Украина и Запад будут готовы допустить за стол переговоров Лукашенко и могут ли там оказаться и представители оппозиции? И что вообще стороны могут предложить по завершении войны между соседями? Пойдут ли европейские политики на снятие санкций с Беларуси в обмен на освобождение политзаключенных и зачем Евросоюзу расходовать миллионы евро на поддержку гражданского общества? Стал ли 2024-й успешным для режима Лукашенко и значит ли это, что проблемы для него закончились? На эти вопросы читателей "Зеркала" ответил политический аналитик Артем Шрайбман.
«Москва вполне может захотеть иметь за столом плюс один голос в поддержку своих позиций»
— МИД Беларуси заявил, что Минск надеется получить место за столом переговоров по окончании войны в Украине. Запад и Украина будут готовы пойти на это? Что вообще может предложить режим Лукашенко? Могут ли пригласить беларусскую оппозицию на переговоры?
— Это не новая позиция. Лукашенко заявляет о необходимости участия Беларуси в переговорах уже не первый год. Минск требует себе отдельных гарантий безопасности, видимо, имея в виду гарантии ненападения со стороны НАТО и Украины, потому что гарантии безопасности с Россией на двустороннем уровне Лукашенко подписал 6 декабря.
Но в первую очередь Лукашенко, конечно, хочет признания. Участие в подобных переговорах для него — это возможность выйти из изоляции последних лет, пусть даже частично. Если вновь посидеть на равных с большими игроками за одним столом, после этого уже будут странно звучать заявления о его нелегитимности. Раз пустили за этот стол — значит, уже признают.
Думаю, что Запад и Украина были бы готовы допустить Лукашенко к этим переговорам при нескольких обстоятельствах. Во-первых, это уже должны быть не просто переговоры о прекращении огня, а полноценные мирные переговоры, то есть более продвинутая стадия процесса. В обсуждении прикладных вопросов прекращения огня, размежевания войск, отвода тяжелой техники, возможного размещения миротворцев Лукашенко просто нечего делать. Он не является непосредственной стороной боевых действий, чтобы обсуждать отвод войск от линии соприкосновения. Но при этом он и не сможет быть участником миротворческой миссии на территории Украины из-за своей ангажированности с одной из сторон конфликта.
Лукашенко ничего не может предложить сторонам для решения этих первичных проблем, связанных именно с остановкой кровопролития. Если же стороны пройдут эту стадию и перейдут к полноценным мирным переговорам, то состав их участников может быть шире. Потому что Украина будет нуждаться в каких-то внешних гарантиях того, что Россия не повторит свою агрессию через какое-то время. И вот в этих многосторонних переговорах уже может появиться зазор для участия Минска, скорее всего, по инициативе России.
Сразу оговорюсь, мы не знаем, дойдут ли вообще переговоры до этой точки. В корейской войне, которую часто приводят как модель для перемирия России и Украины, стороны остановились именно на прекращении огня и полноценный мирный договор до сих пор не подписан. Но если представить себе такой глубокий прогресс в случае Украины, то Москва вполне может захотеть иметь за столом плюс один голос в поддержку своих позиций.
Объяснить присутствие Лукашенко в таком, уже более широком формате будет несложно — вопросы региональной безопасности напрямую касаются Беларуси: у нее с Украиной больше тысячи километров общей границы. Конечно, его присутствие там может многих возмутить, в том числе и из-за его международной нелегитимности. Но если Россия будет настойчива, учитывая сегодняшнее положение на поле боя, вряд ли кто-то будет всерьез этому сопротивляться.
Вариантов для приглашения беларусской оппозиции на такие переговоры я не вижу по очевидным причинам: у них нет ресурса, понятного всем сторонам этого процесса. Демсилы не руководят своей армией или государством, чтобы взять на себя какие-то обязательства или что-то кому-то гарантировать. А вопреки иногда пышной риторике на встречах с западными чиновниками, никто на самом деле не признает их правительством в изгнании в официальном смысле этого слова.
Но с тем, что предложить на переговорах, есть проблемы и у Лукашенко. И дело даже не в том, что Беларусь маленькая и незначимая. Наша страна могла бы внести важный существенный вклад в региональную безопасность, гарантировав свой постоянный нейтралитет, отказавшись размещать у себя иностранные военные базы или проводить учения с зарубежными войсками. Проблема упирается в отсутствие доверия таким гарантиям со стороны Лукашенко или любой другой беларусской власти, которая находится в отношениях вассалитета с Москвой. Что бы Минск ни пообещал ради дела региональной безопасности, все будут иметь в виду, что эти обещания работают постольку, поскольку с ними согласна РФ.
И поэтому, даже если Лукашенко каким-то чудом попадет за этот стол переговоров, внести свой беларусский вклад в их решение ему будет сложно. Ведь сначала нужно убедить участников, что его слову можно верить. Прямо сейчас это выглядит нерешаемой задачей. Но при этом Минск может поучаствовать в каких-то более технических элементах и стадиях мирного процесса. Например, предоставить свою территорию и логистику для быстрого и беспрепятственного возвращения пленных в обе стороны или беженцев в Украину. Нельзя исключать и каких-то пошаговых мер восстановления доверия в военной сфере, в том числе с участием беларусской власти, если на это будет воля всех остальных участников переговоров.
Это может значить создание каких-то особых горячих линий, других каналов обмена информацией, приглашения военных атташе, наблюдателей на учения, договоренности о предельном масштабе таких учений. Но все это возможно уже на следующем этапе урегулирования, когда мир в Украине станет уже устоявшейся реальностью.
«Лукашенко в последние годы привык жить „на штыках“»
— В политическом смысле этот год был удачным для Александра Лукашенко?
— Здесь имеет значение точка отсчета. Если сравнивать с периодом 2020−2022 годов, то ситуация однозначно стабилизировалась и во внешней, и во внутренней политике.
Во внешней — Минск не вышел из изоляции на западном направлении, но, по крайней мере, санкции уже не наносят такого одномоментного ущерба разным отраслям беларусской экономики, как два-три года назад.
Отношения с главным союзником, Россией, были спокойными. И сама она весь год наступала в Украине, чем улучшила свои позиции перед возможными переговорами. Сама эта перспектива — переговоров без поражения России — стала более возможной с избранием Трампа президентом США, что тоже хорошая новость для Лукашенко. Он не был бы заинтересован в войне до победного конца какой-то из сторон. И победа, и поражение Москвы создавали бы большие риски дестабилизации для сегодняшнего формата отношений Беларуси с РФ.
Приход Трампа к власти, который может нарушить трансатлантическую солидарность, — это тоже хорошая новость для Лукашенко, потому что любой раздрай в стане врага как минимум ослабляет его возможность скоординированно на тебя давить.
Наконец Минск исполнил свою мечту последних лет на дальней дуге — вступил в ШОС. Организацию, где можно сидеть за столом с большими игроками Евразии, включая Китай.
Во внутренней политике и парламентская кампания начала года, и первые месяцы президентской кампании сейчас проходят в целом по сценарию Лукашенко. То есть система, в отличие от 2020 года, не дает сбоев, пусть и достигается это ценой жестких репрессий. Но жить «на штыках» Лукашенко в последние годы уже, кажется, привык и не сильно тяготится этим.
В широком смысле частью внутренней политики можно назвать и управление экономикой. И вот тут намечаются первые признаки проблем. Последние несколько месяцев она стагнирует, практически исчерпав как производственные мощности, так и человеческие ресурсы.
Замедление роста в России и большие колебания российского рубля отражаются немедленно такими же последствиями в экономике Беларуси. И в этом смысле год для власти прошел без особых кризисов, но маячки грядущих проблем уже явно видны, и ей приходится думать о том, как с ними справляться.
«На Захадзе можа з’явіцца попыт на пазіцыю „перамоўшчыкаў“ і ад дыяспары, і з самой Беларусі. Але ёсць „але“»
— Апошнім часам, падаецца, часцей гучаць галасы прыхільнікаў «трэцяга шляху» для Беларусі — тыпу Андрэя Дзмітрыева, які кажа пра вызваленне палітвязняў і зняцце санкцый. Якія перспектывы ёсць у такога падыходу, ці змогуць пайсці на гэта заходнія палітыкі і што можа дапамагчы прасоўванню такіх ідэй?
— Гэта цалкам натуральна, што кожны раз, калі становіцца відавочнай прабуксоўка, з’яўляюцца галасы, якія прапануюць перагледзець стратэгію.
У беларускай апазіцыйнай палітыцы гэта як мінімум чацвертая хваля з’яўлення больш памяркоўнай альтэрнатывы да мэйнстрымных апазіцыйных сіл. Свой трэці шлях прапаноўваў Алесь Міхалевіч у 2010 годзе, потым — Таццяна Караткевіч у 2015-м, потым — кампанія Віктара Бабарыкі ў 2020-м. Зараз мы, відавочна, назіраем новы этап актывізацыі носьбітаў гэтых поглядаў. Гэта і выступы і паездкі Валера Кавалеўскага, Тацяны Хоміч і Вольгі Гарбуновай, і рэзанансныя заявы былога спікера Каардынацыйнай рады Андрэя Ягорава, і крытыка некаторых сваякоў палітвязняў на адрас дэмсілаў за пасіўнасць у пытанні вызвалення людзей, і таксама артыкулы і інтэрв'ю Андрэя Дзмітрыева.
Праблема для палітыкаў гэтай плыні ў тым, што для іх павесткі зараз цяжка знайсці практычнае прымяненне. У самой Беларусі, дзе шмат людзей памяркоўна апазіцыйных поглядаў, няма канкурэнтнай палітыкі, каб, напрыклад, пайсці і вылучыцца на выбары. То-бок патэнцыйны электарат такіх палітыкаў вымушана маўчыць.
У дыяспары дамінуюць іншыя, больш жорсткія галасы, павестка перамоваў з рэжымам не папулярна і сярод вядучых блогераў і СМІ.
Што тычыцца Захада, то ў прыватных размовах там хапае і дыпламатаў, і палітыкаў, якія адкрыты да эксперыментаў на беларускім накірунку. Але гэта тэхнічны, а не палітычны ўзровень прыняцця рашэнняў. На палітычным жа ўзроўні Беларуссю альбо ніхто не цікавіцца і не хоча займацца, альбо не хоча браць на сябе рэпутацыйныя рызыкі, звязаныя з перамовамі з таксічным рэжымам без гарантый поспеху. А тыя краіны, якія сапраўды апекуюцца беларускай справай, кшталту Польшы ці Літвы, знаходзяцца на прынцыповых жорсткіх пазіцыях. Прыхільнікі перамоваў могуць атрымаць маральную падтрымку Іспаніі ці Францыі, Італіі ці Аўстрыі, але гэта не паўплывае на агульназаходнюю пазіцыю.
Змяніць гэтую сітуацыю на карысць прыхільнікаў мяккай лініі можа збег з некалькіх абставінаў. Па-першае, мусіць скончыцца вайна, саўдзел Мінска ў якой застаецца галоўнай перашкодай для любой нармалізацыі. Па-другое, улады павінны прапанаваць Захаду нешта цікавае ці заўважнае альбо з пункту гледжання шырокай амністыі палітвязняў і прыпынення рэпрэсій, альбо ў сферы бяспекі. Пакуль і тое, і тое цяжка ўявіць, але сітуацыя можа скласціся па-рознаму, у залежнасці ў тым ліку ад устойлівасці расійскай падтрымкі Лукашэнкі.
І калі ўсе гэтыя чыннікі складуцца, на Захадзе можа з’явіцца попыт на пазіцыю «перамоўшчыкаў» як з кола палітыкаў у дыяспары, так і адвакатаў дыялогу ў самой Беларусі. У залежнасці ад таго, колькі зойме прыход у гэтую кропку, можа цалкам персанальна змяніцца склад гэтай палітычнай плыні. Але прырода не церпіць пустэчы, будзе попыт — будзе і палітычная прапанова. Цалкам магчыма, што нават з ліку тых, хто сёння гучней за іншых заклікае ціснуць рэжым па ўсіх франтах.
«Миллионы евро для демократической Беларуси — мизерный на общем фоне бюджет»
— Недавно в Еврокомиссии заявили, что ЕС с 2020 года потратил на поддержку гражданского общества Беларуси 170 млн евро, получается где-то около 42 млн в год. Зачем эти деньги беларусам, понятно, но для чего эти расходы Евросоюзу?
— Для Евросоюза эти деньги — капля в море международной поддержки в более чем 50 миллиардов евро, которые там ежегодно тратят на весь мир. И это без учета более чем 120 млрд евро поддержки Украины с начала полномасштабной войны. Поэтому едва ли тут есть какие-то понятные политические цели, что, мол, давая эти 170 млн на пять лет, Евросоюз рассчитывает на какой-то осязаемый быстрый результат в Беларуси.
Сюда же важно добавить, что значимый процент этих денег остается в руках у так называемых имплементоров — то есть самих же европейских структур, которые контролируют выделение этих средств на конкретные проекты. А еще часть возвращается в бюджеты стран ЕС через налоги, которые платят беларусы, получающие гранты с этих денег. Поэтому такой мизерный на общем фоне бюджет, скорее, призван решить менее амбициозные задачи.
Во-первых, чтобы не умерло то, что называется беларусским гражданским обществом в самом широком смысле этого слова. Это включает в себя и беларусские медиа, и правозащитников, и гуманитарные, культурные, образовательные проекты, и собственно политиков. Очевидно, в ЕС верят, что вложение этих средств в эти структуры можно рассматривать как инвестицию в то, что когда-то с большей вероятностью на их границах появится более предсказуемый, нормальный, демократический сосед. И, соответственно, можно будет тратить меньше денег на те проблемы, которые он создает.
Другая задача — сугубо имиджевая. Говоря по-простому, чтобы тем европейским политикам, которые регулярно говорят о поддержке демократических устремлений беларусского народа, было что конкретное сказать в подтверждение своих слов.
Говорить лишь о санкциях против режима считается недостаточным. Хочется сказать что-то и о «пряниках» обществу, с которым ЕС много раз высказывал солидарность. И поэтому, чтобы высшим чиновникам Евросоюза было чем подкрепить свои слова, существуют две суммы: реальная — вот эти самые десятки миллионов в год, и виртуальная — три миллиарда евро, которые Брюссель пообещал Беларуси уже после ее демократизации.
Добро пожаловать в реальность!