9 августа, в третью годовщину президентской кампании 2020 года, беларусы организовали акции солидарности в 38 городах мира. И показали всю трагическую сложность политического момента.
Спросили историка, политического обозревателя Александра Фридмана, почему все-таки самый масштабный протест на постсоветском пространстве не привел к смене режима?
– Сначала о комплексе сопутствующих факторов.
Жестокость, бескомпромиссность и готовность действительно закатать в асфальт любое протестное движение – такую решимость другой стороны не многие предполагали тогда, в августе. Когда Светлана Тихановская создавала Координационный совет, когда стоял вопрос о каких-то переговорах, думаю, тогда даже со стороны протеста существовало убеждение, что нужно все-таки прийти к компромиссу. Но сегодня те убеждения кажутся абсолютно наивными..
Правитель проявлял и определенную гибкость, эта стратегия тоже сработала: сначала попытка действовать силой, потом, после первых дней протеста, силовики отступили, а затем наступила кульминация – 16 августа. И далее режим взялся за старое и принялся закатывать протест силой.
Второй момент – большая удача Лукашенко, надо отдать должное, его номенклатура, которая выстояла этот стресс-тест, назовем это так. Порядочных людей в вертикали оказалось мало, серьезных отставок не было – ни на уровне министерств, ни на уровне силовых органов, ни на уровне его администрации, ни на уровне местной власти. Действительно, были люди, выходившие из системы, были даже пропагандисты, ушедшие из системы, но сами руководители телеканалов остались верны Лукашенко. Номенклатура выстояла, и система не посыпалась.
Ретроспективно многие говорили, что если бы, например, Владимир Макей ушел в отставку, то ситуация могла бы развиваться иначе. Но по прошествии трех лет мне кажется, что и серьезная отставка ни к чему бы не привела, не пошла бы цепная реакция. Так что Лукашенко подобрал себе верную номенклатуру, готовую выполнить любой приказ.
Еще один фактор – Россия. Со стороны ее никаких шатаний не было, и когда это стало совершенно понятно, фактор Кремля дополнительно укрепил номенклатуру.
Что касается демократического движения, то нужно называть вещи своими именами, даже если это неприятно слышать. Организацией протестов занимались люди без серьезного политического опыта, которые морально не были готовы к такому жестокому противостоянию c режимом. Кроме того, на руку Лукашенко сыграло и решение «проблемы Тихановской»: ее вытеснили из страны, лишив протестное движение руководства.
И еще один момент. В первые дни протестов были столкновения с милицией, с силовиками, но потом все уже окончательно приобрели мирный характер. Люди, которые выходили на улицы, изначально не были настроены на конфронтацию, они хотели примирения, они хотели мирного решения. Но когда ты мирными методами пытаешься сковырнуть противника, который не придерживается таких методов, а наоборот, делает ставку на силу, то моральный мирный протест обречен.
– Значит, прав был бывший лидер коммунистов Василий Новиков, который в разгар конституционного кризиса 96-го года заявлял, что против лома нет приема, если нет другого лома?
– Да. Но если трезво оценивать ситуацию, даже у одного лома не было никаких шансов – у власти этих ломов было гораздо больше. Если мы реально оценим соотношение сил с обеих сторон, российский фактор (видимо, агрессия против Украины выспела в России еще раньше, и для реализации этого проекта был жизненно необходим надежный партнер), никакой реальной возможности скинуть Лукашенко просто не было. Если бы даже протест закончился успехом, скорее всего, правителя вернули бы на российских штыках. Поэтому все рассуждения о том, что протест делал правильно, а что неправильно, не имеют смысла: реальных шансов победить тогда не было.
– Сегодня, спустя три года после событий 2020 года, в какой ситуации оказалось протестное движение?
-Протестное движение оказалось в плачевной ситуации: значительная часть людей находится за решеткой, многие осуждены на длительные сроки и без реальной возможности (по сегодняшней оценке) выйти на свободу.
Огромное количество вынуждено эмигрировать; причем надо различать добровольную и вынужденную эмиграцию: многие просто бежали от преследования и начинали новую жизнь в другой стране с нуля. Сначала – в надежде на быстрые перемены, а теперь, я думаю, у многих она еще осталась, но постепенно уходит.
И третья группа – те люди, которые участвовали в протестах, но остались в Беларуси и живут под Дамокловым мечом – аресты продолжаются. Протестная активность в Беларуси убита.
С политической точки зрения республика на данный момент представляет собой довольно стерильно пространство, где Лукашенко ничего не угрожает, по крайней мере таких угроз на поверхности не видно.
Но одновременно под маской обычной жизни таится огромная ненависть, которая разлагает общество. То же самое происходило и в других диктатурах: при Сталине, Чаушеску, других. Были люди, которые соблюдали верность режиму, но было огромное количество пострадавших, испытывавших огромную ненависть, но вынужденные скрывать свои чувства и маскироваться. Сегодня такая ситуация сложилась и в Беларуси. Ко всему прочему примешивается еще и чувство бессилия: ты не можешь изменить ситуацию, у тебя нет надежды – такая фрустрация присутствует в обществе.
На данный момент протестное движение фактически оказалось в эмиграции. Отмечая день выборов, беларусы вышли на акции в Риге, Вильне, польских городах, они прошли с флагами, скандировали лозунги 2020 года, окунулись в атмосферу трехлетней давности.
Однако сразу возникает вопрос: вышли – дальше-то что? Конечно, это можно объявить продолжением протестного протеста, демонстрацией, что протест 2020 года не умер. И он действительно не умер, он остался в Беларуси, но не на виду.
Каких-то шансов на возобновление протестной активности в эпоху Лукашенко я, честно говоря, пока не вижу. Но все может измениться в тот момент, когда режим зашатается.
Добро пожаловать в реальность!