Один из самых частых вопросов, который присылают читатели и зрители для проекта «Шрайбман ответит», звучит примерно так: «Что мы можем сделать для перемен в Беларуси прямо сейчас?» Нередко его присылают изнутри страны и сопровождают списком всего того, что больше нельзя безопасно делать в Беларуси. Артем Шрайбман рассуждает о вариантах для людей, которые прямо сейчас не готовы к подпольной активности, но не хотят сидеть сложа руки.
Ведущий проекта «Шрайбман ответит» на «Зеркале». Приглашенный эксперт Фонда Карнеги за международный мир, в прошлом — политический обозреватель TUT.BY и БелаПАН.
Я ни разу не брался за этот вопрос. Дело не только в том, что неэтично давать политические советы из безопасной заграницы людям внутри не самой безопасной страны. Проблема и в том, что, даже если откинуть заботы о рисках, у меня нет хорошего ответа, идеи какого-то значимого персонального действия, которое могло бы сейчас приблизить перемены.
Гнетущим фактом остается то, что будущее Беларуси сейчас в значительной степени решается на фронтах российской войны в Украине. Эту очевидную констатацию часто критикуют, но не за то, что это неправда, а за то, что она якобы демобилизует людей. Мол, раз мы зависим от успехов ВСУ, не стоит ничего и делать? То есть ты, Артем, предлагаешь просто сидеть и ждать?
Нет, вывод совершенно не в этом. Объективное попадание судьбы нашей страны в заложники от того, как долго Кремль сможет и будет хотеть содержать Лукашенко, не означает, что исчерпан спектр полезных действий, которые доступны простым неравнодушным белорусам.
На любой войне есть время для наступления и для обороны. В истории борьбы разных народов с тиранией бывали такие же периоды. Некоторые люди оказываются способны идти в своем «наступлении» до конца в любое время, какие бы риски это ни несло. И поэтому героизм тех, кто занимается разной подпольной активностью в сегодняшней Беларуси, достоин восхищения и места в учебниках истории. Но в любом обществе эта степень самопожертвования недоступна большинству.
И поэтому в периоды, близкие по своим внешним признакам к оккупации, «оборону» можно считать разумным и, с моей точки зрения, предельно моральным выбором. Кроме сохранения безопасности себя и своих близких, у «обороны» есть и вполне активный формат — своими действиями помогать снижать боль тем, кто находится под основным ударом врага.
Речь, конечно же, о политзаключенных и их семьях. Каждая капля усилий, которая помогает хотя бы одному из них легче перенести те лишения и страдания, к которым их приговорила власть, в конечном итоге работает на общую цель.
По этой же логике, продолжая военные метафоры, медики на поле боя, пожарные и спасатели в городах, куда прилетают ракеты, тоже работают на победу, хотя они и не уничтожают врага напрямую. Они снижают урон, который терпит своя сторона, не дают врагу полностью добиться своих целей.
В случае с политзаключенными и их родными цель власти очевидна — заставить их страдать по максимуму и в одиночестве, разочароваться в своем выборе, признать, что все было зря. Поэтому роль неравнодушных людей вокруг них — сделать все возможное, чтобы уменьшить это страдание и избавить их от чувства, что все про тебя забыли и бросили.
К сожалению, разовой или кратковременной солидарности в надежде, что политзаключенных скоро освободят, недостаточно. Ничего не указывает на скорое решение проблемы. Даже те из них, кто отсидел свой срок, вроде Дмитрия Дашкевича, порой не попадают к семьям, получая новые уголовные дела.
Любые инициативы международных переговоров о судьбе этих людей упираются в пропасть между ожиданиями Минска и Запада друг от друга. Белорусская власть пару раз непублично намекала, что готова была отпустить какую-то часть из узников (источники называли примерное число в 300 человек) за снятие санкций в нескольких важных секторах, включая калий и авиацию. Но для ЕС и США этого явно недостаточно: нет гарантий, что на место вышедших не наберут столько же новых, поняв, что торг пошел успешно. А прекращать репрессии белорусская власть не готова.
К тому же самые болезненные санкции, от которых Минск хочет избавиться, вводили не за репрессии, а за другие действия: от посаженного самолета Ryanair и продолжающегося миграционного кризиса — до соучастия в войне. С вагнеровцами и ядерным оружием Беларусь явно не похожа на страну, готовую оставить это соучастие в прошлом. И на этом фоне гуманитарный вопрос политзаключенных просто меркнет среди приоритетов западных столиц.
Видя перед собой такую планку, Минск, в свою очередь, тоже не имеет стимулов начинать амнистию — желание мстить и не дать повториться 2020-му все еще сильно, а понятного пряника на столе так и не видно.
Это не значит, что переговоры не работают и на частном уровне. Кого-то из политзаключенных удавалось выкупить, за кого-то заступались влиятельные страны. Но эти случаи пока не удавалось масштабировать. Зато число доведенных до смерти в колониях и изоляторах растет с каждым месяцем.
Все это означает, что если не случится чуда, вроде внезапного коллапса российского режима, и если Лукашенко вдруг не решит показаться «хорошим царем» той части общества, которую он презирает, то проблема политзаключенных с нами надолго.
И это как раз та проблема, которая достойна того, чтобы перенаправить на нее гражданскую энергию тех сотен тысяч белорусов, кто не может ее реализовать в открытом активизме.
Белорусы зарубежья могут куда больше — в первую очередь своими пожертвованиями дюжине благотворительных организаций, адресно помогающим политзаключенным и их семьям. Там есть фонды и структуры на любой выбор. Не нравится одна — можно выбрать другую. Наконец, можно получить у правозащитников контакты тех родственников, которые готовы принимать помощь прямо на свои карты из-за рубежа.
Для небезразличных людей внутри страны все труднее. Донатить в благотворительные фонды опасно. Но помогать политзаключенным и их семьям напрямую — пока не настолько.
Вместе с семьями речь идет о многих тысячах людей. Ни одно КГБ не сможет и не станет отслеживать, кто заказал доставку продуктов пожилой матери политзаключенного в каком-нибудь райцентре, кто помог мужу собрать посылку своей жене в СИЗО, кто посмотрел за собакой, пока сестра едет на свидание к брату, кто помог собрать дочь политзаключенного к учебному году или подарил ей подарок, чтобы она меньше плакала в новогоднюю ночь без папы или мамы. По словам правозащитников, часто бывает важно просто поговорить с человеком. А для самих политзаключенных ценность писем, передач и даже небольших денежных переводов — во много раз выше, чем номинальные расходы того, кто решает этим заняться.
Пафос этой статьи не в том, как важно помогать людям в беде. Это не нуждается в повторении. Текст о том, как людям, которые хотят своей стране чего-то лучшего и не могут пассивно жить с этим желанием, найти для себя вполне прикладной личный смысл в эти полные страха времена.
Добро пожаловать в реальность!