Романчук продолжает раскрывать тайны президентской кампании

Какой пиар вылез Романчуку боком? Почему у оппозиции не получилось договориться с Москвой? И закончилась ли операция «Выборы»? Об этом и многом во второй части беседы с экс-кандидатом в президенты в рамках проекта «Выборы: Реконструкция».

— Тогда вообще непонятно, зачем Некляеву просто так разрывать отношения с ОГП, при этом идя потом на какие-то объединения с Санниковым. Что это за сценарии такие?

— Думаю, они были уверены, что я не соберу подписи, чтобы сделать собственную кампанию, поэтому и можно было меня спокойно пробросить.

Сценарий Европы изначально заключался в следующем: им необходимо было нейтрализовать Милинкевича, у которого были на тот момент хорошие позиции, ресурс (прежде всего, польский). Когда Некляев при помощи сценаристов из Беларуси и сценаристов из Польши (не знаю, кого персонально) сумел «снять» Милинкевича, то вырисовывался такой сценарий: идет Некляев, условно Гайдукевич и Лукашенко. Другие кандидаты собрать подписи практически не могли. Поэтому все складывалось.

И вдруг в сентябре (или из-за того, что не было договоренностей с московским игроком, или просто что-то сорвалось) появился сценарий, который предполагал включение в эту игру Березовского и Санникова. Ведь было очевидно, что Санников получил поддержку в последнюю неделю сбора подписей. Потому что он подписи не собирал, а тут вдруг резко стал набирать обороты.

А уже в середине октября появился сценарий власти. Который в том числе одобрила американская пиар-компания, работавшая на Лукашенко. Это очень сильная компания, которая раскручивает в Нью-Йорке Майкла Блумберга, это не госдеп, не какие-то другие государственные структуры, это просто бизнес, как лорд Белл. То, что их люди были здесь, однозначно. И я считаю, что сценарий мирного развития событий и частичного признания был разработан ими.

Было решено: пусть подписи «соберут» все, т.е. зарегистрируют всех, и тогда лидера не будет. Что с того, что они поговорят? А мы зато получим легитимизацию. Это и был сценарий власти.

И тогда вопрос для Некляева стал остро. Потому что сценарий победы, который для него был очевиден в конце августа, растворился.

Вот что произошло. До сентября был один расклад по «Говори правду» и по Некляеву, после – поменялся. До сентября Некляев был абсолютно уверен, что выходит главным кандидатом, получит на выборах свои 15% и станет основным в оппозиции, после — уже нет. Вот и начались некие совсем непонятные альянсы с Санниковым.

Все это, конечно, гипотетически. Много вопросов, но все говорит о том, что поменялись и сценарии, и сценаристы. Как показали события, не последний раз.

Уже к концу сентября пошло словесное «мочилово» всех 9 кандидатов – мол, они сволочи, они гады. Сотрудничество с американской пиар-кампанией было прекращено. Если до сентября всем в кампании Лукашенко заправлял Макей, то потом де-факто руководителем стал Шейман.

— А зачем было менять Макея на Шеймана, если приняли решение, что идут на частичную легитимизацию?

— Все равно все решения де-факто в кампании принимал Шейман – это очевидно. Это к вопросу о том, насколько Лукашенко доверяет своим партнерам. Он всегда имел некий подстраховочный механизм.

Непонятно, как в этой ситуации играл Санников? Но то, что Санников и Некляев били исключительно на электорат против Лукашенко, сознательно сужая свою электоральную базу, – это очевидно. Это то, что было нужно власти. В этой ситуации оппозиционные кандидаты получают мобилизацию 15-20%, а 40% неопределившихся к ним не приходят.

Сейчас, когда Березовский конкретно наехал на Зайцева, я думаю, конфликт был на самом деле не в плоскости Макей – Шейман, а в плоскости Виктор Лукашенко — Шейман. Если учитывать, что Зайцев и Виктор Лукашенко были одной командой, а Шейман устами Березовского начинает атаковать председателя КГБ, возложив на него ответственность за 19-е, то получается, что этот конфликт продолжается до сих пор. Операция «Выборы» для них до сих пор не закончена.

«Санников просто пришел ко мне и сказал: “Давай снимайся, будешь премьером в моем правительстве”»

— И все же вернемся к тому, о чем можем говорить наверняка. Ты писал, что Милинкевич заблокировал процесс объединения демократических сил. Милинкевичу, судя по всему, твое замечание запомнилось, и он, во время интервью, без всяких дополнительных вопросов с нашей стороны, вспомнил про это и поинтересовался: если я такой плохой, то что же мешало им всем объединиться, когда я вышел из кампании?

— Время. Смысл в едином есть, если выбирать его за полгода–год. Нужно время на создание штабов, структур, чтобы этот единый заработал. Смысл делать это за два месяца? Все равно ведь было бы зарегистрировано три человека, если бы власти не пошли на фальсификации при регистрации.

— Подожди, Милинкевич стал единым за 4 месяца, Гончарик вообще меньше чем за месяц. Понятно, что все это не здорово…

— В этой ситуации мог бы договариваться самый сильный и ресурсный. Насколько я понимаю, Некляев пытался договариваться с Санниковым.

— Известно, что он пытался договариваться со всеми. Неужели до тебя не дошел?

— Изначально он считал, что я не игрок, что я не соберу подписи. А потом уже совсем другое дело, когда он приходит к тебе, когда ты уже собрал, и говорит: снимайся! Просто так снимайся. Зачем?

С Санниковым все стало понятно, когда его начали накачивать деньгами. Но кто думал, что Рымашевский соберет подписи, что я соберу? А ведь предложи тому же Рымашевскому поддержку, он абсолютно встроился бы в кампанию.

Но Некляев со своими партнерами не влияли на характер регистрации кандидатов. Сценарии-то поменялись. И не он эти сценарии менял. А власти.

— То есть Некляев тебе и другим кандидатам не сделал интересного финансового предложения и поэтому ты не снялся?

— Во-первых, было и какое-то недоверие. Потому что с августа наши договоренности не выполнялись.

То же самое и Санников. Он просто пришел ко мне и сказал: «Давай снимайся, будешь премьером в моем правительстве». Причем я тогда уже подписи собрал, а он – еще нет.

Вопрос был не в деньгах. Если я тратил на кампанию свои средства, значит, я не хотел заработать. У меня цели и задачи были совсем другие.

У всех были разные цели: если у одного – сделаться оппозиционным лидером на ближайшие пять лет, у другого — сделать какую-то кампанию консолидации и заставить властей идти на диалог. Тот же Милинкевич, если бы захотел участвовать в коллегиальной игре, был бы стопроцентный лидер. Но он захотел строить вертикаль.

У меня же была задача донести какие-то альтернативные идеи и расширить демократический электорат. И я считаю, что с этой задачей справился неплохо.

— Почему у оппозиции не получилось найти общий язык с Россией? Весь год Кремль мочил Лукашенко, а за 10 дней до выборов Медведев радостно тиснет ему руку…

— Россия по определению работает с тем, кто сильный, кто у власти и с кем можно работать предсказуемо. Россия работает с теми, кого могут за руку привести в кабинет и показать – это наш человек. Так было с Козулиным, хотя никто тогда и не рассчитывал, что это будет большой сюжет.

Когда я разговаривал еще в феврале с Шуваловым, с Кудриным по экономическим вопросам, мне стало понятно, что для них не такой уж приоритет поменять Лукашенко. Да, после выборов появилась информация, что некоторые лидеры оппозиции имели контакты с политическим блоком Кремля. Но это была не такая уж серьезная ресурсная поддержка, просто на уровне: ну, попробуйте. Они понимали, что, вложив 10 миллионов в человека, на белорусском информационном поле с нуля его не раскрутишь. Поэтому они сделали самый прагматичный и продуманный ход: 9-10 декабря сняли вопрос с конфликта, втянули Лукашенко в правовые рамки, заставили выполнить договоренности по нефти и газу. А после Площади резко увеличили зависимость. Сейчас уже есть решение развивать в Беларуси сеть пророссийских гражданских инициатив, и к следующим выборам расклад будет уже другой.

«Вид у Лукашенко был цветущий, будто он с Багам приехал»

— Расскажи, что произошло с тобой в ночь с 19 на 20 декабря? Ты говорил: обстановка была такая напряженная, что существовала реальная угроза убийства задержанных. Откуда такая информация?

— Во-первых, был соответствующий фон. Пришел домой и тут пошла информация: одного забрали, другого забрали. В три часа ночи раздается звонок: ломают двери Лебедько, кого-то выволакивают из дома, готовься, и к тебе сейчас придут. Ситуация какой-то общей истерии.

Еще накануне Площади мне звонили дипломаты и просили, чтобы было без крови, иначе будет все очень страшно. Опять же потом дипломаты и все остальные просят сделать что-то, чтобы крыша не поехала окончательно у того, кто принимает решения. После трех часов разговора я понял, что такая угроза есть.

— Трех часов разговора с дипломатами?

— Да нет (усмехается). Уже ночью. С 2 до 5 утра мы разговаривали. Они сказали: надо зачитать. Причем срочно, потому что решение будут принимать до 9. А в той ситуации, когда у тебя информации нет, когда ты вспоминаешь какие-то страшные сюжеты, понимаешь, что лучше сделать все, чтобы людей не убили.

Ситуация угрозы существовала. Их могли ликвидировать, например, при попытке к бегству. Когда тебе дают аргумент: если ты не сделаешь, а его убьют, то как тебе потом жить после этого, – выбор небольшой.

Я принял решение. Даже если бы там было написано, что меня поддерживает разведка Зимбабве. Да, я наехал на Халип, хотя очень уважаю ее как журналистку – но это все шло единым блоком. Мотивация была такая: сбить накал, остановить машину, которая раскручивается.

— Но тебя в тот момент могли просто «брать на понт»?

— Да, конечно, сейчас я понимаю, что использовали. Но это теперь можно говорить, когда уже имеешь какую-то информацию. А тогда невозможно было анализировать ситуацию, она не поддавалась никакой логике…

— Какие-то бумаги о сотрудничестве подписывал?

— Нет.

— Ты сегодня считаешь свое заявление ошибкой?

— С опытом того, что уже знаешь, конечно, это был бы другой сюжет. Но в той ситуации, психологической атаки… Я не знал, кто спровоцировал, не знал какие-то вещи, связанные с некими сценариями. Это просто была реакция, осуждение тех, кто не совсем адекватно повел себя в конкретной ситуации. Если бы мои показания были нужны для возбуждения уголовного дела, для какого-то срока – тогда это уже другое дело.

Для меня было главным, что в опасности невинные люди, как тот же Лебедько. Он вообще там ничего не делал.

— Ты именно за них испугался?

— Ну а за что? Ну, допустим, посадили бы меня. Хотя за что меня брать? За то, что принял участие в несанкционированном митинге? Посадили бы на 15 суток. Громить ничего я не собирался, враждебных действий не производил. Когда ситуация стала развиваться снежным комом – уже трудно разобраться, что там реальная угроза, а что мнимая.

Для меня самым обидным было, когда говорили, что меня купили. Мол, позарился на предложение работать в правительстве. А ведь такого предложения никогда не было. Это мне в свое время Лебедько предложил сделать такой пиар.

Помните, за неделю до выборов я попал в аварию? Вот тогда Толя и говорит: а давай скажем, что тебе до этого предлагали работу в правительстве, а потом якобы «отомстили» — мол, чтобы убедить, что от таких предложений не отказываются. Ну, я и согласился.

И вот оно вылезло боком. Люди вспомнили это после моего заявления и стали говорить, что якобы я решил выслужиться, что взял некое предложение от властей.

— Потом была твоя встреча с Лукашенко…

— Мне позвонили и сказали: есть возможность задать вопрос Лукашенко. Была пресс-конференция, и я думал, что разрешат зайти в зал и задать вопрос: где Лебедько?

Но то, что произошло, оказалось совершенно неожиданным. Я сидел, слушал пресс-конференцию, рядом охранник. А меня все не зовут. Ну, думаю, что-то сорвалось.

Потом закончилось, все начинают расходиться. Тут приходит человек: пойдемте. Пошел. Захожу в зал, а там камеры. И вот дилемма: задать вопрос в отношении Лебедько или не задать?

Все было разыграно. Не знаю, зачем это сделано? Опыта в таких ситуациях у меня очень мало.

Кстати, тогда меня удивило, что вид у Лукашенко цветущий, будто он с Багам приехал. Не верилось, что человек ночь не спал, о чем-то переживал.

— То есть он не производил впечатление сорвавшегося?

— Абсолютно. Спокойный, уверенный в себе.

— По результатам этой кампании ты оказался своего рода громоотводом. Наверное, если проводить опрос в оппозиции, то в отрицательном рейтинге и с Лукашенко можешь посоревноваться.

— Замечательно. Пройдет время, пройдут суды. Информация будет более цельная вырисовываться. Для меня мой политический рейтинг – самое последнее что, меня волнует. Для меня сейчас политика – это какие-то медийные, образовательные, аналитические проекты. Мне уже была куча предложений уехать из страны. Я не хочу этого делать. Мне здесь комфортно.

Я не спал с мыслью, что хочу стать президентом. Это не было мое решение. Я работал, чтобы донести идею. Если кто-то не понимает – что ж, таковы издержки кампании. Я и сам не понимал, что они будут столь высоки.

— А если бы понимал, полез бы?

— 100% не полез. Если бы знал, что такое нагромождение г..на будет — ни за что! Пошел бы на оклад к Некляеву с предложением: буду писать тебе программу и говорить, что я твое экономическое эго. И площадка была бы, и ни за что не отвечаешь. Но задачи были другие.

Время покажет. Сейчас самым главным для меня является освобождение Лебедько. Я встречался и в Киеве и в Питере с политиками, призывал их поднимать вопрос политзаключенных. Это то, что для меня важнее, чем сделать тысячи заявлений, что я против Лукашенко и за демократию.

— Есть какие-то данные, как сам Лебедько отреагировал на твое заявление? Нужен ли ему вообще сейчас такой адвокат? В партии ведь тебя, мягко говоря, не поняли.

— Без понятия.

А что касается партийной структуры, то для меня партия – это политические проекты, они умирают и рождаются. Никакого раскола в ОГП я вносить не буду. Я готов вообще уйти с позиции заместителя. Может, из партии.