Бывший сотрудник Администрации президента Беларуси Анатолий Котов в большом интервью обозревателю "Свободы" Виталию Цыганкову рассказывает, о чем думали и как вели себя чиновники в августе 2020 года, заявляет, что Лукашенко устраивал Запад, который видел в новых кандидатах "руку Кремля", и объясняет, почему Лукашенко всегда возьмет российский миллиард вместо западных трех миллиардов.
Анатолий Котов работал в Министерстве иностранных дел Беларуси, советником по внешней политике в Администрации президента, посольстве Беларуси в Польше, Национальном олимпийском комитете, дирекции Европейских игр. С февраля 2020 года - в управлении делами президента, отвечал за реализацию внешнеэкономических проектов. В августе 2020 года написал заявление об уходе. С сентября 2020 до ноября 2021 года был представителем Национального антикризисного руководства по внешней политике. Сейчас работает над собственным проектом — "Восточноевропейским стратегическим форумом".
Сейчас режим очень боится, что внутри аппарата окопалось много врагов
— Как становятся сотрудниками Администрации президента?
— Я окончил Московский государственный институт международных отношений по специальности "Международное право". После института попал в Министерство иностранных дел Беларуси, где работал 5 лет, после чего поехал в командировку в белорусское посольство в Польше. В определенный момент Администрация президента искала молодых перспективных белорусских дипломатов — я подал заявку, прошел разговор и был принят на работу, в 2010 году.
— Люди, которые сейчас стали оппонентами режима, свою работу в государственных структурах объясняют по-разному. Одни заявляют, что были аполитичными и до какого-то времени не видели каких-то негативных проявлений действий властей. Другие говорят, что всегда были готовы уйти, но стремились к последнему использовать возможность на этом месте сделать что-то полезное для страны. Мол, лучше мы на этой должности, чем мракобесы. Каков ваш вариант?
— Вопрос очень сложный, и, возможно, в 2010 году я бы на него ответил не так, как в 2020 году. Насколько я наблюдал, много людей, которые работали в аппарате, пользовались подходом, что чем больше у власти будет нас, образованных и прогрессивных, тем быстрее в стране произойдут необходимые перемены. И как раз сейчас режим очень боится, что внутри аппарата окопалось много врагов.
Было ощущение, что когда придет много образованных новых людей, когда на работу в государственные структуры придут молодые люди, получившие образование на Западе и имевшие опыт работы в крупных международных структурах, — тогда количество перейдет в качество. И мы как-то осмысленно и спокойно подойдем к переменам, без революций и потрясений, и окажемся там, где наше место — в Европе.
— Это ваше ощущение было чисто теоретическое и абстрактное — либо вокруг вас было достаточно людей именно с такими же принципами и подходами?
— Знаете, Министерство иностранных дел — это особое место в белорусском государственном аппарате. Там невозможно эффективно работать, если ты живешь в прошлом. Нужно иметь образование, знать иностранные языки, уметь поддерживать дискуссию. Я тоже был удивлен, когда пришел в Администрацию президента, тем, что там по крайней мере внешнеполитическая группа имеет те же ценности.
Существовал такой концепт, который окончательно сломался только в 2020 году, — что внешняя политика обозначала определенные красные линии во внутренней политике. Нельзя было захватывать самолеты, арестовывать тысячами собственных граждан, иметь тысячи политзаключенных, разрушать независимые СМИ.
— То есть дипломаты во главе с Макеем действительно сдерживали аппетиты и выходки силовиков? Как, например, в 2017 году, когда был разгон 25 марта и "дело патриотов", когда арестовали десятки человек, которых потом освободили без предъявления обвинений.
— МИД отвечает за экспорт и привлечение инвестиций. И эту задачу невозможно выполнять в условиях санкций и репрессий. В 2015 году после выборов было ощущение, что мы все же движемся в сторону цивилизованных государств, власти мирились с существованием гражданского общества и независимой прессы.
— То есть МИД писал какие-то докладные записки на имя Лукашенко, что репрессии, например, против участников маршей нетунеядцев, или «дело патриотов», могут навредить нашему экспорту, и Лукашенко отменял репрессивные меры?
— Было и так. Но было и наоборот, когда сверху было сказано — «силовики, не обращайте внимания на этих дипломатов, еще неизвестно, на кого они работают». И случалось, что был запланирован визит на высоком уровне, который готовился 2 года - но верх брали силовики, и визит отменялся. Чемпионат мира по хоккею, Европейские игры показали, что можно налаживать большие международные мероприятия и что определенная свобода ничем не мешает, а наоборот, поощряет людей.
Даже если бы Запад предложил на своих строгих условиях 3 миллиарда, Лукашенко выбрал бы российский миллиард, который можно потратить на что угодно
— В 2018-2019 году было пару моментов, когда Лукашенко не поехал на запланированные и подготовленные зарубежные визиты, в том числе на саммит «Восточного партнерства». Он боялся реакции России?
— Насчет саммита «Восточного партнерства» - да, это было влияние России. Он каждый раз взвешивал плюсы и минусы. Но эти весы довольно примитивны, все опиралось на деньги. Россия может предоставить кредит на миллиард долларов. А Евросоюз даст какие-то 30 миллионов на развитие инфраструктуры.
— Так если бы Запад предлагал Лукашенко в эти годы либерализации более серьезные деньги — то он бы плюнул на Россию и активнее шел бы на Запад? Все дело в том, что не предложили достаточно денег?
— Нет, все более глубоко. Здесь имеет значение не только сумма денег — важно и то, каким образом они попадают в страну. Российский миллиард администрируется через государственный бюджет, самим Лукашенко, и он может пускать его на что захочет. А западные деньги предусматривают более строгий контроль и идут на конкретные проекты — пограничная инфраструктура, дороги.
Мало кто обращал внимание, что большинство инвестиций в Беларуси в инфраструктуру происходило преимущественно из западных источников. И сейчас, когда Всемирный Банк прекратил сотрудничество с Минском, начались активные проблемы с дорожным строительством.
Поэтому российский миллиард менее полезен для Беларуси, чем европейские 300 миллионов, которые направлялись на конкретные проекты, которые прошли предварительную оценку и принесут прибыль и окупаемость. И выбор был такой — либо российский миллиард, который идет фактически в карман, либо 300 миллионов, которые пойдут каким-то частникам. Даже если бы Запад предложил на таких условиях 3 миллиарда, режим выбрал бы российский миллиард, который можно потратить на что угодно.
Мы же помним, что в 2010 году незадолго до выборов в Минск приезжали министры иностранных дел Польши и Германии Сикорский и Вестервелле, которые как раз предложили 3 миллиарда на различные проекты развития.
— Во время работы в Администрации президента вы работали с разными руководителями Администрации. Поделитесь своими впечатлениями.
— В аппарате не должность имеет влияние на политику, а фамилия, личность. Когда главой администрации был Макей, ему прежде всего интересно было заниматься внешней политикой, развитием культуры. Если мы строим независимую внешнюю политику, то Беларусь должна иметь свою идентичность, отличающуюся от соседей, считал Макей.
Ему на смену пришел Кобяков, которого интересовала фактически только экономика. Администрация превратилась в альтернативу правительству. Вся экономическая стратегия при нем вырабатывалась в Администрации — а правительство будто бы ни при чем.
Нынешний руководитель, Сергеенко, пришедший в начале 2020 года, первые полгода занимался нащупыванием своего места внутри аппарата. Это даже было видно по каким-то совещаниям, когда Лукашенко чаще обращался не к нему, а к Кочановой. Нельзя говорить, что вот пришел силовик Сергеенко, и это сразу означало какой-то силовой поворот. Условные силовики Невыглас или Макей создавали на этом посту такую атмосферу работы, которые никак не напоминала армию — как раз наоборот.
— За что вы отвечали, работая в администрации?
— Я отвечал за координацию работы МИД и других структур в построении политики с неевропейскими странами. Было очень интересно открывать для себя новые направления — Китай, Южную Корею. Но потом возвращаешься "на землю", где тебе будут навязывать, как развивать отношения с этими странами — хотя ты знаешь намного больше тех, кто принимает эти решения.
— Почему провалилась ставка на "остальной мир" - не Россию и не Евросоюз? Столько визитов, столько объявленных "прорывов" - но все уходит в никуда, реальных прорывов нет. Почему?
— Ведь политика относительно этих стран основывается на представлениях о их 30-летней давности, которые царят в белорусской номенклатуре. Представления, якобы мы можем их чему-то научить и одарить их своими технологиями. «Что тот Китай? Вот у нас МАЗы, которые мы 40 лет производим, у нас "Интеграл"», и так далее. Не было понимания, что эти страны давно изменились.
— Накануне выборов 2020-го вы уже работали в управлении делами Администрации президента. Что там происходило в избирательный период?
— Все ожидали, что выборы пройдут по стандартной схеме. То есть выборы — технический процесс, который ничего в стране не решает, механизм отработан так, чтобы исключить всякие сюрпризы. Никто изначально не обратил внимания, что выдвигаются кандидаты, которые не были согласованы. Не заметили, что страна изменилась, общество изменилось, стало более способным к самоорганизации.
2020 год начался с ковида, с экономического кризиса, а белорусское государство — почти единственное во всем мире — гласило, что помогать никому не будет.
Когда все началось 9 августа у стелы, когда появились гранаты, — то, как я позже узнал, это был сознательный приказ — запугать. Но что-то пошло не так, не по плану властей. Власти не ожидали такого сопротивления в последующие дни.
— Что случилось 13-14 августа, когда после трех дней зверств они решили все остановить, силовики исчезли с улиц? Кто принял это решение, как они решили отступить, чтобы потом снова начать репрессии?
— Трудно сказать. Я сомневаюсь, что это решение было принято внутри белорусской системы. Кто-то умнее из России подсказал, что ситуацию нужно немножко отпустить, так как дело может дойти до большой крови, которая перевернет ситуацию. И потом шарики и цветочки позволили создать иллюзию, что мирный протест может победить.
Август 2020 года в государственном аппарате — это было время ожидания, тишины и надежды
— Что происходило внутри системы в эти дни?
— Это было время ожидания, тишины и надежды. Ожидания того, что ситуация может развернуться и разрешиться в течение недели или двух, что в стране произойдут перемены. Но мало кто об этом говорил вслух. Надежды были на то, что через неделю-две можно будет без крови оказаться в другой стране. Все устали жить в аппарате, в системе, в которой ты не можешь чувствовать себя просто человеком. И была надежда, что все это изменится, и, как в 1990-е годы, почти все останутся при своих должностях и продолжат работать, но уже на новую власть.
— То есть чиновники ожидали, что это все само как-то произойдет, что кто-то сбросит Лукашенко, но самим что-то сделать для этого в голову не приходило? То, что не произошел сильный раскол номенклатуры, многие аналитики называют одной из главных причин, почему перемены в августе 2020-го не победили.
— Существует проблема отсутствия авторитета среди чиновников. Вспомните хоть одного премьер-министра, который мог бы стать моральным авторитетом для номенклатуры. Если даже кто-то и уходил со средних, низовых должностей — это не вызвало эффекта домино. А тем, кто ближе, было труднее выйти из этой системы — есть что терять, компромат и так далее.
— А как вы приняли свое решение уйти?
— Фактически я принял это решение 10 августа 2020 года. Я еще по определенным обстоятельствам думал доработать пару недель, но очень быстро стало понятно, что произошел разворот до невозможности нормального развития. Каждый день я возвращался с работы, проходил возле Пушкинской, видел, что происходит в городе. В понедельник 17 августа, после самого массового марша, я написал заявление.
У одного из моих коллег избили сына, который оказался на улице довольно случайно — и он ничего не мог поделать. Другой коллега, человек циничный, немолодой, сказал мне — "это все мракобесие". И я понял, что даже такие люди понимают, что это все перешло границы разумного.
— Доходили сведения, что среди руководства была дискуссия, сколько процентов "рисовать Лукашенко".
— Да, дискуссия была, и победила линия Натальи Кочановой, что нужно написать 80 процентов.
— А кто-то выступал за 50 процентов?
— За 50 не было никого. Но Виктор Шейман предлагал написать 60 и даже допустить, что в Минске Лукашенко проигрывает. Это выглядело бы естественно и позволило бы успокоить людей, предотвратить массовые протесты.
Проблема в том, что эта жажда народной любви есть у всех диктаторов, это проблемы модели, которая остается заложницей самой себя.
— Из некоторых публикаций разговоров от Киберпартизан следует, что приказ на самый жестокий разгон давал именно сам Лукашенко. У вас нет на этот счет сомнений?
— Сомнений нет, ведь если бы не так, то были бы какие-то разборки и наказания, что что-то перегнули и надо открутить назад. Но была принята тактика, что «мы здесь власть, делаем что хотим, нам не до законов, своих не сдаем».
Может и хорошо, что все произошло именно так. Ведь без каких-то страданий и трудностей трудно соорудить что-то, что будет цениться.
Даже Запад видел в этих новых кандидатах "руку Кремля"
— Для Запада Лукашенко был предсказуем и понятен. А в новых кандидатах видели опасность и руку Кремля.
— Запад видел?
— Да. Я помню несколько разговоров с иностранными дипломатами по этому поводу. Это тот самый миф, которым очень удачно пытались пугать Запад — "рукой России". Мол, они придут, и вы проснетесь, как Беларусь окажется в России.
— Это миф запустила белорусская власть?
— Конечно, запустила власть. Объясните мне, если Бабарико — кандидат от Кремля, почему тогда весь холдинг "Газпром-медиа" никак его не поддержал? Одного залпа НТВ было бы достаточно, чтобы появились новые "крестные отцы". Если Бабарико — кандидат Кремля, почему Кремль не может его достать из тюрьмы, почему Кремль допустил фактический рейдерский захват банка?
— Считаете ли вы реальной возможность, что Запад и Москва могут прийти к консенсусу по поводу Беларуси и вместе придут к согласию по поводу смены власти?
— Этот вариант нельзя исключать, но он имеет свои ограничения. До консенсуса по поводу того, что нужно менять Лукашенко, Запад и Москва могут дойти, либо уже дошли. Но самое главное — что делать с Беларусью.
Ситуация очень очевидна. Если Беларуси дать свободный выбор — она никогда не пойдет в Россию. Поэтому Кремль подозревает Запад в неискренности, когда Запад говорит — «давайте дадим белорусам свободу выбора, пусть сами выбирают, куда им идти». Ведь все знают, что этот выбор будет на Запад.
Прежде всего потому, что все видят, что сейчас происходит в России. Я коллегам в России говорю: "Вы понимаете, что за последние полтора года вы снесли тот сантимент, который был у многих белорусов до России? Вы снесли его поддержкой Лукашенко. Вы просто потеряли всякую привлекательность". Даже трудовая миграция за последние годы изменилась, белорусы и без политики голосуют ногами — в сторону Запада. Проблема того, что белорусы не хотят в Россию, — в неприглядности самой России. Хотя стартовые позиции после развала СССР, безусловно, были в пользу России.
Поэтому консенсуса между Россией и Западом достичь очень трудно. Лукашенко Кремлю не нужен, Но как сохранить Беларусь в сфере влияния России? У России нет времени и умения, чтобы строить свою "мягкую силу".
Перевод с бел. — EX-PRESS.BY
Добро пожаловать в реальность!