Илья Рокач рассказал «Салідарнасці», почему выбрал работу следователя, как смог уволиться из органов и почему хочет вернуться.
— У меня полный набор: я бывший следователь, за плечами «23.34» и еще до недавнего времени было НКО с европейским грантом, — грустно шутит о себе собеседник.
Еще два года назад в СК Центрального района Минска ему прочили блестящую карьеру с перспективой перевода в центральный аппарат. Про него снимали репортажи и писали в газетах.
Но недавно Илья Рокач вместе с женой, пережив обыск и арест жены, вынужденно покинули Беларусь.
— Моя НКО выиграла грант ПРООН на реализацию инициативы по обучению бывших заключенных и инвалидов различным IT-специальностям. У меня уже было арендовано помещение в Борисове, находящемся недалеко от ИК №14 в Новосадах, закуплена техника, подобран преподавательский состав. Мы должны были запускаться в начале сентября, но 25 августа Мингорисполком вынес решение о ликвидации моей НКО.
Затем 1 сентября в нашей квартире был обыск, после которого моя жена была задержана и осуждена по ст. 24.3 КоАП РБ на 15 суток. Странно, но меня тогда не забрали. Зато на следующий день в офис НКО приехали сотрудники ГУБОПиК для обыска и моего задержания, но я успел скрыться. Как только отпустили жену, мы покинули Беларусь, — вспоминает Илья о недавних событиях.
Всего несколько лет назад он окончил Академию управления при президенте, а затем и магистратуру. Еще во время обучения попал на практику в СК Центрального района Минска.
Работа следователя нравилась и увлекала. Илья занимался научной деятельностью, написал около 40 статей, подготовил кандидатскую диссертацию с законопроектом о новой методике расследования взяточничества еще до поступления в аспирантуру.
— У меня на службе все складывалось хорошо, регулярно получал благодарности, в том числе от председателя СК РБ, которым на тот момент был Носкевич. Даже фильм какой-то про меня сняли, статьи в госСМИ писали. Мне прямо говорили, что я «на карандаше» у начальства и меня очень скоро переведут в УСК по городу Минску, — вспоминая былые заслуги, экс-следователь показывает до сих пор сохранившиеся о себе статьи на сайтах СК и государственных газет.
Илья признается, что мыслил в то время, как и многие силовики, «туннельным» мышлением. Выходить за рамки этого «туннеля» большинству не позволяет уровень потребностей, дескать, работа, зарплата, квартира есть — что еще надо. И, надо сказать, система силовых структур в Беларуси всячески укрепляет подобные стереотипы.
Сумев вырваться и за рамки этих стереотипов, и, в прямом смысле, из силовых органов, собеседник «Салiдарнасцi» соглашается с тем, что сделать это было довольно сложно даже до событий августа 2020 года.
— Что такое работа следователя, ради которой многие сейчас забыли про честь и совесть? Это 1500-2000 рублей в лучшем случае. Но при этом ты днюешь и ночуешь на работе. Я сам иногда ночевал в отделе, потому что нужно было в срок закончить уголовные дела. Никаких надбавок за внеурочное время и выходные дни.
У меня, старшего следователя, когда я уходил, зарплата была в районе 1100-1200 рублей. Потолок следователя по особо важным делам 1500-1700 рублей. В 2019 году даже действующие полковники в нашем отделе не получали больше 2000 рублей.
И в то же время природа этого «туннельного» мышления силовиков вполне объяснима. Даже я когда-то на это купился. Я не минчанин, пришел на службу в СК, меня одели-обули, дали зарплату, дали довольствие, пообещали льготный кредит на квартиру. Конечно, это играет роль. Но это и привязывает. И потом эту цепь бывает очень сложно разорвать, — делится экс-следователь.
Он приводит наиболее яркие примеры стимулов, при помощи которых система удерживает сотрудников.
— Практически каждый, заступая на службу, становится на очередь на жилье. И когда он простоял на очереди лет пять, ему уже жалко уходить, он думает: «еще годик поработаю — и получу квартиру».
При продлении контракта и при наличии выслуги от 5 лет сотрудник СК имеет право на получение определенной суммы, от трех до пяти тысяч долларов в зависимости от срока нового контракта. При этом, если захочешь расторгнуть контракт раньше, деньги нужно вернуть.
Есть еще один сильный сдерживающий фактор. Если ты отработаешь в органах менее 10 лет, это не будет учтено в трудовой стаж и даже взносы в ФСЗН не зачислят. Например, мне при увольнении дали только справку о том, что я уволен по соглашению сторон. А запись в трудовой у меня появилась, когда я после устроился на другую работу. Представьте, человек отработал 9,5 лет и уходит — он все равно получит справку.
Кроме этого, существует еще и страх перед всем новым, многие думают, как это можно сменить профессию, ведь уже столько сил потрачено на эту. Лично мне уйти из СК очень помогла жена-айтишница. Она доказала, что мы всегда способны на большее, — говорит молодой человек.
Тем не менее, Илья не единственный, кто ушел из органов. Силовики отмечают не только несовершенство белорусских законов, но и невозможность что-то изменить в системе.
— Я занимался уголовными делами коррупционной и экономической направленности. Это злоупотребление служебными полномочиями, хищение путем использования служебных полномочий, уклонение от уплаты налогов и прочее.
По-настоящему «распутать» коррупционное дело иногда возможности нет. Ты хватаешься за ниточку, она тебя, как правило, ведет выше и выше. И на определенном уровне тебе говорят «стоп, дальше нельзя, на продолжение расследования не дано согласия».
В нашем законодательстве есть статьи, которые можно применить абсолютно к любому, «натянув сову на глобус», как это сейчас произошло с делами «Нашай Нівы», TUT.BY, Егора Вершинина и многими другими. Нередко получается, что человека обвиняют в том, что он просто занимается коммерческой деятельностью.
Лично меня всегда возмущало то, что сама система направлена не на предупреждение правонарушений, а на наказание. Органы у нас исключительно карательные. У сотрудников милиции существует понятие «палка». И результаты их работы измеряются этими «палками».
Материалы, переданные в СК, по которым возбудились уголовные дела — это «палки». Много «палок» — ты хороший сотрудник, мало — вплоть до лишения премии. Оправдать человека, доказать, что он невиновен, — на показателях не отражается.
Но ведь существует же такое понятие, как судебная ошибка, следственная ошибка. Я всегда это имел ввиду и всегда старался перепроверять, чтобы не наказать невиновных. У меня была ситуация, когда в отношении сотрудника одного из госорганов было возбуждено уголовное дело. Мне предложили «не париться», потому что вина госслужащего якобы уже доказана материалами проверки, и дело нужно направлять в суд.
Но я все-таки назначил дополнительные проверки, и оказалось, что человек был вообще ни при чем. Дело в отношении него было прекращено в тот же день.
Врезалось в память высказывание бывшего председателя КГК Анфимова: «Мы провели около 4 тысяч проверок различных субъектов хозяйствования и не привлекли к установленной законом административно-уголовной ответственности только 42 организации». Почему в стране все априори считаются потенциальными нарушителями?
При этом в самом СК нормальным было продвигать по служебной лестнице людей, которые не то, что не смыслят в расследовании экономических/коррупционных преступлений, а ранее до этого расследовали только «хулиганку». Они нужны были, например, потому что хорошо играли в футбол или волейбол, — возмущается собеседник.
Говорит, что уйти из органов по соглашению сторон практически невозможно. Самому Илье летом 2019 года все-таки удалось уйти из СК в связи с семейными обстоятельствами.
— Естественно, в качестве причины указать то, что я разочаровался в системе, не мог. Мой рапорт бы не стали даже читать, — уверен он.
— А если бы не уволился, что бы делал в августе 2020?
— Предполагаю, что, скорее всего, я бы оказался в СИЗО за свою позицию. Я человек принципиальный. Потому и любил следственную работу, лично для меня она заключалась в возможности восстановить справедливость.
А сейчас для расследования уголовных дел не нужно заморачиваться над доказательствами вины. Если у тебя есть фотография человека на митинге, комментарий в соцсети, он уже «экстремист», «террорист» и пр.
— Общаетесь ли вы с бывшими коллегами?
— Сразу после августовских событий в прошлом году я пошел к своим бывшим коллегам в Центральный РО СК. К тому моменту у меня уже был свой бизнес, и я предложил желающим помощь в обучении и трудоустройстве. Тогда мое предложение никто не согласился принять. Причины были банальные, кому-то осталось совсем немного до окончания контракта, кому-то до выслуги.
При этом никто не оправдывал того, что творилось прямо в их РУВД, некоторые даже надеялись, что виновные понесут наказание. Они тогда говорили, что опрашивают ОМОНовцев, что те сознаются, что все материалы собраны и будут переданы в суд. И я не сомневаюсь, что эти материалы действительно собирались и однажды обязательно всплывут.
До ноября я предлагал бывшим коллегам уволиться. А потом меня задержали за флаг на окне. Задерживал… знакомый участковый. Везли в отдел, потом опрашивали тоже знакомые. Я у всех требовал предоставить ссылку на закон, согласно которому флаги вывешивать нельзя. В моем протоколе указали ст. 23.34. На тот момент это было одно из первых обвинений человека «в несанкционированном пикетировании на собственном балконе».
Конвоировали меня на Окрестина тоже знакомые. Интересно, что через год тот же водитель конвоировал мою жену и спросил: «Это что у вас, семейное, заезжать на Окрестина?». Тогда мне повезло, на следующий день после суда меня отпустили со штрафом 30 базовых.
Я узнал и некоторых сотрудников ГУБОПиК, которые недавно приходили с обыском к нам домой. Причем, я знаю их настоящие фамилии и должности, а не те, которые были указаны в «документах прикрытия» с нереальными данными.
— Почему-то я не сомневаюсь, что вы вернетесь в Беларусь.
— Я не просто готов вернуться. Я дал себе слово, что в новой Беларуси оставлю на время бизнес и вернусь в органы. Кто-то должен будет расследовать все преступления, совершенные «белорусскими правоохранителями» за последнее время.
Добро пожаловать в реальность!