В 2020-м Наталья Задерковская работала в министерстве начальником управления культуры и народного творчества. Сейчас она в команде Павла Латушко.
О событиях последних полутора лет, которые кардинально изменили ее взгляды и жизнь, а также про закулисье Минкультуры, бывшая чиновница рассказала «Салідарнасці».
— В августе 2020-го был момент, когда мы думали, что много чиновников поддержат народ, но из всего министерства под письмом против насилия тогда подписались только три сотрудника моего управления (вместе со мной). Остальные не скрывали своих взглядов, но говорили, мол, у меня дети, внуки, еще что-то, — вспоминает собеседница. — В ноябре прошлого года меня вызвал министр Маркевич. Перед ним на столе лежал список с фамилиями, напротив которых стояли какие-то пометки.
Сказал, ему известно, что я не поддерживаю действующую власть и с такими взглядами здесь работать не могу. После добавил, что всякое бывает, и люди меняют взгляды, намекая на то, что могу остаться при определенных условиях.
Однако увольнением драматические события для семьи Натальи не закончились.
— Мой сын работал младшим научным сотрудником в Национальном историческом музее. После августовских событий он не смог молчать и стал барабанщиком той самой группы «Патрабуем разысціся». Он уходил на Марши, а я с замиранием сердца просматривала все видео, чтобы услышать стук барабанов — значит, идут.
Его задерживали дважды, второй раз их всех забрали прямо с репетиции. После того, как на одного из задержанных музыкантов завели уголовное дело, а остальных стали вызывать в СК, сын уехал из страны.
Я сама после увольнения слегла в больницу, потому что все августовские и последующие события отразились на здоровье. Тогда, в начале 2021 года мне поступало даже несколько предложений по работе, причем от госучреждений, однако я понимала, что в покое меня все равно не оставят.
Еще летом я звонила Пал Палычу (Латушко — С.), которого знала по работе, и поддержала его. А зимой уже он позвонил мне и спросил, чем помочь. Так я попала в его команду.
Перед отъездом поехала к своим родителям, они меня благословили в дорогу и обещали ждать. Но папа не дождался, его не стало в июне, на похороны я приехать не смогла, — говорит Наталья.
— Что значит работа чиновника в нашем министерстве культуры, может ли он на что-то реально влиять?
— Кроме плановой работы, которая у тебя есть, работа в министерстве — это бесконечное количество возникших из воздуха поручений, которые нужно выполнить в срок. Причем ты понимаешь, что есть поручения, которые вообще выполнять нельзя, потому что они во вред отрасли.
По сути, министерство — это орган, который должен помогать развиваться культуре, должен давать людям творить. Но вместо этого мы занимались тотальным контролем, цензурой и прочими задачами, которых не должно быть там.
Все эти процедуры закупок с заранее известными результатами, обязательный просмотр участников всех выступлений и т.д. Полный контроль, которым хотели охватить всю систему, порождал очень много лишней работы.
— Допустим, в Хойниках готовится концерт, с Минкультом должны согласовать все номера?
— До райцентров руки не доходили. Но министерство в обязательном порядке курировало все госспецмероприятия. Это которые с участием или приглашением высших должностных лиц. Там было подконтрольным все — и сценарий, и отбор артистов, и одежда ведущих.
Со сценарием «Славянского базара» вообще работала Администрация президента, даже не министерство. Наверху были предпочтения по определенным артистам, которых обязательно следовало включить, наоборот, тех, кто показался более свободолюбивым, вычеркивали. Всем известно, что существовали «черные списки».
Знаю ситуации, когда чиновники из Минкульта не всегда вовремя узнавали, что фаворитки поменялись и продолжали ставить их в программу. А тут приходят из АП и устраивают разнос. Это могло бы выглядеть смешно, если бы за такие проколы людей не наказывали реально.
На всех репетициях госспецмероприятий должен присутствовать министр культуры. Допустим, почти всю осень министра нет на месте, потому что он «крайне занят» на репетициях главной елки страны.
Это вообще сверхважное мероприятие, которое тоже проходит под контролем Администрации. Там по этому поводу проводятся совещания, обязательна вычитка сценария. Большие чиновники на полном серьезе анализируют реплики зайчиков и белочек, вносят правки, отправляя на доработку.
— Насколько можно было бы сегодня сократить аппарат Минкульта без ущерба для отрасли?
— В 2020 году в министерстве работало человек 70. Половина точно бы справилась, если бы можно было пересмотреть функционал.
По сути, на все эти госспецмероприятия и уходила львиная доля годового бюджета, рассчитанного на отрасль. Финансовая поддержка культуры в регионах осуществляется по остаточному принципу. Но, что интересно, требовать выполнения безумных планов с них не переставали.
До каждого сельского клуба в обязательном порядке доводились показатели, которые еще следовало и постоянно наращивать. Для контроля этого важного процесса существует мощная система в виде постоянных проверок, причем не только Минкульта, но и таких организаций, как, например, КГК.
Очень сильный удар по культуре нанесла реорганизация местных госорганов в 2012-2013 годах, когда отделы культуры объединили с отделами идеологии. Жизнь показала, что даже в наших условиях это невозможно, и позже в облисполкомах отделы снова разъединили, но в райисполкомах все так и осталось.
После этого наши специалисты открыто говорили, что потеряли свою самостоятельность и стали просто обслуживать идеологию. Она стала основным направлением, на нее уходили все ресурсы.
Вообще нынешняя сфера культуры держится на творчестве и энтузиазме людей, которые научились в ней существовать, не благодаря, а вопреки. При этом зарплаты работников культуры одни из самых низких в стране. Допустим, младший научный сотрудник Национального исторического музея в 2020 году получал 400 рублей. Это человек с высшим профильным образованием и стажем работы.
— Только ли государство должно финансировать культуру? Почему у нас нет возможности, как во многих других странах, инвестировать в культуру и искусство всем желающим?
— У нас была создана база для развития государственно-частного партнерства. Но все осталось только на бумаге. Механизмы так и не были проработаны, никаких особых преференций для меценатства не было. Люди, заинтересованные в поддержке культуры, есть, но механизмов, чтобы сделать этот процесс прозрачным, нет.
— Но был же Бабарико!
— Да, и в 2014 году Виктор Дмитриевич получил Почетное звание «Меценат культуры Беларуси» в конкурсе меценатов, который организовывал Минкульт. Когда формировались списки на этот конкурс, на местном уровне в регионах еще можно было найти людей, которые, разбогатев, помогали восстанавливать историко-культурные ценности, помогали музеям на своей малой родине.
А вот кандидатов национального уровня найти было сложно. Как правило, туда вносили директоров предприятий, которые поддерживали тот же «Славянский базар». Но мы все понимали, что они были меценатами «поневоле», в добровольно-принудительном порядке, в отличие от Бабарико.
Новость о том, что он хочет баллотироваться в президенты, всех очень воодушевила. Помню, с какой надеждой обсуждали это прямо в приемной министра культуры.
— Как чиновники относились к национальной культуре?
— У нас существовал план по поддержке и развитию белорусского языка, правда, под грифом «ДСП» (для служебного пользования — С.). Почему документ считался секретным, сложно сказать. Но он был абсолютно формальным. В годовые отчеты бралось что-то просто с потолка, каждое самое обычное беларускамоўнае мероприятие выдавали за отдельный проект чисто для отчета.
Про отношение к белорусскому языку говорит и тот факт, что были периоды, когда нас негласно просили не писать письма в Совмин на мове.
— Вам довелось поработать с четырьмя министрами, что можете о них сказать?
— Меня брал на работу Латушко, потом были Светлов, Бондарь и увольнял меня Маркевич. С Латушко работать было, пожалуй, наименее просто, чем с остальными, и интереснее.
Министерство — структура не очень поворотливая. Как в советские времена, у нас существовал план на пять лет, то есть все финансирование сразу закладывалось на пятилетку. Вдруг возникшие новые идеи в течение этой пятилетки вставить в план и реализовать было достаточно тяжело. Но при Латушко это было возможно.
Бондарь, на мой взгляд, действительно поплатился за то, что старался избегать репрессий. Где возможно, он делал вид, что не замечает. Конечно, с Купаловским он не мог сказать, что не заметил, но более мелкие демарши коллективов или отдельных сотрудников он покрывал, хотя, конечно, ему докладывали обо всем.
Еще до назначения Маркевича мы шутили, что теперь нам пришлют министром омоновца. Как оказалось, мы были не слишком далеки от истины. Маркевич никогда не работал в сфере культуры. Он был помощником президента-инспектором по Брестской области. С инспекции регионов и начал. Стал ездить, причем часто инкогнито.
— Искал таланты?
— Нет, на каждой планерке, которые могли длиться и по восемь часов, он рассказывал о своих поездках. То на какой-то территории был обнаружен мусор, то не навели порядок. Как-то он ехал мимо одной сельской библиотеки и не увидел на снегу на крыльце ничьих следов. Это нарушение он даже не поленился и сфотографировал.
Изначально Маркевич взял ориентир на кадры, но не в том смысле, чтобы выявить талантливых и сохранить ценных. У него была четкая задача — чистки несогласных. Кадровые совещания, на которых рассматривались даже кандидатуры директоров районных школ искусств, длились бесконечно. Я, как начальник управления, была в комиссии.
У людей спрашивали про морально-психологический климат в коллективе, о поддержке государственного курса, о количестве нелояльных сотрудников, заставляли доносить, кто чем занимался в августе.
Были руководители, которые до последнего держались, мол, ничего не видел, а когда припирали к стенке, показывая видео, размещенное во всех телеграм-каналах, пытались защищать людей, говоря об их исключительности и незаменимости.
Но были и те, за которых было стыдно. Многие руководители в первые дни подписали письмо против насилия. И вот через два месяца один из них приехал на комиссию, чтобы продлить контракт, и начал совершенно бессовестно топить своих коллег.
Продолжаются массовые чистки. Причем увольняют целыми отделами. Никого не волнует, кто будет работать. Есть информация, что «всех несогласных» хотят убрать до 1 января.
Но я считаю, что ни в коем случае нельзя опускать руки. Хотя бы потому, что в культуре были, есть и останутся люди, которые пройдут все эти испытания достойно. Таких людей очень много, всех сломать не удастся.
Добро пожаловать в реальность!