Социолог — о том, что происходит с Беларусью, Украиной и Россией с ракурса исторической перспективы.
— Как бы мы ни анализировали современную ситуацию в Беларуси, какие бы тренды не выделяли и прогнозы ни строили, время от времени имеет смысл выходить в метапозицию и оценивать текущее положение вещей с исторической точки зрения, — пишет Геннадий Коршунов.
Речь идет о том, чтобы смотреть на происходящее в перспективе не только года, но и шире — нескольких лет, а то и десятилетий. С такой исторической перспективы, как мне кажется, многие вещи становятся более очевидными.
Так, например, очевидно, что сколько бы ни продлилась российско-украинская война, Россия в ней уже проиграла, проиграла стратегически. И не только потому, что мир увидел надутый пузырь военной мощи РФ и его «хлопок» (хотя и это очень важно).
Главное — это исключение былой претендентки на роль мирового лидера из числа стран цивилизованного мира. Сейчас даже статус России как страны-бензоколонки, на котором можно было протянуть еще несколько десятилетий, и тот под вопросом. Европейский (а с ним и мировой) энергетический рынок перестраивается и делает это неожиданно быстро.
В мире технологий Россия также уже оказывается где-то в районе обочины, война это продемонстрировала очень убедительно. А санкции локализируют российское технологическое отставание в районе индустриального периода — это уже прошлая эпоха.
И никаким импортозамещением или контрабандой инновации исключение из исследовательско-технологического процесса не восстановить. То же самое умозаключение можно распространить и на исключение российских корпораций из мировых производственных цепочек, Китаем их не заменишь.
Россия проиграла перспективу построения того «русского мира», за который она сейчас воюет с Украиной. Русскомирская перспектива раньше проблематизировалась просто ходом истории: снижением экономических возможностей спонсирования пророссийских сил на постсоветском пространстве, естественным убытием поколений, для которых отсылка к Советскому Союзу все еще была референтной, ориентацией молодежи на англизированный цифровой мир…
После Бучи и Мариуполя перспективы «русского мира» скукоживаются, практически синонимизируя свой титул с Бухенвальдом и Освенцимом. Нарратив о «русских» как новых «фашистах» уже почти сформирован. Быть русским — это не то, чтобы непрестижно, местами это уже «зашкварно».
Не удивлюсь, если спустя некоторое время русский язык и литература исчезнут из школьной программы не только Украины, но и других стран по всему периметру Российской Федерации.
Какой смысл ориентироваться на культуру бедной и проигравшей в войне страны? Уже сейчас это начинает работать — демонстрация российской военной немощи толкает национальные элиты постсоветских стран в пространство более сильных политических игроков, где Россия в лучшем случае стоит на 3-4 месте после США, Китая, Турции.
Что еще очевидно уже сейчас — когда закончится российско-украинская война (а она обязательно закончится и, почти уверен, победой Украины) Украина будет претендовать на место одного из лидеров в восточно-европейском регионе (а то и в общеевропейском масштабе).
Да, перед ней будут стоять титанические задачи по восстановлению разрушенной страны, но как государство Украина будет стремиться использовать свой статусный капитал для того, чтобы влиять как минимум на своих стран-соседок.
В принципе, проявления подобных интенций можно наблюдать даже сегодня. Зеленский уже заявил, что восстановление страны после войны станет «крупнейшим экономическим проектом Европы», сама Украина будет лидером в построении «зеленой энергетики», а ее военно-промышленный комплекс будет одним из наиболее прогрессивных.
Можно смело прогнозировать, что с такими амбициями украинские интересы неизбежно «соприкоснутся» как минимум с польскими и, возможно, общебалтийскими (страны Балтии сейчас тренируются выступать единым фронтом). Здесь возникает пучок сценариев, в том числе потенциально конфликтных, но одним из более вероятных видится вариант солидаризации восточноевропейских сил и создания образования, которое в том или ином виде воплотит идею Межморья или Балто-Черноморского союза.
Институцализируется ли эта идея послевоенного объединения Восточной Европы или возобладают центробежные силы — пока не ясно, но то, что Украина будет влиять на такие процессы в послевоенный период — это факт.
Если с метапозиции говорить о Беларуси, то здесь я бы начал с определения того, в каком состоянии сейчас находится Беларусь. И это состояние я бы обозначил как революционный процесс, который сейчас находится в фазе контрреволюции.
Да, революция — это не просто свержение одного режима и замена его на другой. Та революция, о которой следует думать и говорить — это исторически предопределенная смена одного общественного строя (социальных, экономических, политических отношений) на другой в силу накопленных изменений в научно-технической, социально-экономической и политической сферах.
В белорусском кейсе предварительная политизация 2019 года, ковидный кризис и нелимитированное насилие властей после фальсификации результатов президентских выборов в 2020 году — лишь совпавшие и усилившие друг друга поводы, которые вывели на поверхность давно назревшие противоречия между государством и обществом. Исток этого исторического противоречия лежит в разнонаправленности векторов развития режима Лукашенко и большей части белорусского общества.
Первый вектор был ориентирован на консервацию советского, архаичного раннеиндустриального опыта прежде всего в сфере государственного управления, второй вектор — на базе достигнутых результатов индустриального развития широкое и стремительное освоение цифрового, постиндустриального опыта с его внедрением в социальные, экономические, гражданские и иные практики. То есть белорусская революция была хотя и никем не предсказанная, но вполне предопределенная.
Что полезного дает нам такое — «революционное» — определение текущего момента в Беларуси?
Во-первых, оно дает понимание особенностей траектории развития процесса и его исторических перспектив. В одном случае мы получаем возможность говорить о волнообразном развитии революционного процесса, когда за подъемом идет вызванный контрреволюцией спад, а за ним с необходимостью следует новый подъем. И к этому подъему нужно готовиться. В другом случае появляется обоснованное понимание того, что в исторической перспективе выигрывает, что обязано проиграть.
Во-вторых, прояснение сути господствующего в Беларуси режима позволяет понять, что насилие и масштабные репрессии против недовольных — это не случайная аберрация или эксцессы исполнителей, а главный инструмент разрешения любых противоречий.
И пока противоречия не разрешатся, насилие и репрессии будут продолжаться. А так как действующие противоречия имеют системный характер, то вполне уверенно можно говорить, что не остановятся ни репрессии против инакомыслящих, ни уничтожение гражданского общества, ни давление на частный бизнес.
Режим будет деградировать и примитивизироваться, скатываясь до уровня практик даже доиндустриального общества.
В-третьих, понимание перспектив исторического процесса позволяет выделить те позиции, ставка на которые должна обеспечить если не тактическую победу над режимом, то стратегическое преимущество Беларуси после ухода Лукашенко.
И здесь речь должна идти прежде всего о цифровых решениях общенационального уровня и горизонтальных системах солидаризации. Мы должны идти в цифровой мир, развивать его и делать ближе для Беларуси, всячески способствуя тому, чтобы белорусское общество все дальше уходило в цифру.
Предлагаемый «взгляд с метапозиции» — не аксиома, а попытка увидеть за деревьями тот лес, в котором нужно определить с ресурсами и оптимальным направлением движения.
Добро пожаловать в реальность!