Похожа ли операция ОДКБ в Казахстане с советскими вторжениями в Венгрию и Чехословакию? Стал ли опыт казахстанских протестов решающим аргументом в белорусском споре о мирных и немирных путях протеста? Судьба Назарбаева — повод ли это для Лукашенко забыть о транзите власти навсегда? Перерастут ли зимние белорусско-российские учения в войну с Украиной?
На эти вопросы Юрия Дракохруста на канале Свобода Premium отвечает политический аналитик Артем Шрайбман.
Дракохруст: Бурное развитие казахстанского кризиса ежедневно разрушает исторические аналогии. Вначале, когда протесты носили мирный характер, говорили - о, как в Беларуси в 2020 году. Когда через пару дней они приобрели более решительный, силовой характер, казалось, что это больше похоже на Румынию 1989 года. Потом Токаев пригласил войска ОДКБ, те мгновенно явились по приглашению, сразу возникли аналогии - советские карательные вторжения в Венгрию в 1956 году и в Чехословакию в 1968 году. Но в Казахстан контингент был введен относительно малочисленный, к тому же сегодня Токаев объявил, что через два дня начнется их вывод из страны, который завершится через 10 дней. На что это похоже? И что это означает?
Шрайбман: Здесь любые аналогии хромают, потому что здесь не чистый случай восстания, мятежа или революции.
Это гибрид, микст народного восстания и межклановой элитной борьбы.
Клан Токаева очень вовремя воспользовался ситуацией для консолидации своих позиций и для чистки власти от его оппонентов.
Кто перевел мирный протест в силовой, мы не знаем.
Но это не черно-белый сюжет борьбы доброго антиавторитарного порыва с монолитной злобной диктатурой.
Здесь со всех сторон есть нюансы.
Сравнения с «пражской весной» были неуместны.
В Казахстане силой, которая и разгоняла протесты, и чистила элиты, выступал и выступает президент Токаев.
Он выиграл у противников с обоих фронтов.
Ему важно консолидировать свою позицию быстро.
Поэтому ему нужно максимально быстро выводить из страны иностранные войска.
После заявления Токаева о выводе войск со стороны Путина будет очень враждебным актом, если он скажет — нет, мы остаемся.
Поэтому я думаю, что войска действительно скоро уйдут.
Токаеву иностранные силовики были нужны не для того, чтобы разгонять мародеров, а чтобы консолидировать свои позиции в элите.
Это скорее политический жест, эти войска не участвовали в разгонах.
Это немного похоже на то, что было в августе 2020 года на границе Беларуси, когда Путин создал силовой резерв.
У Токаева положение было более шаткое, чем у Лукашенко в августе 2020 года.
Дракохруст: Владимир Путин в августе 2020 года, когда создавал силовой резерв для Беларуси, объяснил, что он будет введен в действие в Беларуси, если там будут «поджоги и погромы». В Казахстане они были. А если бы и в Беларуси протесты были похожи на казахстанские, российские войска тогда пришли бы в Беларусь?
Шрайбман: Да, это тогда было бы вполне реально.
Отношение Путина к Беларуси еще более ревностное, чем к Казахстану.
Включается геополитический фактор, предостережение, что Беларусь может стать более прозападной.
Да, если бы Лукашенко все же сохранял контроль, не сбежал, не был бы отстранен какой-то частью властной элиты, тогда Путин вмешался бы.
Но если бы Лукашенко был быстро отстранен от власти, например, властными элитами, то Путин не занимался бы свержением новой власти, чтобы восстановить Лукашенко.
Не факт, что Токаев полностью проиграл перед входом войск.
Войска вошли, чтобы это предотвратить.
Но это не было восстановлением на посту уже свергнутого президента.
Дракохруст: Стал ли опыт Казахстана решающим аргументом в белорусском споре о мирном и немирном пути протеста - какой лучший? Белорусский мирный не победил. А казахстанский разве победил?
Шрайбман: Казахстанский протест кое-чего добился: цены были «откручены», Назарбаев, судя по всему, потерял власть.
Другое дело, то ли это, ради чего люди протестовали.
Теперь Токаев становится новым ханом, сейчас зависимость от России увеличивается, в стране — иностранные интервенты и сотни погибших.
Трудно сравнить потери и достижения белорусского и казахстанского протестов.
Спор о мирных и немирных методах протеста оторван от реальности.
Все случаи уникальны.
Как в анекдоте — «Мыши, станьте ежами»
Белорусский народ, даже его протестная часть, не был готов на насильственное сопротивление.
Что было бы, если бы... Эти рассуждения просто не о том народе.
В целом чем более консолидирован и брутальный авторитарный режим, тем меньше вероятность, что его удастся свергнуть одним мирным моральным давлением.
Этот сценарий работает, когда от этого морального давления начинает раскалываться правящая элита.
Такие сценарии лучше работают в гибридных режимах, чем в таких, как наш или казахстанский.
Очень узкое окно возможностей успеха протеста в таких режимах.
Если он не побеждает, причем быстро, может вмешаться Россия и утопить протест в крови.
Не думаю, что какой-то case — белорусский или казахстанский — дает финальный ответ, какой путь лучше.
Устойчивую демократию проще строить после мирной смены власти, чем после резни.
В последнем случае сложно строить спокойную, инклюзивную демократию.
Дракохруст: Если казахстанский аргумент, пример не является решающим в споре о путях протеста, то, может, он же не является решающим и в раздумьях авторитариев по поводу транзита? Мы будем делать как в Казахстане, но получим другой результат — возможно, рассуждают революционеры в других странах. Я буду делать, как в Казахстане, но получу другой результат — возможно, рассуждает, скажем, Лукашенко. Или для него судьба Назарбаева — повод забыть о транзите власти навсегда?
Шрайбман: Казахстанская история повлияет на желание Лукашенко экспериментировать с таким сценарием.
Он мог пойти по казахстанскому пути, имея Казахстан как пример удачного для режима транзита власти.
Сейчас этот сценарий рассыпался, в том числе и в вопросе гарантий бывшему президенту. Выясняется, что они ничего не стоят.
Я об этом давно говорил — что такое двоевластие разбивается о любой кризис.
Второй сценарий для Лукашенко — это вечная прокрастинация.
События в Казахстане в январе 2022 года сделали этот второй сценарий более вероятным в Беларуси.
Это будет уроком не только для Лукашенко, но и для Путина.
Но если понижается вероятность контролируемого транзита, то увеличивается вероятность неконтролируемого.
Я слабо верю в точное повторение августа 2020 года. Но это будет какой-то новый срыв.
Не исключен и сталинский сценарий, если Лукашенко победит в этой гонке со временем и досидит на своем посту до своей естественной смерти.
Дракохруст: Что говорит белорусский официоз о проекте Конституции, как объяснять необходимость его принятия? Накануне референдумов 1996 и 2004 годов послание было понятно: «батьке» нужно дать неограниченные полномочия, он должен управлять страной до кончины, и будет белорусам счастье. Теперь какое послание? Брак как союз мужчины и женщины? Всебелорусское собрание -высшая форма демократии? И это должно кого-то вдохновлять?
Шрайбман: Белорусским пропагандистам приходится танцевать вокруг простого вопроса, зачем системе эта конституционная реформа.
Зачем ее проводить, если вы победители с 80%, а враг разгромлен?
Зачем нужны «перемены», если «перемены» проиграли в 2020 году?
У них и у Лукашенко нет ответа.
Путину это нужно гораздо меньше, чем было в 2020 году.
Тот сценарий, который предлагает Лукашенко — это не то, чего у него просила Россия.
Для России сейчас имеет значение только одно относительно Беларуси - чтобы она оставалась стабильной.
А каким образом Лукашенко это обеспечит, для Москвы это уже вторично.
Для режима смысл новой Конституции — в создании конструкции, которая не будет настолько зависима от особенностей и характера второго президента.
Представители режима говорят напрямую: нам повезло с Лукашенко, но может не повезти второй раз.
Сценарий транзита еще не исключен на 100%.
Вадим Гигин, ведущий идеолог власти, говорит после казахстанских событий, что не нужно спешить с транзитом.
На этом можно соорудить кампанию: мы подкладываем соломку, а если мы ею решим воспользоваться, это нашему главному мудрецу виднее.
Дракохруст: Вчера в Женеве состоялись американо-российские переговоры. Темами был российский ультиматум по поводу гарантий нерасширения НАТО и угроза российского вторжения в Украину. Судя по всему, эти переговоры или по крайней мере этот их раунд закончились безрезультатно. Российский представитель Сергей Рябков по итогам переговоров заявил: «Если США не в состоянии этого сделать, значит, они столкнутся с ухудшением ситуации в сфере их собственной безопасности». Означает ли этот эвфемизм российского дипломата войну? И если да, то какую, какого масштаба и с какими целями?
Шрайбман: Мы находимся в одном из самых острых точек глобального противостояния России и Запада.
Некоторые сравнивают даже с Карибским кризисом, хотя мне кажется, что времена все же не те.
Это значит, что война возможна, и не потому, что кто-то ее хочет, а потому, что ситуация может выйти из-под контроля.
Добро пожаловать в реальность!