Анатолий Лебедько: «Я де факто – политический заложник»

Поздно вечером в четверг 6 апреля после более чем трехмесячного пребывания за решеткой из следственного изолятора КГБ под подписку о невыезде был отпущен лидер Объединенной гражданской партии (ОГП) Беларуси Анатолий Лебедько. 

Напомним, во время президентской кампании в Беларуси Лебедько был доверенным лицом кандидата в президенты от ОГП Ярослава Романчука. Лидеру ОГП, так же как и нескольким десяткам других белорусских оппозиционеров, вменяют в вину организацию и участие в «массовых беспорядках» в Минске 19 декабря. Всем обвиняемым грозят длительные сроки тюремного заключения.

Корреспонденту «Голоса Америки» Игорю Тихоненко удалось дозвониться до Анатолия Лебедько вскоре после его освобождения и побеседовать с ним. 

Анатолий Владимирович, поздравляем с выходом на свободу. Международная общественность бьет тревоаше здоровье? Не подорвало ли его это длителгу по поводу откровенно плохих условий содержания политзаключенных в СИЗО белорусского КГБ. Отсюда и мой первый вопрос: как вьное заключение?

Анатолий Лебедько: Вообще это вопрос дискуссионный. У нас в Беларуси 50 процентов населения скажут, что условия были ужасные, а другие 50 скажут, что все было нормально. Например, если вам дают спальный матрац, толщина которого – один сантиметр, то вы скажете, что это – какое-то неудобство. А кто-то в этом случае вам пояснит, что это – врачебный, оздоровительный матрац. А потом вам скажут лечь не на обычную кровать, а на деревянную шконку, объяснив, что это хорошо для позвоночника. По-хорошему, нужно было бы всех белорусских депутатов-правозащитников отправить в те условия на 5-10 суток; вот тогда, возможно, вопрос бы сдвинулся.

Некоторые заключенные сообщали о жестоком обращении с ними, а также о пытках, применявшихся к ним с целью изменения показаний. Подвергались ли вы такому прессингу?

Есть такая процедура, как личный досмотр. Его в принципе можно проводить каждый день. Человека можно провести от камеры до места назначения так, что впоследствии это можно будет квалифицировать как пытки или особое пристрастие. Его раздевают догола, заставляют приседать и т.д. Все это было со мной: и растяжки, и свет включали ночной и дневной. С точки зрения международных стандартов, это можно расценивать как пытки; с точки зрения правоприменительной практики в Беларуси, некоторые обыватели скажут, что я был в санатории. Мне на самом деле ежедневно давали кашу – без соли, без сахара; у меня была деревянная шконка, выровнявшая мой позвоночник; там была налажена система безопасности – меня круглосуточно охраняли; у меня были врачи, которые меня бесплатно осматривали. Но я готов на все это махнуть рукой. 

Для меня сейчас самая главная проблема – это мой статус. Я сейчас де факто – политический заложник. Я до сих пор не знаю, почему я там очутился. Могу только предположить, что это – реакция на мою политическую деятельность.

 На самом деле вы уже частично ответили на мой следующий вопрос, что вам вменяют в вину, и о каких сроках заключения идет речь?

Меня обвиняют в организации и участии в массовых беспорядках. По этой статье мне грозит от 5 до 15 лет лишения свободы.

 Скажите, исходя из доказательной базы, насколько резонны обвинения, предъявленные вам следствием?

 В моем деле стопроцентная концентрация следствия направлена на «политику». Там (в политически мотивированных судебных делах – И.Т.) права как такового – нет вообще. Это ведь будут сплошные «чудеса». Приведу пример. Вот мне в суде говорят: «В одном из выступлений вы сказали: люди, приходите на Площадь. Я им отвечаю: а где написано, что люди не могут прийти на площадь? Нам в камере демонстрировали фильм о новейшей истории Беларуси, где показывали город Шклов 1994-го, когда там на площади собрались 10 тысяч человек. Это была реакция людей на избирательную кампанию. Почему в 94-м году можно было собираться при одном кандидате в президенты, который, кстати, выиграл выборы, а теперь этого делать нельзя? Я не понимаю этого.

 Говоря об избирательных кампаниях, после выхода из тюрьмы вы заявили, что не будете участвовать ни в каких выборах до тех пор, пока в стране не изменятся правила их проведения. Вы действительно верите в то, что в сложившейся ситуации в Беларуси могут произойти какие-то существенные политические преобразования?

 Исходя из результатов последней избирательной кампании, нам нужно сделать определенные выводы и прекратить обманывать друг друга и самих себя. Если не меняются правила правоприменительной практики, я начинаю задумываться: почему я, руководитель партии, должен заставлять своих людей участвовать в избирательной кампании, в которой нет никаких правил и, которая повлечет за собой угрозы и проблемы для их родных и близких? 

При сложившейся политической ситуации в Беларуси нам не нужен парламент. Нам не нужно никакое самоуправление. Давайте тогда сэкономим эти деньги и направим их на благотворительность, но мы не будем играть в эту игру. Или же все-таки признаем, что мы – европейское государство и на дворе 21-й век. 

Я надеюсь на благоразумие власти; надеюсь, что она поймет, что многое нужно менять. Но тут немало зависит и от оппозиции. Если люди не просто будут сидеть на жердочке, а займут какую-то ответственную позицию, то мы увидим какой-то позитивный сдвиг.

 Но, по мнению международного сообщества, на прошлых президентских выборах действующая власть ярко продемонстрировала, что не хочет ничего менять. Как можно бороться с этим? Какие существуют альтернативы?

 Я сторонник прямого диалога внутри страны, между гражданами нашей страны, но при посредничестве международных структур. Ошибка международных организаций была в том, что они решили разговаривать напрямую с властью, позабыв о тех, кто является ее прямыми оппонентами. Такой диалог оказался тупиковым, в чем мы с вами и убедились. С другой стороны, какие-то люди во власти должны понять, что если 40 тысяч человек вышли на улицы, то это произошло не потому, что их там кто-то позвал, а потому, что они протестуют против отсутствия выборов как таковых. 

Но об этом мы не должны кричать; если это кто-то услышит, значит, он услышит. Я лично не вижу возможности участвовать в таком формате белорусской политики, каким он был до сегодняшнего дня.