Независимый аналитик Сергей Чалый прокомментировал TUT.BY сливы телефонных разговоров людей, похожих на пресс-секретаря Лукашенко Наталью Эйсмонт и главу Федерации хоккея Дмитрия Баскова.
— Сам факт прослушки и даже слива лиц, столь близких к первому лицу — вопиющая вещь. Все обратили внимание на то, как долго они не могут организовать выезд десятка человек. Но я увидел там совершенно другой по смыслу разговор.
Там мы видим модельный пример постепенного смещения окна Овертона (окно Овертона — концепция наличия рамок допустимого спектра мнений в высказываниях политиков и активистов с точки зрения общественной морали — прим.).
Первый разговор: мы поедем на машинах, оставим их «возле Дроздов, возле царских ворот» и пойдем… Если не обращать внимание на жуткое святотатство, царские врата — это центральные двери в алтаре, которые открывают на Пасху, кажется, люди пикник планируют. И постепенно разговор смещается в другую сторону: люди планируют по дворам проехать, затем появляется вопрос «а у тебя есть?» и «надо взять». Позвонить и сходу сказать, мол едем бить людей, не так просто.
После разговора «ну ты сам знаешь с кем», выясняется, что задача поменялась, теперь оппонентов надо не просто ставить на место, а «доставлять». Для этого надо брать «палочки» и «аэрозольчики», а потом уже разговор сворачивает на то, что есть что-то «с резинкой». Постепенно становится понятно, что тебе предлагают участвовать в охоте на людей.
А дальше не важно, в каком состоянии Романа передали силовикам, говорит эксперт. Важно, что речь идет о гарантиях безнаказанности, люди действуют под прикрытием силовиков высокого ранга, что эти дружины анонсировались самим Лукашенко.
— После убийства мы увидели испуганные голоса и лица со всех сторон. Претензии очень странные: зачем вы превращаете двор в кладбище. Вообще-то дворы и детские площадки превращает в кладбище тот, кто людей там убивает, а не тот, кто там цветы оставляет! Сама попытка оправдаться была весьма нелепой, как и попытка зачистить двор. Мол, протестующих с улиц выгнали, они пошли во дворы. Кстати люди пошли в свои дворы — не понятно, зачем их там защищать.
«Они, не получив улицу, пошли во дворы. Завтра они придут в ваши квартиры. Во дворах у них тоже ничего не получится», — говорит Лукашенко о протестующих. Он, обращает внимание Чалый, всегда анонсирует свои действия, правда, приписывая собственные мотивы другим.
— Когда он говорит, что «люди, не дай бог, подумают, что гестапо вернулось», люди именно так и думают, они же видят свои дворы и улицы собственными глазами. Аналогично, когда он говорит, мол, нельзя вернуться в 90-е, когда бандиты по улицам ходили.
Можно ожидать и возвращения проблемы «муки на три дня осталось», и «в лаптях и без штанов ходить будем», предупреждает аналитик.
— Чтобы оправдать появление во дворах и силовиков, и штатских с «аэрозольчиками» и «палочками», надо заявить, что люди в своих дворах, за чаепитиями, радикализуются. Что же еще за чаем соседям делать, — иронизирует Чалый. — А потом пойдут по квартирам. И это в его представлении — способ закрепления победы над уличной активностью. В итоге есть ощущения, что не просто «гестапо вернулось», а реальная оккупация произошла. Представляете, какие глубинные пласты памяти белорусов тут затронуты? И когда люди прятались по квартирам и в подвале и провели там всю ночь, то они реально почувствовали себя евреями, которых прячут от фашистов. А потом можете им долго рассказывать про то, что «фашисты — не мы, а вы».
Сам Лукашенко посчитал необходимым высказаться по этой теме, выступая на «Гомсельмаше»:
«Что касается фашизма, ко мне это никак не приклеишь. Потому что я интернациональный человек. Вы же видите мою политику. Я всегда гордился тем, что у нас нет драки, противоречий между разными национальностями. А у нас под 100 национальностей живут. Я всегда гордился тем, что у нас межконфессиональный мир. Я всегда говорил, это мой лозунг предвыборный и в выборы: каждый должен найти свою дорогу к храму. Поэтому я не националист, а фашизм — это высшая форма национализма. Фашистом может быть ярый националист. Это не ко мне».
— Похоже, интернационализм — это единственное отличие. А другие критерии — примат государства над личностью, контроль над экономикой и общественной сферой, вождизм, где воля вождя дает право закон отложить в сторону — мы брать в расчет не будем. Понимаю, откуда растут ноги этого утверждения и фразы про «фашизм — это высшая форма национализма».
Это то, что еще в обществе «Знание» рассказывали. Это чисто советский штамп. На самом деле фашизм — высшая форма популизма.
Популизм — это попытка обратиться к максимальному количеству людей через самое низменное, через низший уровень потребностей. А еще, желательно, пробудить самые низменные желания, избавить от химеры совести. Этим людей пытаются купить, — рассказывает Чалый.
Добро пожаловать в реальность!