Каким образом Минск сбалансировал неприятные для Кремля заявления — Филину объяснил политический обозреватель Юрий Дракохруст.
- Нет ли у вас впечатления, что за танковыми скандалами, которые сопровождали очередное заседание Рамштайна, от широкой публики было спрятано что-то более серьезное? Например, показательной была реакция Кремля, откуда вновь начали доноситься угрозы использовать ядерное оружие.
- Действительно, наибольшее внимание было уделено танковой сделке. Потому, что Германия не дала согласие на передачу танков, которые она когда-то поставила другим странам.
Между тем и в рамках Рамштайна, и за его пределами были приняты решения о поставке Украине огромного количества военной техники, амуниции. В том числе и со стороны той же Германии. Поэтому не стоит сводить все только к танкам. Помощь идет, помощь нарастает. Ну, а на тему танков есть такая вот дискуссия.
С другой стороны, на мой взгляд, показательным здесь является не столько то, насколько критически важны эти поставки для украинской армии, для ведения боевых действий, сколько сам по себе факт публичных споров на этот счет. Причем, публичных споров на самом высшем уровне.
И это проговаривается в Берлине, что данный вопрос - не уровня министра обороны. Возможно, он здесь имеет какую-то свою позицию, но в данном случае решающей является позиция канцлера Шольца. И она вот такая, по крайней мере, пока.
И тут еще такой момент. Если на высоком уровне разгром России провозглашается чуть ли не как цель, если обсуждается возможность посадить Путина на скамью подсудимых, и это провозглашает не только Европарламент, но и министр иностранных дел Германии Бербак, то это не согласуется со степенью ангажированности западных стран в войну. Что проявляется и в этих вот публичных спорах.
Если сравнить с 1945 годом, когда действительно посадили на скамью подсудимых лидеров нацистского режима, то перед этим не обсуждали вопрос - поставить союзникам танки или не поставить. Тогда основные игроки воевали сами, собственными армиями. И они все же довели нацистскую верхушку до трибунала.
Я тут фиксирую, что степень ангажированности в войну стран Запада совсем не такая, как была тогда. И не только этими спорами вокруг танков, но и общим контекстом, их мантрой о том, что они не участвуют в этой войне.
Тогда воевали и США, и Англия, и СССР. Теперь же, какие бы там не издавала метафоры Россия, воюет одна Украина, а остальные ей активно помогают.
Что касается реакции Кремля, который вдруг начал размахивать ядерной бомбой, то, возможно, это рефлексия над той ситуацией, о которой я говорю. Не исключено, что им кажется это свидетельством раскола в коалиции, поддерживающей Украину.
Они могут ошибаться в этом. Не исключено, что пройдет месяц, пройдет два, и они договорятся о танках. В конце концов, вряд ли танки являются таким чудо-оружием, которое все изменит на поле боя.
Я не думаю это ключевой момент. Скорее всего о "Леопардах" вскоре договорятся так или иначе. Но сам факт, что это делается предметом долгих и публичных споров, сам по себе показателен.
- Многих насмешило расположение систем ПВО в Москве и окрестностях резиденции Путина. Но делается это настолько открыто, что возникает подозрение о сознательной демонстративности этого шага. Не может ли это быть попыткой сыграть на эстетике 1941-го, когда в Москве также стояли зенитки на улицах, прожекторы, дирижабли в небе?
— Безусловно. Но, с другой стороны, можно сказать и так: если есть чем дотянуться до аэродрома в Энгельсе, то теоретически можно достать и до Москвы. Но очень теоретически. Я, честно говоря, не уверен, что есть такие возможности, что есть желание это делать.
Но то, что ответные меры сделаны абсолютно демонстративно, вы здесь правы, означает, что это не военное, а информационное оружие. Мы какое-то время назад обсуждали заявления Медведева, Кириенко и Дугина о том, что в России сейчас единственное, что можно мобилизовать, это народный дух: «на нас напали, мы на войне».
И вот это демонстративное расположение "Панцирей" чуть ли не в центре Москвы и есть абсолютной работой над тем, чтобы этот народный дух поднять. "Вставай, страна огромная", смотрите, мы готовимся к нападению на Москву, как в 1941 году.
Правда, никто не нападает, но это не так и важно. Мы же защищаемся. И поэтому - поднимайся, народ. Думаю, здесь такой расчет, и поэтому это так демонстративно делается.
- То, что к таким мерам прибегают сейчас, означает, что российский народ не очень рвется воевать? Или, наоборот, в Кремле почувствовали определенные настроения и решили их усилить?
- Думаю, если бы этот дух был на подъеме, на высшей точке, то вряд ли это делали бы. Впрочем, нельзя сказать, что совсем нет рвения, что никто не хочет воевать. К сожалению, это не так. Но такого рвения, которого им хотелось бы, наверное, все же нет.
Тем более, тут дело еще и такое. Есть определенные бюджеты, выделенные на ведение пропаганды, ведения информационной войны в том числе и относительно своего населения, его психологической мобилизации.
Бюджеты осваиваются, пропагандисты демонстрируют, что именно так они это делают, поднимают боевой дух россиян. А как оно сработает, и сработает ли, другое дело.
И те заявления Дугина, Медведева, если вспомнить, были направлены в будущее время: надо, чтобы была народная война, чтобы было настроение, как в сорок первом. Это означает, что этого духа, на их взгляд, нет.
- На выходных Лукашенко многих удивил тем, что перед хоккейным матчем катал по льду в коляске покалеченного на войне уроженца Донецка, который воевал на стороне России. Что это был за жест, что им хотели сказать?
- Я думаю, он действует здесь по своей обычной тактике - лавирует. И я бы этот его символический жест сопоставил с его же словами, прозвучавшими в разговоре с Лавровым. Об Украине, которая его так приятно удивила. Об украинцах, которые не ведутся на провокации и хорошо себя ведут.
Это едва ли не единственное доброе слово в адрес Украины, которое прозвучало с начала войны. Лавров, конечно, с каменным лицом это слушал. Это было сказано ему в глаза.
А тут получилась такая прокладка. Мол, я лично буду возить в коляске раненого. Вы же не думайте там, что мы вас предали, перешли на сторону Киева. Нет.
И так будет и дальше: сигнал в одну сторону, сигнал - в другую. Но тот сигнал тоже остается. И этот эпизод с человеком в коляске это заявление не дезавуирует. Присутствует и то, и то. Думаю, что не последний раз мы такое увидим. В данном случае мне кажется, что это определенный ответ на свои же слова.
- Эта сценка, кроме всего, напоминает начало войны, когда в белорусских больницах лечили раненых российских военных. Не намек ли это на то, что власти сегодня готовы разве только к такому участию в войне?
- Эта мысль проводится постоянно. Все время говорится, что мы вас учим, лечим и кормим. Он несколько раз об этом говорил. Можно вспомнить его слова на Обуз-Лесновском полигоне: «Мы делаем одно дело».
Мне кажется, что этот демонстративный сюжет с человеком в коляске не ограничиваться мантрой об «одном деле». Это прокладка. Я посмотрел множество сюжетов в прессе о встрече с Лавровым, и все они цитировали слова о «приятном удивлении» Лукашенко. Все обратили на них внимание, и в Москве тоже.
И поэтому этому сюжету нужно было противопоставить какой-то другой понятный знак. А он хорошо прочитывается. Это баланс: я и такой, и такой.
Перевод с бел. — EX-PRESS.BY
Добро пожаловать в реальность!