Валерий ШКАРУБО: «Чтобы изобразить душу народа, нужно быть великим мастером»

Валерию Шкарубо посчастливилось презентовать свои картины на самом авторитетном форуме мирового современного искусства — Венецианской биеннале. Каждый знаменитый художник ХХ века, например, Пикассо, Шагал, считал за высокую честь поучаствовать в этом старейшем и крупнейшем в мире смотре. Белорусский пейзаж кисти Шкарубо видели и в штаб-квартире ООН в Нью-Йорке, в Европарламенте (Брюссель), в Зале Кардена в Париже и на других известных выставочных площадках. Через месяц картину «Гостинец», пронизанную легкой грустью, белорусский художник представит на международной выставке в парижском Гран-Пале.

С мастером, которому недавно присвоили звание «Почетный гражданин Минской области», мы встретились на его персональной выставке в Национальном художественном музее в Минске. Экспозиция юбилейная — недавно живописцу исполнилось 60 лет. Вместе с художником, которого заслуженно называют современным классиком, корреспонденты МЛЫН.BY прошли по дорогам и тропинкам не только его картин. Его жизни…

— Валерий Федорович, на ваших картинах нет ни одного персонажа, однако некоторые художественные критики утверждают: Шкарубо пишет типичный белорусский характер. К примеру, сумерки, туман, глухие краски пожухлой травы, бесприютная равнина — легкая грусть, задумчивость белоруса; усыпанная желтыми листьями или запорошенная снегом земля — закрытость; деревья, противостоящие ветру, — выносливость, терпеливость, несгибаемость перед историческими потрясениями… Вы согласны с этим?

— Скорее, я пока на пути к этому. Нужно быть великим мастером, чтобы изобразить душу народа, создать национальный портрет. Согласен, природно-географические условия формируют характер не одного человека. Они воздействуют на психологический склад многих поколений, всего народа. Почему мы отличаемся, допустим, от кавказцев? Там яркая природа, крутые склоны гор, узкие тропинки, снежные завалы, лавины — отсюда горячность, привычка к опасности, к риску, быстрая реакция, культ физической силы. У нас же климат мягкий, природа неброская, мало солнечных дней в году. Отсюда наша толерантность, уступчивость, грустноватые лица. Наша не очень плодородная земля, жизнь среди лесов и болот приучала белоруса к тяжелому физическому труду, преодолению невзгод.

В солнечных странах люди более жизнерадостные. Когда ко мне приезжали гости с юга Франции, они поражались: почему я пишу такие черные пейзажи? Для них это чуждо. Но нашим ценителям искусства мое творчество понятно. Я хочу, чтобы мои картины оставались на родине, в Беларуси.

У меня часто спрашивают, почему я никогда не пишу людей. Когда я нахожусь на природе, а рядом присутствуют люди, неизбежно отвлекаюсь от ее созерцания. В то же время в своих работах я пытаюсь создать иллюзию присутствия. Но никаких посредников! Моего зрителя ничто не должно отвлекать.

— Многие ваши персональные выставки проходили на Западе: в Италии — в галерее EXMA (Кальяри), дворце Медичи в Сан-Лео, в туринской галерее «Берман», в Риме, Аосте; в Австрии — в венском дворце Хофбург. Белорусский приглушенный, сдержанный пейзаж видели и на Востоке — в Японии, Китае. В чем разница между западным и восточным зрителем?

— Самое трепетное отношение к живописи, на мой взгляд, в Японии. Там, как нигде, чувствуется этот неподдельный искренний интерес к человеку искусства. Японцы очень бережно, уважительно относятся к людям творческих профессий. С персональными выставками был в Токио и Сэндае. И в Китае очень любят чистую, нетронутую природу.

— Какая выставка запомнилась больше?

— Пожалуй, самый престижный международный художественный форум, в котором довелось участвовать, — Венецианская биеннале. В 2005 году там впервые участвовали 7 художников из Беларуси, хотя биеннале проводится уже более века. Посчастливилось и мне представить свое творчество. На биеннале выставлялись три моих работы — такие условия. А участвовать в ней можно только один раз в жизни. Каждый знаменитый художник ХХ века, например, Пикассо, Шагал, считал за высокую честь туда попасть.

— Кто укрепил вас в выборе этой неповторимой манеры письма? Ведь после вуза вы увлекались абстрактным искусством.

— На меня повлияло творчество американского художника-реалиста Эндрю Уайета — мастера с ослепительной индивидуальностью. Да, года 2—3 я писал абстрактные картины, но потом влияние школы борисовских изостудий, где осваивал реалистическую манеру письма, все же оказалось сильнее. Пейзаж для меня — такой сложный жанр! Чем больше работаю в нем, тем больше понимаю: нет предела совершенству. Никогда не изобретал свою манеру письма или технику — все пришло само собой. Это не может быть создано искусственно.

— Валерий Федорович, вам как-то задали вопрос: умеете ли вы делать что-нибудь еще, кроме создания картин. «Ничего!» — был ваш ответ. Но ведь говорят: талантливый человек талантлив во всем. Например, многие художники, кроме прочего, создают декорации для спектаклей, иллюстрации к книгам…

— Поступали такие предложения, но я отказывался. На заказ я ничего никогда не делал. Даже в советские времена, когда рынка искусства вообще не было. Когда делаешь работу на заказ — чувствуешь себя запертым в клетке. Моя профессия настолько ревнива, что не терпит ни малейшей «измены».

— Вы нуждаетесь во вдохновении для работы?

— Нет, вдохновения не жду. Для работы мне нужно лишь одно — знать, что в семье все здоровы, и я в порядке. Больше никаких препятствий для творчества не существует.

— Как определяете, что картина удачная? Приходилось ли переделывать начатое?

— Перед тем как приступить к работе над картиной, ставлю задачу: чтó в итоге хочу увидеть, чтó хочу показать, чем она будет отличаться от других. Безусловно, бывают моменты — мучаешься, долго ничего не получается. Иногда по десять раз перекрашиваешь одно и то же. Небо можно и 20 раз перекрасить, пока не получится необходимый цвет. Это обязательно будет видно в работе, но в этом и есть главная ценность искусства — когда переживания, мучения, страдания отображаются на холсте. Недавно прочел: «Художник должен присутствовать в своем произведении, как Бог во Вселенной: быть вездесущим и невидимым». Важна не манера письма, а отображение на полотне души и эмоций художника.

— На ваших картинах почти не бывает солнца. Почему преобладают серые краски? Это ваш любимый цвет?

— Любимого цвета быть не может. Все зависит от настроения, от задумки. У меня есть работа практически синяя, есть оранжевая.

— А какое время года любимое? Какая погода больше по душе?

— Поздняя осень. Дождь, туман, чтобы было тихо, безветренно.

— Что из созданного вам особенно дорого?

— Самые любимые картины — те, над которыми долго мучился, которые десять раз перекрашивал-закрашивал. С ними и расстаться тяжело. А если к тому же привез полотно домой, и оно там провисело лет 10, — картина уже становится частью семьи, и расстаться с ней невозможно. Если же картина легко далась, быстро — немного прохладно к ней относишься.

— Уже написали свою идеальную картину?

— Нет, конечно. Ее может и не быть никогда.

— Вы жили на окраине Борисова, рядом был лес. Не он ли вдохновил заняться живописью?

— Мой отец любил фотографировать. Мог зимой, в мороз, стать на лыжи и отправиться с фотоаппаратом в лес. И я с ним. Так лет с четырех и начал рисовать. Леса я не боялся. Ребенком, лет семи-восьми, один ходил туда за грибами. В 13 лет мог встать в два часа ночи и отправиться на этюд, в полной темноте, — чтобы поймать туман, цвет пейзажа перед рассветом. Мне одному никогда не было скучно. Потом оказалось, что это самое важное в профессии художника, да и любого творческого человека, — когда тебе хорошо одному. Человек рождается один и уходит из жизни один. Я и сейчас люблю писать этюды в одиночестве. Когда на пленэрах собирается много художников, они начинают делать друг другу замечания, давать советы. Оно, может, и хорошо. Но я думаю, что при таком коллективном творчестве не создашь достойную работу. Только когда наедине с природой целый день пишешь этюды, могут прийти какие-то глубокие, даже философские, мысли и идеи.

Мучительный вопрос «Кем быть?» передо мной не стоял никогда. Профессия сама выбрала меня. Я твердо знал — буду художником! С 7 лет записался в изостудию борисовского Дома пионеров. Восемь лет там учился. Иногда занятия в изостудии занимали полдня.

В школе мне не давались химия и математика. Дошло даже до того, что учительница по химии выступила на одном из собраний с предложением «запретить Шкарубо посещать изостудию, которая отнимает у него много времени и не позволяет хорошо готовиться к урокам».

— В своей мастерской вы нашли уголок и для дочери Ольги. Вы рады, что она повторила вас в профессии?

— Это, конечно, хорошо. Хотя я ее не подталкивал к такому шагу. Она стала заниматься рисованием поздно — лет в 14. Но занималась серьезно. Готовилась к поступлению в художественное училище, затем в Академию искусств. Сейчас преподает там. В творческом плане довольно успешна — уже вступила в молодежное объединение Белорусского союза художников. Были у нее и персональные выставки. Старший сын тоже творческая личность: по образованию телеоператор, но сейчас занимается фотографией.

— Валерий Федорович, в Париже вам удалось познакомиться с выдающимся художником современности Борисом Заборовым. После этой встречи он прислал вам обстоятельное письмо с полезными советами по искусству. Какой из них самый важный?

— Иногда перечитываю это письмо. Советы в нем чисто профессиональные. Борис Абрамович так и написал, что внушения-рекомендации дает мне по праву старшего (Заборову, эмигрировавшему из СССР в 1981 году, сейчас 82 года. — Авт.). Он уверен, что нужно писать картины большого формата — по 5—6 метров. Но я пока еще не пришел к этому. Также советовал более принципиально относиться к живописи: отметать все лишнее — красивость, показушность, привлекательность.

— Каково это быть почетным гражданином Минской области?

— Когда получил это звание, ощутил лишь одно — большую ответственность. Оно обязывает еще больше, качественнее работать, не опускать планку. Несколько лет назад мне присвоили звание «Почетный гражданин Борисовского района». Но звание не заставит человека любить Родину. А без любви к родным местам не может быть хорошего искусства. Это касается всех творческих людей: художников, музыкантов, писателей.

— Что может у вас вызвать восторг?

— Природа. Выпал первый снег, расцвели деревья, проклюнулись подснежники в лесу — и такой восторг в душе!

— Какие три картины художников с мировым именем вы хотели бы иметь в своем доме?

— Пожалуй, это полотна голландцев Питера Брейгеля «Охотники на снегу» и Яна Вермеера «Мастерская художника», а также американца Эндрю Уайета «Утро понедельника».

— Валерий Федорович, пожалуйста, опишите рабочий день художника.

— С утра до позднего вечера — за мольбертом в мастерской. Удачный день — если никто в это время не позвонит, не нагрянет неожиданно с визитом. Когда картина сложная, работать хочется в уединении. Самый лучший гость в мастерской художника — тишина.

— Что можно назвать вашим жизненным принципом?

— Наверное, достоинство. Сохранять внутреннее благородство независимо от внешних обстоятельств, высокие моральные качества в любой ситуации — в работе, в обычной жизни.

— Музыка у вас дома звучит часто?

— Чаще она звучит в мастерской. Слушаю классику — к примеру, Моцарта. Люблю произведения польского композитора Монюшко и белорусского Солтана. Иногда работаю под музыку.

— Вы как-то обмолвились, что принципиально не обзаводитесь дачей. Дачного участка по-прежнему нет?

— Нет. Не нужен он мне. Если бы у меня была дача или какой-то загородный домик, я бы привязался к одному месту. А так могу путешествовать по всей Беларуси, по всему миру. Писал этюды за границей. Но они не перешли в картины. Хотя, например, в Италии ослепительной красоты пейзажи. Однако там все чужое, не моя природа.

— А какое место на Земле для вас дороже остальных?

— Река Березина под Борисовом. Когда бываю где-нибудь далеко, в Японии, Китае, думаю: как хорошо было бы сейчас сидеть в задумчивости на берегу родной реки. Там, будучи еще мальчишкой, я написал много этюдов.

— В детстве вы очень любили кошек, вас даже дразнили «кошачьим богом».

— В нашей семье и сейчас живет кошка. Держат котов и мои дети.

— Какой вопрос от журналистов для вас самый нелюбимый?

— «Сколько времени ушло на создание той или иной картины?» — его мне задают чаще всего. Этим интересуется не только пресса, но и все посетители моих выставок. Не могу ответить на этот вопрос. Картины пишутся по-разному. Одну можно создать за неделю, другой отдать пять месяцев.

— Появись у вас возможность начать все сначала, кем бы вы стали?

— Художником.