Почему в белорусском политическом противостоянии обе его стороны называют своих противников фашистами? В чем корни зверств, которые творили при подавлении протестов в Беларуси? Почему Гитлер не похож на Наполеона?
На эти и другие вопросы обозревателя "Свободы" Юрия Дракохруста ответила писательница, лауреат Нобелевской премии по литературе Светлана Алексиевич.
- В белорусском политическом кризисе в прошлом году обе стороны конфликта называли своих противников "фашистами". Почему не "сталинистами", не "чекистами", не как-нибудь иначе?
- У нас фашизм является мерилом зла, так как у нас до сих пор не отрефлексировано прошлое. Даже сейчас нельзя говорить то, что думаешь, о войне, о Сталине. Уже речь идет об уголовной статье за это.
В Москве уже собирают деньги на памятник Сталину, московская прокуратура признала незаконным снос памятника Дзержинскому. Прошлое вернулось... Боялись посмотреть на него и оно вернулось. А что мы знаем о ГУЛАГе? Был всплеск интереса, была открыта форточка во времена Горбачева, раннего Ельцина, когда возник "Мемориал", когда миллионы людей требовали дел своих родственников, погибших в лагерях.
А потом пришло новое время. Вчера еще нельзя было представить себе такое решение, а сегодня снос памятника Дзержинскому считается незаконным.
Мы читаем о безумном сроке по надуманному обвинению историку Юрию Дмитриеву, который всю жизнь посвятил поиску в Карелии могил людей, погибших в сталинские времена.
Поэтому обеим сторонам остается называть оппонентов фашистами.
Сегодня Великая Отечественная война служит прикрытием реставрации. Я имею право говорить о войне и о победе. Мой украинский дед погиб на войне, двое белорусских братьев моего отца пропали без вести, родственников в Петриковском районе сожгли с детьми, когда уничтожали их деревню. Я знаю, какова цена нашей победы. Но нельзя, чтобы она была прикрытием начавшейся реставрации. Этого мы не должны допустить.
Думаю, что сейчас свои книги о Второй мировой войне я бы не смогла написать, люди боялись бы говорить.
Они и тогда, когда я приходила к ним, боялись. Но тогда вся общественная атмосфера работала на правду. На это работали и слова и дела Горбачева, и стотысячные митинги. Сегодня же у людей и страх, и разочарование.
Я по убеждениям социал-демократ. Я думаю, что после социализма это был бы самый правильный вариант. А был взят на вооружение пещерный капитализм. И это также вызвало массовое разочарование.
И все, что у нас осталось, — это кричать друг другу "фашисты". Ведь о другом зле мы имеем достаточно призрачное представление. А по-настоящему это еще не история, это горячая головешка.
- В прошлом году Беларусь столкнулась с невиданной жестокостью, я имею в виду и пытки, и использование спецсредств против протестующих. Сталинский и нацистский террор имели мощную идеологическую мотивацию - были идеи, которые заставляли людей убивать и умирать. А что в современной Беларуси легитимизирует зверство? Это реликт утраченной великой идеологии и веры, это страдания становления нации, это вера в обожествленного вождя?
- К обожеcтвлению вождя мы можем относиться только с иронией, современный человек не поклоняется идолам. Его только инстинкт самосохранения может заставить принять коленопреклоненную позу. А в душе у него этого нет.
Я думала о корнях этой жестокости. Мы видели, как молодые люди выходили в шортах в цепочки солидарности на маршах, и были видны следы их избиения. Их тела были сплошной раной.
Представить себе, что люди, которые их били, - это звери, было бы поверхностно, непрофессионально для интеллектуала. Истоки в том, что этих людей очень основательно идеологически обрабатывали.
Посмотрите, какие книги продают в наших книжных магазинах. Эти книги заставляют продавать, заставляют покупать, и не только тех, кто в балаклавах бьет людей.
Это книги Ивана Турлая "Урок отца народов Сталина и отца Лукашенко", "Нацистский путч 2020 года Беларуси", "Сталин — символ Беларуси".
Это не отдано на откуп офицерам милиции.
Мне кажется, что произошло мировоззренческое столкновение. Дело не только в единоличной власти, которая волнует одного человека. Дело в том, что до конца не пережиты многие социалистические иллюзии, заблуждения, а может и надежды.
Когда я писала книгу "время second hand", я видела, сколько осталось людей, которые связывали свои надежды с социализмом, которые не принимали капитализма.
Ни один человек мне не говорил, что он выходил на демонстрации в 90-е годы ради капитализма. Все желали прекрасного социализма, социализма с человеческим лицом.
И то, что сейчас говорят белорусские офицеры по идеологической работе — это падает на благодатную почву, что-то подобное люди слышали дома, в школе, мы все еще из социализма...
Мне рассказывал один курсант нашего суворовского училища, что ему на зачете задали вопрос: готов ли ты пожертвовать своими близкими ради государства, ради президента? Мальчик ответил - нет. Ему зачета не поставили.
Это началось с восстановления "линии Сталина", с которого мы посмеивались. Но это был первый звоночек о том, что с нами сейчас случилось. Для нас август 2020-го стал неожиданностью, а Лукашенко к нему давно готовился.
А мы думали, что демократия необратима. Но оказалось, что коммунизм не умер, что он еще способен дать нам серьезный отпор. И это происходит на наших глазах.
Впечатляет, как быстро начинает работать сталинская машина. Опять доносы, стукачи, ночные аресты. Оппозиционные журналисты, которых тоже десятками сажают, пишут об изысканных пытках.
И эта сталинская машина работает так же упорно в провинции, где люди знают друг друга.
Я сейчас живу в Германии и слышу, что здесь до сих пор бесконечно говорят о фашизме, о его опасности.
А у нас закончилась коммунистическая эпоха и началась дележка огромной страны. Никто не подумал, что если политики будут заняты только дележкой, то гражданская война на пороге.
- В феврале этого года в Бирме произошел военный переворот. Там до сих пор продолжаются протесты. И власти там просто стреляют - число убитых уже приближается к тысяче. В Беларуси протесты длились почти полгода, в них участвовали сотни тысяч человек. Но при этом количество убитых — до десятка. Почему? Это такой расчет - лучше будем пытать, чем убивать?
- Мне трудно ответить, я мало знаю историю Бирмы. Там правит военная диктатура, хунта. Я рада, что в нашей стране этого пока не произошло. Наверное потому, что мы живем в центре Европы.
Но почитайте, что пишет "Советская Белоруссия", что говорят на белорусском телевидении. Один из авторов "Советской Белоруссии" написал — Да я бы таких, как Алексиевич, как Бахаревич, как Мартинович, вешал бы на столбах.
Это уже произносится вслух.
- У Пушкина в "Евгении Онегине" Татьяна в кабинете Евгения видит бюст Наполеона. Время действия романа - 1819-1825 годы, от войны прошел десяток лет. Но бюст Наполеона не воспринимался как нечто шоковое, богохульное. Однако невозможно представить на столе у потомка Онегина бюст Гитлера хоть через 10, хоть через 70 лет после войны. А почему? Оба жестокие завоеватели, обоих разбили, оба были правителями судеб.
- Наполеон был кумиром для половины мира. И при Наполеоне не было Холокоста. Наша культура строится на насилии. Само по себе насилие людей не пугает, когда его оправдывает высокая цель. У революции была красивая, как тогда казалось, цель. Мы и сегодня за это расплачиваемся, расплачиваемся за своих дедов и прадедов. Это осталось решать нам.
Мне когда-то старый крестьянин рассказал анекдот. Когда пришли в деревню красноармейцы, они загнали коней в церковь и сделали из нее конюшню. Диакон бежит к батюшке: батюшка, кони в церкви мочатся. А батюшка ему ответил: Это еще ничего, самое страшное начнется, когда у тех, кто поставил туда этих лошадей, дети вырастут.
- Издавно белорусское — лишь бы войны не было. Но от старых людей в белорусских деревнях мне приходилось слышать объяснение различных новых социальных и общественных новаций, которые им были непонятны и во многом чужие — давно большой войны не было.
Белорусам не свойствен настрой, близкий части российского общества — "можем повторить". Но в этом — "давно большой войны не было" — ощущение, что большая война расставит все на свои места, установит настоящие ценности. У вас нет такого ощущения?
- Я повторю: наша культура — это культура насилия. Она глубоко вплетена в историю. Иначе мы бы не слышали в телевизоре реляций о новом танке, о новом самолете, о новом крейсере. И поэтому маленький человек может только одним защититься — лишь бы не было войны. Я родилась в Украине и выросла в белорусской деревне - и все время это слышала. О большой войне говорят скорее сейчас. Мир оказался на таком повсеместном градусе ненависти, что раньше такие проблемы решались только большой войной. И все после нее начиналось заново.
- Вот как раз насчет нынешней ситуации. Недавнее обострение военно-политической обстановки на Донбассе и на границе Украины и России создавало у многих ощущение, что большая война - на пороге. На этот раз ситуация разрядилась, говорят, что всерьез никто воевать и не собирался. Но Первой мировой войне также предшествовал каскад острых международных политических кризисов, которые удалось решить. А летом 1914-го - не удалось. Вам не кажется, что так будет и сейчас?
- Я думаю, что в нынешней ситуации человеческую природу, натуру сдерживает только современное оружие — не культура, не философия. При помощи нее мы можем сделать из планеты Земля планеты Марс. И это понимают даже идиоты.
- Вы живете в Германии, бывали и жили в ней и раньше, вы уже начали говорить об отношении немцев ко Второй мировой войне. Не делается ли их отношение к этой войне таким же, как и к бесчисленным войнам прошлого — тоже очень жестоким и кровавым?
- Вторая мировая война не встраивается в ряд многих предыдущих войн по одной причине — вследствие Холокоста. Если бы не Холокост, она бы могла стать одной из многих войн в ряду предыдущих. Но Холокост сделал ее особенной, отличающейся от всех предыдущих. Человек узнал о себе то, о чем не догадывался.
- Вы о немцах?
- Нет, обо всех. Но мы об этом мало говорим. Только для нас это не проблема. А для всего остального мира, для Европы — проблема: как человек может сделать такое.
- Недавно вы сказали, что думаете о книге о белорусской революции. Есть ли у вас ключевая идея книги, хотя бы вопрос, на который вы ищете в ней ответ?
- Все мои книги — это история "красного человека". Еще 10 лет назад, когда я написала "Время second hand" — заключительную книгу своего цикла, мне казалось, что моя энциклопедия "красного человека" завершена, что наступают другие времена и "красный человек" будет другим.
Сейчас мне так не кажется. После того, что я видела и пережила в Беларуси, не могу сказать, что мы попрощались с коммунизмом, что «красный человек» изменился. Коммунистическая идея еще жива. Я продолжаю дописывать свою художественную энциклопедию.
Перевод с бел. — EX-PRESS.BY
Добро пожаловать в реальность!