозможно. Лишь в последние месяцы заметен сдвиг в сторону более жесткого контроля за соблюдением запретов по ограниченному списку.
При этом опыт использования таких ограничений у Запада огромный. Еще в 1949 году западные страны создали Координационный комитет по экспортному контролю, который осуществлял многосторонний контроль над экспортом в СССР и другие коммунистические страны. Комитет составлял перечни стратегических товаров и технологий, не подлежащих экспорту в соцстраны, а также устанавливал ограничения на использование товаров и технологий, разрешенных для поставки в виде исключения.
Система работала эффективно, внеся свой вклад в постепенное технологическое отставание социалистического блока. А вот ограничений на экспорт потребительских и нестратегических товаров не вводилось — у стран восточного блока не было на их закупку ни средств, ни зачастую желания.
Понятно, что со времен холодной войны ситуация сильно изменилась — например, нет никакого смысла запрещать экспорт товаров и технологий, полный аналог которых Россия может найти в Китае. Но и сейчас использование такого подхода с запретом не только технологий двойного назначения, но и технологий и товаров, ведущих к повышению производительности труда, способствовало бы и более строгому контролю, и оттоку капитала, и снижению производства.
То же самое можно сказать и о нынешнем, почти запретительном подходе стран Запада к профессиональной эмиграции из России. Открытие дверей для программистов, ученых, инженеров было бы выигрышем для экономик Европы и Америки и проигрышем для российской экономики. В конечном итоге неважно, как отдельно взятый программист относится к аннексии Крыма: его профессиональные навыки от этого не зависят, в секретные проекты его не возьмут, а на политику стран Запада он не сможет влиять еще многие годы до получения права голоса.
Довод о том, что таким образом на Запад могут проникнуть российские агенты, не выдерживает проверки практикой. Как показывает опыт и советского, и российского шпионажа, агентура попадает на Запад даже при наглухо закрытых границах. А вот отток мозгов в современной экономике столь же важен, как и отток капитала.
Сюда примыкает и четвертый фактор производства, который к троице Смита добавил Жан-Батист Сэй. Это предприниматели, связывающие труд, капитал и землю в производственное целое. В России многие из них находятся под западными санкциями за прошлые и нынешние успехи в организации бизнесов, которые сегодня так или иначе поддерживают российские военные усилия.
Нет особых сомнений, что немалое число из них были бы не против перестать поддерживать Кремль, забрав с собой опыт, капитал и зачастую бизнес в целом. Но Запад пока не предложил четких критериев, позволяющих желающему перейти на другую сторону в обмен на снятие санкций. Хотя это позволило бы перетянуть на сторону Запада не одного человека, укрепило бы юридические основы санкций и вбило бы клин в нынешнее вынужденное единство российской власти и капитала.
Конечно, такой подход можно назвать циничным и даже аморальным. Ведь он смещает акцент с наказания в пользу прагматики. Но стратегии часто аморальны, потому что рассчитаны на долговременное достижение цели, а не на единовременное наказание. Адам Смит, считавший, что управлять людьми следует, позволив им свободно преследовать свои интересы, с такой оценкой, вероятно, согласился бы.
Добро пожаловать в реальность!