Следующие парламентские выборы в Беларуси пройдут в 2024 году, а президентские — в 2025-м. Есть ли смысл участвовать в этих кампаниях политикам как внутри страны, так и за ее пределами? Как ожидаемое контрнаступление ВСУ может сказаться на ситуации в Беларуси? Чем власти могут гордиться за последние три года? Как отсутствие или наличие ядерного оружия в Беларуси влияет на вероятность вступления нашей страны в войну? На эти и другие злободневные вопросы читателей "Зеркала" отвечает политический аналитик Артем Шрайбман.
— Есть ли смысл участвовать политикам как внутри страны, так и за ее пределами в предстоящих парламентских и президентских выборах? Если да, то как для последних это возможно?
— Спорам о том, участвовать или бойкотировать выборы при Лукашенко, примерно столько же лет, сколько его режиму. И традиционно в участии в выборах, в той системе, в которой мы жили до 2020 года, было несколько целей. Во-первых, это возможность легально и безопасно поработать с относительно массовой аудиторией через госТВ, пикеты на улицах.
Во-вторых, это тренировка актива, которому надо давать иногда возможность позаниматься реальной агитацией и работой с людьми. В-третьих, фиксация нарушений на выборах позволяла препятствовать тому, чтобы белорусские власти легитимизировались на Западе, потому что тогда у международного сообщества были бы аргументы, почему белорусские власти фальсифицировали выборы. Потому что если оппозиция не участвует, то и фальсифицировать властям ничего не нужно. Ну, кроме цифр явки. И можно относительно честно считать голоса. И, наконец, в-четвертых, всегда оставалась надежда, что если удастся каким-то образом добыть электоральную победу, то система просто не справится с фальсификациями как минимум, потому что люди будут требовать честного подсчета голосов, чувствуя, что у них украли победу. А если мобилизация вокруг лидера или нескольких лидеров не происходит, то нет и чувства, что у тебя украли какую-то победу. И, соответственно, люди не мобилизуются на борьбу. И поэтому каждую кампанию разные политики находили причины участвовать в выборах.
И последний сценарий как раз и реализовался в 2020 году. Но что из этого всего актуально в сегодняшней Беларуси? Практически ничего. Наученная опытом 2020 года, власть, скорее всего, просто не допустит реальных оппонентов до бюллетеней на любых следующих выборах. Зачем ей это? Игры с Западом уже закончились. Поэтому и тренировка актива, и работа с массовой аудиторией будут возможны только на этапе сбора подписей. Это буквально несколько недель в начале кампании.
На парламентских выборах оппозиционные партии больше не смогут выдвигать кандидатов по списку в обход сбора подписей, как они всегда это делали. Потому что примерно до осени этого года белорусская власть планирует ликвидировать все оппозиционные партии. Она называет это перерегистрацией. Но даже если бы власть решила поиграться с допуском оппозиционных кандидатов на парламентских или президентских выборах, неясно, где брать актив для того, чтобы собирать подписи и агитировать. Риски для этих людей по сравнению с 2020, 2015 и 2010 годами выросли многократно. Фиксация нарушений уже перестала быть такой важной задачей, потому что с белорусским режимом на Западе уже всем давно все понятно. Риска его легитимизации нет, особенно на фоне соучастия в войне и того, что кандидаты еще с прошлых выборов продолжают сидеть в тюрьме. Ни о какой фиксации украденной победы через наблюдателей тоже речи идти не может, потому что власть показала, что она не собирается пускать наблюдателей не то что к урнам, но даже в помещение, где происходит подсчет голосов. То же самое касается любых форм протестной мобилизации после выборов. Риски для этого сегодня слишком высоки.
Вряд ли сработает и стратегия двух крестиков, которую оппозиция, кстати, безуспешно использовала на референдуме 2022 года. Сейчас белорусам нельзя выносить бюллетени с участков и фотографировать их. Это означает, что зафиксировать, как много людей решили поддержать оппозицию и испортить бюллетень, будет невозможно. Поэтому если выборы перестают давать хоть какие-то возможности потренировать или мобилизовать актив или мобилизовать людей, то оппозиции и в принципе всем альтернативным политикам будет все сложнее находить причины в этом участвовать.
В теории, конечно, можно рассматривать электоральную кампанию как какой-то бизнес-проект, когда какие-то политики внутри или вне Беларуси находят наивного донора под выборы для того, чтобы показать ему свою активность. И потом надеются, что те люди, которые участвовали в этом внутри страны, смогут избежать наказания. Но большинство оппозиционных сил все равно вряд ли будут в это играться. Риски для актива слишком высоки. Объяснить кому-то смысл такого мероприятия тоже будет сложно. А если не привлекать никого изнутри страны, а заниматься кампанией только извне, то ничего креативнее новой порчи бюллетеней придумать тоже не удастся.
Я не знаю, какой будет страна через год или через два, когда должны пройти очередные президентские выборы. Я даже не знаю, пройдут ли они вообще. Но если все вводные сохраняются такими же, как и сейчас, то у демсил будет куда больше причин призвать людей игнорировать эти выборы. Как минимум Светлана Тихановская и те структуры, которые ее поддерживают, таким образом смогут еще и обойти проблему 2025 года, когда, по идее, заканчивается и ее срок, если мы считаем ее избранным президентом. Бойкот всех следующих выборов и вообще электоральных кампаний — это важная часть аргумента для Светланы Тихановской и ее сторонников в пользу того, что в 2020 году электоральные циклы в стране прекратились и больше не стоит обращать внимание на что бы ни устраивал белорусский режим внутри страны. Потому что Лукашенко потерял право проводить такие выборы.
— Как ожидаемое контрнаступление ВСУ скажется на ситуации в Беларуси? Каков ваш прогноз в случае успеха и неуспеха Украины?
— Само по себе контрнаступление ВСУ затронуть Беларусь напрямую не должно. Если и затронет, то только опосредованно. Для начала очень сложно понять критерии успешности этого контрнаступления. Если ВСУ, например, освободят половину территорий, которые Россия захватила за последний год, это будет успехом? Если они освободят больше, но потратят все свои боеспособные наступательные войска и будут беззащитны перед следующим наступлением россиян, будет ли это победой? Я не пытаюсь цепляться к формулировке вопроса, но от этого напрямую зависит, какие решения будут принимать Путин и Лукашенко, и, соответственно, как это будет влиять на ситуацию внутри Беларуси. Формально успехом можно будет считать и освобождение пары-тройки захваченных городов. Но поменяет ли это расклад в Кремле и поменяет ли это политику Лукашенко? Не думаю.
Но давайте рассмотрим два крайних варианта. Если наступление ВСУ будет настолько успешным, что Путин сочтет это угрозой для своего режима, то нас могут ждать много импульсивных и резких решений. Во-первых, в игру точно включается ядерный шантаж и в самом крайнем сценарии даже возможное применение ядерного оружия. И если это будет ядерное оружие, которое к тому времени будет размещено в Беларуси, то это напрямую втягивает нас в войну. Потому что, как мы говорили в предыдущем выпуске, это сделает нашу территорию и военные объекты на ней легитимной целью для ударов, и в том числе ударов НАТО.
Также Путин может попытаться создать Украине проблему с севера, с белорусской территории, в том числе провоцируя или принуждая Лукашенко активнее вступать в войну. Я бы ожидал от Минска сопротивления, потому что будет ясно, что белорусскую армию просто посылают на убой, чтобы отвлечь ВСУ от разгрома россиян на других направлениях. Каким может быть это давление на Лукашенко? Получится ли у него уклониться или нет? Сегодня мне предсказать очень сложно. С другой стороны, если все еще в этом сценарии Путин решит эскалировать, но не вовлекая в это Беларусь, то можно ожидать от Лукашенко попыток потихоньку дистанцироваться от России, особенно если он будет считать, что Россия не только не может выиграть эту войну, но и, судя по всему, она идет к ее поражению. Это может проявляться в попытках Минска начинать балансировать, искать новых контактов с Западом и Украиной. Вряд ли Минск пойдет на это при первых признаках неудач на фронтах. Это, скорее, сценарий на более отдаленную перспективу.
Теперь рассмотрим другой крайний сценарий — если контрнаступление ВСУ будет таким же безуспешным, как зимнее наступление России, которая до сих пор не может даже захватить Бахмут. В таком случае можно ждать какого-то утихания боев как минимум на несколько месяцев, пока сторонам придется восстанавливать свои силы после изнурительных первых полутора лет войны. Это не значит, что боевые действия полностью прекратятся, но заметно снизится их интенсивность. И в это время активируются все те игроки, которые предлагают немедленно заключить перемирие или зафиксировать линию соприкосновения там, где она есть. Это в первую очередь Китай, Индия и другие страны так называемого глобального Юга. Но таких политиков будет хватать и в Европе. Потому что если наступление ВСУ оказывается неудачным, это может подорвать веру в возможность того, что Украина в принципе способна выиграть эту войну военным путем. И для Беларуси это значит сохранение статус-кво. По крайней мере, на то время, пока война не возобновится или пока не возникнут споры с Россией по каким-то собственным двусторонним проблемам. Типа скорости интеграции или объема поддержки.
Некоторые проблемы для белорусской власти могут начаться в более отдаленной перспективе. Если такая заморозка войны продлится хотя бы год-два, то постепенно эта тема просто уйдет из информационной повестки большинства белорусов. Вместе с ней может уйти и тот обезболивающий эффект, который война оказывала на многих белорусов, судя по последним опросам. То есть люди, которые после начала войны перешли из нейтрального лагеря белорусского общества в стан сторонников власти, могут снова начать обращать внимание на проблемы в экономике, и не только в ней. Но все равно для Лукашенко это более предпочтительный сценарий, чем поражение России, потому что пауза в войне не создает таких немедленных и неконтролируемых рисков, как и ее эскалация, особенно на фоне поражения главного союзника.
— Чем белорусские власти могут гордиться за последние три года? Что они сделали масштабного за это время? Какой-то сверхпроект, например, налоговые льготы для айтишников, строительство Национальной библиотеки и АЭС, проведение чемпионата мира по хоккею? Им это вообще нужно?
— Формально говоря, они запустили АЭС в 2021 году, но после того она работала с такими перерывами, что это с трудом можно записать в какой-то прорыв. Но вообще все, что вы перечислили, это примеры достижений, которыми могла бы гордиться власть, живущая с повесткой развития. И можно за очень многое критиковать нашу власть, но как минимум до конца 2010-х она хотя бы старалась жить какой-то позитивной повесткой будущего, стремиться к каким-то осязаемый достижениям вроде модернизации промышленности или зарплат по 500 долларов, индустриального парка с Китаем или АЭС, или ПВТ, или образа восточноевропейской Швейцарии. Но где-то четыре-пять лет назад, а особенно в 2020 году, эту повестку полностью сменил охранительный консерватизм. Мы больше ни к чему не стремимся. Мы только сохраняем стабильность. Это было особенно ярко видно во время предвыборной кампании Лукашенко в 2020-м, но еще более ярко это стало видно в его речах и в пропаганде после 2020 года на волне подавления протестов. Вся мобилизация сторонников власти с тех пор идет по совершенно другой модели вокруг спасения нашей стабильности от опасных людей и идей.
В последний год к этому добавился милитаризм и совместная с Россией борьба против Запада. И если смотреть на последние три года не через логику развития и прогресса, а через такую охранительную оптику власти, то успехи тоже есть. Просто они проявляются не в каких-то достижениях, а в тех ужасах, которых не произошло.
От ковида умерло не так много людей, как могло бы умереть от карантина и масок-бабочек, Бабарико не распродал все предприятия страны своим друзьям-коррупционерам, Тихановский не повесил на столбах всех чиновников, Гродно не захватили поляки, по Минску не ходят гей-парады, ну, и Украина, наконец, не нанесла удары с четырех позиций. У такого подхода к презентации своих успехов есть один важный бонус — это дешевле. Проще вкладываться не в реальные достижения, а в пропаганду разных фобий и напастей, от которых страну раз за разом спасает власть. А мнение тех, кто эти фобии не разделяет или кто ожидает от государства каких-то осязаемых плодов работы, сегодня для государства уже не так важно, как раньше. 2020 год показал власти, что ей проще для работы с недовольством инвестировать в силовиков, а не в реальный прогресс. От него еще всякие неблагодарные айтишники вырастают.
— Как отсутствие или наличие ядерного оружия в Беларуси влияет на вероятность вступления нашей страны в войну?
— С международно-правовой точки зрения, белорусское государство уже вступило в эту войну 24 февраля прошлого года, когда с одобрения белорусских властей российские войска вторглись в Украину с нашей территории. Если вы говорите о возможном нанесении ударов по территории нашей страны, то об этом мы уже говорили в прошлом выпуске. Если на нашей территории появляется российское ядерное оружие, то очевидно, что прицелы и НАТО, и даже, возможно, украинских ракет будут нацелены на места его хранения и возможного пуска. И в случае эскалации войны даже где-то на других фронтах. Теоретически можно представить себе ситуацию, когда такой удар будет нанесен превентивно. Это не обязательно повлечет за собой отправку белорусских солдат куда-то в окопы, но это сделает нашу страну полем боя. Но если под вступлением в войну вы понимаете именно участие белорусской армии в боевых действиях, то, откровенно говоря, я не вижу прямой связи между этим и возможным размещением у нас российского ядерного оружия.
Белорусская армия в теории может понадобиться Кремлю для отвлекающего удара на севере Украины. Или если у самой российской армии появится такой дефицит людей, который не получится восполнить новой волной мобилизации. Оба эти сценария зависят, скорее, от реальной ситуации на поле боя, от компетентности российского командования и эффективности ВСУ. Но ядерное оружие в Беларуси выглядит скорее частью более глобального разговора России с Западом, а не подготовкой к каким-то боевым действиям с участием белорусов.
— В Беларуси построят могильник для радиоактивных отходов. Может ли это или что-то подобное вызывать протесты на местном уровне?
— Протесты на местном уровне, да и на любом другом, возможны тогда, когда люди видят шанс протестами изменить какую-то ситуацию, решить свою проблему. И при этом они не слишком боятся публично выражать свое недовольство. В Беларуси до 2020 года ответ на ваш вопрос был бы достаточно простым. Да, нам бы стоило ожидать протестов на местном уровне, если бы власть действительно решилась разместить могильник ядерных отходов где-то недалеко от населенных пунктов. Белорусы регулярно протестовали в связи с местными экологическими проблемами, иногда выходя на улицу, иногда записывая видеообращения и подписывая коллективные петиции. Причем за редкими исключениями белорусы в таких случаях обращались напрямую к высшей власти для того, чтобы она повлияла на решение местных чиновников, и желание администрации Лукашенко защищать простых людей или, по крайней мере, казаться таким заступником интересов своих избирателей часто работало в пользу таких протестующих.
Например, так удалось остановить или отменить вырубку некоторых минских скверов и надолго отложить строительство Брестского аккумуляторного завода. Но сегодня ответ на ваш вопрос также предсказуем. Никакие открытые протесты при сегодняшнем уровне репрессий невозможны. Это не значит, что местные жители не соберут какие-то подписи под коллективным обращением или не запишут видео со своими требованиями к властям. Просто, учитывая стратегическую значимость этого объекта, ничего не мешает властям просто проигнорировать это недовольство. Точно так же, как они сделали с молчаливой забастовкой ипэшников недавно, когда предприниматели протестовали против заморозки цен. Причем активисты таких местных протестов, особенно на экологическую тематику, за редкими исключениями всегда старались подчеркнуть, что они не радикалы, что они действуют только по закону.
Сегодня власть может объявить любой локальный чатик по обсуждению любой застройки экстремистским формированием. И в такой ситуации возникает вопрос, а есть ли в сегодняшней Беларуси в принципе стопроцентно законные методы влияния на власть и борьбы за свои интересы? Но хорошая новость состоит в том, что хранилище для ядерных отходов должно быть построено в Беларуси не сейчас, а к 2030 году. Совершенно невозможно предсказать, насколько репрессивным будет наш режим через семь лет.
— Считаете ли вы, что в будущем, в случае поражения России в войне, Лукашенко может отказаться от ядерного оружия в обмен на экономическую помощь от Запада или гарантии безопасности?
— Для того чтобы отказываться или не отказываться от ядерного оружия, оно должно у тебя быть. Я с очень большим трудом могу себе представить ситуацию, когда бы Россия просто передала ядерное оружие Лукашенко вне зависимости от того, какие у нее будут поражения в Украине. В истории с советским ядерным оружием, которое оставалось у нас, в Украине и в Казахстане, особенность была в том, что Советский Союз просто перестал существовать, а вместе с ним перестала существовать советская армия. И это значит, что тактические и стратегические ядерные ракеты в каком-то смысле остались бесхозными. И тогдашнему руководству России и США стоило немалых усилий организовать передачу этого оружия из трех бывших стран Советского Союза — Беларуси, Украины и Казахстана — в Россию. В тогдашней украинской элите, например, звучали голоса в пользу того, что ядерное оружие нужно оставить, оно нам пригодится.
Чтобы такая ситуация повторилась в Беларуси, в России должны произойти такие потрясения, которые мне сейчас даже сложно себе представить. Как минимум это должно означать неспособность центрального российского военного командования отдавать приказы своим войскам в Беларуси, которые будут охранять это ядерное оружие, если оно все-таки будет размещено. Это сценарий полного распада России или же очень наглого Лукашенко, который потребует от россиян уйти из страны, но при этом помешает им взять с собой свои ядерные заряды, для того чтобы потом торговаться этим с Западом.
В наше время нет ничего невозможного, но мне, если честно, не хватает фантазии визуализировать все эти сценарии, а в более реальном будущем, если ядерное оружие все-таки попадет в нашу страну, то выедет оно по решению России. И договариваться об этом мировые игроки будут с ней. Мнение Минска тут может быть фактором, который ускорит этот процесс. Например, если тогдашняя белорусская власть будет требовать вывести со своей территории ядерное оружие, но это не может стать поводом благодарности Лукашенко или его преемникам за решение, которое не находится в их власти.
Добро пожаловать в реальность!