Интернет и улица – два основных пространства публичности, которые у нас остались. Выход в интернет штрафами и сутками пока не карается. А вот выход 19 декабря на Площадь можно сравнить разве что с актом коллективного жертвоприношения.
После 19 декабря Интернет полнится новостями, версиями случившегося на Площади, мнениями. Активно обсуждается, кому выгодно и кто виноват. Аналитики фантазируют, что сейчас происходит в головах у европарламентариев и российской верхушки, пытаясь реконструировать причины произошедшего и продумать на несколько ходов будущие действия всех заинтересованных сторон.
А в телевизоре всё по-прежнему. По государственным каналам мы продолжаем получать важнейшие известия, обязательно склеенные в контрастные пары: Европу замело снегом, она переживает катастрофу (кадры автомобильных аварий, занесенных снегом зданий), а в столице нашей прекрасной Родины зажглась праздничная иллюминация, которая не только дарит праздничное настроение, но и необычайно дешева. В соседней Украине, меж тем, не хватает врачей, в Гомельской же области подведены итоги молодежного конкурса «Пожелай стране».
Чередование шока и анестезии управляют телеэфиром
Следить за сменой сюжетов уже не только не смешно, но и не интересно: катастрофы «у них» и очередные достижения «у нас» чередуются самым незатейливым способом. Даже стихийное бедствие в Венесуэле, разрушившее жилые дома, подается под соусом «не было бы счастья, да несчастье помогло»: ведь теперь белорусские итээровцы отстроят там целые кварталы.
Незамысловатая логика структурирования телеэфира состоит в чередовании шока и анестезии. Разбушевавшаяся природа, чудовищные, «дикие деньги», которые не могут укротить даже банки, грозящие обвалом всего и вся - это за границей, у нас же - чистота, уют, порядок. Шок и анестезия, действуя попеременно, производят неимоверную инерцию сознания, которое с неотвратимым упорством продолжает выбирать все то, что выступает гарантом чистоты, порядка и уюта (то есть реальности), и защищает от хаоса и разрухи.
Телевидение дарит нам нашу новую реальность-матрицу, кокон, в котором можно удобно уложить в спячку свое сознание. И не важно, что ты видишь вокруг, оторвавшись от просмотра любимых шоу. Все остальное - уже не реальность, а какие-то недопереработанные санитарами внутреннего универсума беларусов остатки хаоса.
Телевидение выступает симулятором единства, механизмом имитации наличия социальной связности. Зашившийся в свой индивидуальный мирок, где есть холодильник и телевизор, обыватель не перестает «держать руку на пульсе» самых актуальных событий, оставаясь совершенно пассивным. Свою активность, голос, способность к суждению он доверяет другим.
«Представительная демократия» в Беларуси доводит принцип интерпассивности до абсурда: передоверить другому (вполне конкретному «другому», а не абстрактно-философскому) мы готовы практически все, и за счет этого испытываем иллюзию интегрированности социального целого. В результате все нити ответственности, снятой с плеч отдельных индивидов, сходятся в одной точке главы государства. Впрочем, есть еще кое-что, что объединяет белорусов - круговая порука страха за близких, которая превращает нас в заложников, за годы статус-кво заражающихся стокгольмским синдромом. Чем не структура? А структуры, как известно, не выходят на улицы.
Ритуал воссоздания социальной связности
Утопический проблеск 19 декабря («утопический» - для кого-то в кавычках и с сарказмом, для кого-то - вполне всерьез и надолго, суток этак на 15). Нечто заставило десятки тысяч людей совершить, в общем-то, не имеющий какой-то конкретной практико-политической цели - революционных призывов не звучало - акт.
Он состоял главным образом в том, что люди отказались от суррогата общественной связности в виде телевизора, от выслушивания оголтелой попсы вперемежку с оскорбительным околополитическим стебом проектов типа «Кухня». И люди вышли на площадь - собственно, место в городском пространственно именно для этого и предназначенное (!), чтобы в живом, активном, самом непосредственном, физическом и символическом виде пережить опыт публичности, бытия с другими, прямой демократии, неотчужденной социальности. В архаических обществах подобные ритуалы воссоздания социальной связности сопровождались жертвоприношениями. Как оказалось, в современном белорусском - тоже.
Применение насилия не было неожиданным (хотя масштабы его предугадать, наверное, никто заранее не мог). Однако это не остановило десятки тысяч людей от принесения себя в жертву во имя… Во имя чего? Не лично же Санникова или Некляева? Они в роли «новых отцов нации» выступить не смогли или не планировали, а потому сами оказались в положении закланных агнцев.
Не является ли это жертвоприношение в принципе «пустым жестом», совершаемым вне поиска какой-то выгоды, направленным лишь на то, чтобы хоть на несколько секунд пробудиться в совместном порыве самим и пробудить ото сна дремлющего у телеэкрана обывателя? «Эй! Вы думаете, что общество - это вы? Нет, сегодня, здесь и сейчас, общество - это мы», - провозгласили на несколько часов участники митинга.
И уже за саму эту манифестацию единства власть готова была жестоко высечь народ, а люди, понимая это, тем не менее, не поступились в своей воле к стихийной социальной сплоченности здесь-и-сейчас. Этот самоотверженный акт жертвоприношения меньшинства - пожалуй, единственное, что могло хотя бы временно заставить молчаливое большинство вынуть вату из ушей.
Жертвоприношение и общество телезрителей-обывателей
Но не в стране, где главный гарант реальности - пара госканалов, способных свести на нет взрывной эффект любого трансгрессивного акта. Минимум информации в новостях, многократное повторение «удачно» снятых кадров, и жертвоприношение превращается в отвратительное и тревожное зрелище дезорганизации и насилия, от которого зритель быстрее переключается на рекламный блок или любимый сериал.
Говоря о социальном значении жертвоприношения, приходится признать - в ситуации, обозначенной словами Ницше «Бог умер», оно чудовищным образом обессмысливается, потому что его некому принять. Социум мертв, и совершаемому раз в пять лет ритуалу единения меньшинства, сопутствующему фиктивному волеизъявлению большинства, его оживить не удается. Аудитории телезрителей, к которой свелось белорусское общество, оно не нужно. Внешние заинтересованные политические актеры управятся и без этой самой аудитории таким образом, каким им выгодно.
Структуры, которые не выходят на улицы, способны реагировать только на структурные изменения, которые начнутся только после изменений в сетке телевещания. Представить возможности подвижек в этом инертном, несложно устроенном, но, тем не менее, мощном механизме в ближайший отчетный период - практически невозможно.
Пример с ведущим программы «Выбор» Сергеем Дорофеевым, который внезапно «переборщил» с «либеральничаньем» в прямом эфире, это хорошо иллюстрирует - индивидуальные попытки хоть как-то сместить господствующий дискурс на ТВ заканчиваются либо чьей-то личной трагедией, либо крайне некрасивым публичным конфузом, не более того.
Только массовый отказ - в пользу Интернета и альтернативных источников информации - от просмотра телевидения спас бы страну. Однако, когда оказалось, что у госканалов есть какая-то альтернатива, сразу же прозвучали обещания «разобраться с журналистами» и «закрутить гайки» в Интернете.
Повседневная публичность он- и оффлайн
Интернет и улица - два основных пространства публичности, которые у нас остались. Проблема в том, что эти пространства на данный момент играют вторичную роль, им приписан маргинальный статус, там сложно или в принципе не возможно обеспечить безопасность. Но иных ресурсов нет, остается использовать имеющиеся.
«Настоящая свобода начинается по ту сторону отчаяния» - тезис Сартра, который, возможно, мог хотя бы частично унять экзистенциальную тошноту, в которой пребывает подавленное после событий 19 декабря общество. Преодолеть это вязкое тревожное ощущение дезорганизации и распада социальности можно только посредством опыта публичности.
Этот опыт должен быть регулярным, если не сказать рутинным, а не носить эпизодический характер массовых актов, совершенных на грани отчаяния, когда «нечто» уже свершилось, и включить «перемотку» уже невозможно. Тем более, что эти акты тонут в потоках дезинформации, и утопический порыв единения общества превращается в оскорбительную и пародийную картинку.
Использовать для его реализации следует всё и вся: от галерейного пространства и университетских аудиторий до концертных залов и театральных площадок, соединить которые можно все теми же сетями интернет-сообществ. Те, кто не выходит на улицы, все же выходят в Интернет. Пожалуй, именно здесь интерактивный - в противоположность интерпассивному механизму телевидения - опыт бытия с другими может стать повседневной реальностью.
После 19 декабря Интернет полнится новостями, версиями случившегося на Площади, мнениями. Активно обсуждается, кому выгодно и кто виноват. Аналитики фантазируют, что сейчас происходит в головах у европарламентариев и российской верхушки, пытаясь реконструировать причины произошедшего и продумать на несколько ходов будущие действия всех заинтересованных сторон.
А в телевизоре всё по-прежнему. По государственным каналам мы продолжаем получать важнейшие известия, обязательно склеенные в контрастные пары: Европу замело снегом, она переживает катастрофу (кадры автомобильных аварий, занесенных снегом зданий), а в столице нашей прекрасной Родины зажглась праздничная иллюминация, которая не только дарит праздничное настроение, но и необычайно дешева. В соседней Украине, меж тем, не хватает врачей, в Гомельской же области подведены итоги молодежного конкурса «Пожелай стране».
Чередование шока и анестезии управляют телеэфиром
Следить за сменой сюжетов уже не только не смешно, но и не интересно: катастрофы «у них» и очередные достижения «у нас» чередуются самым незатейливым способом. Даже стихийное бедствие в Венесуэле, разрушившее жилые дома, подается под соусом «не было бы счастья, да несчастье помогло»: ведь теперь белорусские итээровцы отстроят там целые кварталы.
Незамысловатая логика структурирования телеэфира состоит в чередовании шока и анестезии. Разбушевавшаяся природа, чудовищные, «дикие деньги», которые не могут укротить даже банки, грозящие обвалом всего и вся - это за границей, у нас же - чистота, уют, порядок. Шок и анестезия, действуя попеременно, производят неимоверную инерцию сознания, которое с неотвратимым упорством продолжает выбирать все то, что выступает гарантом чистоты, порядка и уюта (то есть реальности), и защищает от хаоса и разрухи.
Телевидение дарит нам нашу новую реальность-матрицу, кокон, в котором можно удобно уложить в спячку свое сознание. И не важно, что ты видишь вокруг, оторвавшись от просмотра любимых шоу. Все остальное - уже не реальность, а какие-то недопереработанные санитарами внутреннего универсума беларусов остатки хаоса.
Телевидение выступает симулятором единства, механизмом имитации наличия социальной связности. Зашившийся в свой индивидуальный мирок, где есть холодильник и телевизор, обыватель не перестает «держать руку на пульсе» самых актуальных событий, оставаясь совершенно пассивным. Свою активность, голос, способность к суждению он доверяет другим.
«Представительная демократия» в Беларуси доводит принцип интерпассивности до абсурда: передоверить другому (вполне конкретному «другому», а не абстрактно-философскому) мы готовы практически все, и за счет этого испытываем иллюзию интегрированности социального целого. В результате все нити ответственности, снятой с плеч отдельных индивидов, сходятся в одной точке главы государства. Впрочем, есть еще кое-что, что объединяет белорусов - круговая порука страха за близких, которая превращает нас в заложников, за годы статус-кво заражающихся стокгольмским синдромом. Чем не структура? А структуры, как известно, не выходят на улицы.
Ритуал воссоздания социальной связности
Утопический проблеск 19 декабря («утопический» - для кого-то в кавычках и с сарказмом, для кого-то - вполне всерьез и надолго, суток этак на 15). Нечто заставило десятки тысяч людей совершить, в общем-то, не имеющий какой-то конкретной практико-политической цели - революционных призывов не звучало - акт.
Он состоял главным образом в том, что люди отказались от суррогата общественной связности в виде телевизора, от выслушивания оголтелой попсы вперемежку с оскорбительным околополитическим стебом проектов типа «Кухня». И люди вышли на площадь - собственно, место в городском пространственно именно для этого и предназначенное (!), чтобы в живом, активном, самом непосредственном, физическом и символическом виде пережить опыт публичности, бытия с другими, прямой демократии, неотчужденной социальности. В архаических обществах подобные ритуалы воссоздания социальной связности сопровождались жертвоприношениями. Как оказалось, в современном белорусском - тоже.
Применение насилия не было неожиданным (хотя масштабы его предугадать, наверное, никто заранее не мог). Однако это не остановило десятки тысяч людей от принесения себя в жертву во имя… Во имя чего? Не лично же Санникова или Некляева? Они в роли «новых отцов нации» выступить не смогли или не планировали, а потому сами оказались в положении закланных агнцев.
Не является ли это жертвоприношение в принципе «пустым жестом», совершаемым вне поиска какой-то выгоды, направленным лишь на то, чтобы хоть на несколько секунд пробудиться в совместном порыве самим и пробудить ото сна дремлющего у телеэкрана обывателя? «Эй! Вы думаете, что общество - это вы? Нет, сегодня, здесь и сейчас, общество - это мы», - провозгласили на несколько часов участники митинга.
И уже за саму эту манифестацию единства власть готова была жестоко высечь народ, а люди, понимая это, тем не менее, не поступились в своей воле к стихийной социальной сплоченности здесь-и-сейчас. Этот самоотверженный акт жертвоприношения меньшинства - пожалуй, единственное, что могло хотя бы временно заставить молчаливое большинство вынуть вату из ушей.
Жертвоприношение и общество телезрителей-обывателей
Но не в стране, где главный гарант реальности - пара госканалов, способных свести на нет взрывной эффект любого трансгрессивного акта. Минимум информации в новостях, многократное повторение «удачно» снятых кадров, и жертвоприношение превращается в отвратительное и тревожное зрелище дезорганизации и насилия, от которого зритель быстрее переключается на рекламный блок или любимый сериал.
Говоря о социальном значении жертвоприношения, приходится признать - в ситуации, обозначенной словами Ницше «Бог умер», оно чудовищным образом обессмысливается, потому что его некому принять. Социум мертв, и совершаемому раз в пять лет ритуалу единения меньшинства, сопутствующему фиктивному волеизъявлению большинства, его оживить не удается. Аудитории телезрителей, к которой свелось белорусское общество, оно не нужно. Внешние заинтересованные политические актеры управятся и без этой самой аудитории таким образом, каким им выгодно.
Структуры, которые не выходят на улицы, способны реагировать только на структурные изменения, которые начнутся только после изменений в сетке телевещания. Представить возможности подвижек в этом инертном, несложно устроенном, но, тем не менее, мощном механизме в ближайший отчетный период - практически невозможно.
Пример с ведущим программы «Выбор» Сергеем Дорофеевым, который внезапно «переборщил» с «либеральничаньем» в прямом эфире, это хорошо иллюстрирует - индивидуальные попытки хоть как-то сместить господствующий дискурс на ТВ заканчиваются либо чьей-то личной трагедией, либо крайне некрасивым публичным конфузом, не более того.
Только массовый отказ - в пользу Интернета и альтернативных источников информации - от просмотра телевидения спас бы страну. Однако, когда оказалось, что у госканалов есть какая-то альтернатива, сразу же прозвучали обещания «разобраться с журналистами» и «закрутить гайки» в Интернете.
Повседневная публичность он- и оффлайн
Интернет и улица - два основных пространства публичности, которые у нас остались. Проблема в том, что эти пространства на данный момент играют вторичную роль, им приписан маргинальный статус, там сложно или в принципе не возможно обеспечить безопасность. Но иных ресурсов нет, остается использовать имеющиеся.
«Настоящая свобода начинается по ту сторону отчаяния» - тезис Сартра, который, возможно, мог хотя бы частично унять экзистенциальную тошноту, в которой пребывает подавленное после событий 19 декабря общество. Преодолеть это вязкое тревожное ощущение дезорганизации и распада социальности можно только посредством опыта публичности.
Этот опыт должен быть регулярным, если не сказать рутинным, а не носить эпизодический характер массовых актов, совершенных на грани отчаяния, когда «нечто» уже свершилось, и включить «перемотку» уже невозможно. Тем более, что эти акты тонут в потоках дезинформации, и утопический порыв единения общества превращается в оскорбительную и пародийную картинку.
Использовать для его реализации следует всё и вся: от галерейного пространства и университетских аудиторий до концертных залов и театральных площадок, соединить которые можно все теми же сетями интернет-сообществ. Те, кто не выходит на улицы, все же выходят в Интернет. Пожалуй, именно здесь интерактивный - в противоположность интерпассивному механизму телевидения - опыт бытия с другими может стать повседневной реальностью.
Подпишитесь на
канал ex-press.live
в Telegram и будьте в курсе самых актуальных событий Борисова, Жодино, страны и мира.
Добро пожаловать в реальность!
Добро пожаловать в реальность!
Если вы заметили ошибку в тексте новости, пожалуйста, выделите её и нажмите
Ctrl+Enter