Алексей Новик — генеральный директор и основатель IT-компании Hod. В эту избирательную кампанию он был независимым наблюдателем на участке № 53 в Минске, пишет TUT.BY.
В день выборов, 9 августа, около десяти вечера он сфотографировал итоговый протокол и пошел на остановку автобуса. По дороге его остановил ОМОН. В итоге домой программист попал только 14 августа.
Алексей живет в районе метро «Уручье», но зарегистрирован недалеко от Института культуры. Его участок для голосования № 54, а на 53-м он был независимым наблюдателем. Оба участка находятся в одном общежитии.
— Из-за коронавируса наблюдать меня не пустили. Сидеть на входе я не стал, поэтому вечером 9 августа решил съездить проголосовать и сфотографировать итоговый протокол, — возвращается к тем событиям собеседник. — Протокол вывесили около 22.00. Интернет к тому времени уже не работал. Новостей я не знал. Метро тоже закрыли.
У Алексея было два варианта добраться домой: один — найти такси, другой — пройтись до остановки и уехать на автобусе. Он решил прогуляться. Идти нужно было до Немиги. Оттуда, продолжает айтишник, один из автобусов следует прямо к его дому.
— Когда я подошел к Немиге, там уже взрывали светошумовые гранаты. В какой-то момент недалеко от меня остановилось пять или шесть микроавтобусов, оттуда выскочили силовики, в руках у них было что-то похожее на винтовки. Чтобы укрыться, я пошел в сквер Адама Мицкевича. Туда же убегали и другие люди. […] Вдруг стало резать глаза и чувствовалось, как что-то перчит.
Кто-то крикнул «перцовый газ!», люди побежали в сквер и выше. Видимо, к проспекту. Силовики, как я понял, стреляли им в спины резиновыми пулями. […] Я испугался, дышать было нечем, и, как оцепеневший, рухнул в траву. Подполз к какому-то кусту, нарвал веток и ими укрылся. Через какое-то время милиция с фонариками пошла вылавливать тех, кто остался в сквере. Кого встречали, били. Кричали: «Мы вас всех, змагары, перебьем».
Алексея не заметили. В кустах он пролежал около часа. Когда все затихло, айтишник услышал мужской голос. Предположил, что это один из тех, кто, как и он, смог спрятаться. Голос говорил: "Нужно уходить".
— Я поднялся по улице Володарского и вышел на проспект, а там еще больше ОМОНа. Понял: бежать бесполезно и пошел ва-банк. Подошел к патрулю, объяснил, что долго ждал протокол, что мне нужно вызвать такси и уехать домой в Уручье, — рассказывает Алексей. — Омоновец вошел в мое положение, ответил: «Идите вдоль проспекта». Я и пошел. Дошел до Белгосцирка, там стояла колонна ОМОНа. Здесь меня уже не пропустили, а отвели в автобус.
Позже из автобуса задержанных перевели в автозак. Там, продолжает собеседник, он заметил, что у одного из мужчин серьезно повреждены обе руки. Человек дико кричал. Автозак поехал. По дороге, продолжает собеседник, омоновцы надели противогазы и запустили в транспорте перцовый газ.
— Мы искали щелочки, чтобы хоть как-то дышать, — не скрывает эмоций Алексей. — Где-то через полчаса автозак остановился. Нас привезли на Окрестина. Все, что происходило дальше, казалось, было не со мной. Нас встретил яркий свет прожекторов. От автозака до места, куда нам указали идти, было 30−40 метров.
Нам приказали нагнуться, руки за спину и бежать. По дороге омоновцы били нас дубинками. От страха я старался, держаться между других мужчин. Рядом с сотрудниками лаяли собаки. Я до сих пор слышу это клацание собачьих челюстей.
Потом, вспоминает программист, их на два часа поставили на колени. Затем перевели в прогулочный дворик, а утром — в камеру.
— На трое нар нас было 17−20 человек, нас не кормили, — говорит собеседник. — В нашей камере были люди, которые звали врача, их выводили в коридор, ставили на колени и избивали.
«Когда был в первой камере, от шока мы даже не разговаривали»
Судили Алексея 11 августа. Статья 23.34 КоАП РБ (Нарушение порядка организации или проведения массовых мероприятий). Ему дали 15 суток и перевели в другую камеру. Там было шесть нар и 47 человек. Среди сокамерников программиста был мужчина-филолог, которому 73 года.
— Когда вы находились в камерах, вас били?
— Нет, но наше окошко выходило во внутренний дворик, и мы слышали, как с 11 на 12 августа избивали задержанных, — рассказывает айтишник. — Воздуха в камере не хватало, помню, как той ночью в какой-то момент поднялся на столик, чтобы немного подышать. Увидел, как ОМОН бьет человека. Мужчина кричал, потом в какой-то момент замолчал, и рядом с ним появились два человека в белых халатах.
В камере, описывает обстановку Алексей, постоянно горел свет. Задержанные как ни старались лечь, десятерым все равно приходилось стоять. Кто-то не выдерживал психологически. Один из мужчин, вспоминает собеседник, был наблюдателем на участке. Оттуда его и забрали. «Он раскачивался и без конца повторял: «За что?». Когда, продолжает, их вывели на прогулку, у двух человек случился приступ эпилепсии. Помогали, вспоминает, им сами задержанные.
— Когда я был в первой камере, от шока мы там даже не разговаривали, — говорит собеседник. — Во второй у нас была очень большая солидарность. Мы, например, поддерживали чистоту. Если у кого-то были кровоточащие побои, старались найти ему что-то чистое, чтобы ткань приложить.
Среди недели Алексея перевезли в СИЗО Жодино.
— По дороге в автозак один из омоновцев спросил, кем я работаю. Я ответил: «Программист». Он спросил: «Тебе что, свободы не хватает? Денег не хватает? Насмотрелся «ютубов» Тихановской». Потом схватил меня за шею и закричал, что я бросал в него камни. Затем стал коленом бить в живот, — вспоминает Алексей. — Другой омоновец его остановил. Сказал, чтобы он оставил меня в покое. Даже спросил, не больно ли тот меня побил.
Приехав в Жодино, продолжает собеседник, они до ночи простояли в прогулочном дворике СИЗО. Когда, рассказывает, просили в туалет, им отвечали: сейчас кто-то подойдет, «сейчас» растягивалось на часы.
— Затем меня и еще девятерых мужчин закинули в камеру на десять человек, — описывает он, что происходило дальше. — Мужики, которые там были, поднялись. Уступили нары, предложили нам поспать. Здесь уже кормили. Мы шутили, что тут в сравнении с Окрестина «лакшери-условия».
14 августа к шести вечера Алексея выпустили. Почему раньше срока, никто не объяснял. В Минске программист сходил в больницу, чтобы зафиксировать состояние своего здоровья. В справке, которую выдали ему, написано: «Ушиб мягких тканей живота (?), гематома правого бедра».
— 19 августа мы с адвокатом написали заявление в Следственный комитет Московского района, и я прошел судмедэкспертизу, — говорит Алексей и объясняет, почему решил обратиться в следственные органы. — Я не хочу быть рабом системы и молчать, я свободный человек. Меня удивило, что некоторые люди, которые сидели со мной говорили: «Когда меня выпустят, хочу поскорее это забыть». Кто-то собирался уезжать за границу. Я считаю иначе: омоновцы должны ответить за произвол, который происходил в ЦИП на Окрестина.
К тому же на мне висят еще десять суток, которые я не досидел, и запись, что участвовал в массовом мероприятии. Хотя я нигде не участвовал. Меня такая отметка не устраивает. У нас в стране есть закон, и если ты прав, им нужно пользоваться и доказывать правоту.
Добро пожаловать в реальность!