О войне и репрессиях, о том, как «продался» и как сегодня живет, Виктор Казько рассказал «Народной Воле». Тем более для разговора есть повод: недавно писателя наградили премией «Золотой апостроф».
— Виктор Афанасьевич, премиями вы не обделены — у вас есть и Государственная премия Беларуси, и премия Гедройца. С каким чувством приняли «Золотой апостроф»? Не поздновато ли он до вас дошел?
— Так до нас все поздно доходит, мы же поздний народ (смеется). Сейчас я редко выхожу из дома: с женой несчастье, позвоночник повредила, и у самого ноги еле ходят. Вот благодаря поводу вышел в свет, посмотрел на молодые лица, посидели, поговорили. И вспомнился Нил Гилевич, когда еще в советское время получил орден Дружбы народов. Я его поздравляю, а он (видимо, ждал чего-то большего), сказал: «Пригодится и этот орденок». Подобным образом высказался и недавно умерший Алексей Дударев после получения премии так называемого Союзного государства: мол, любая премия не лишняя.
— Ну, «Золотой апостроф» можно рассматривать как признание со стороны более молодого поколения в литературе. Разве это не приятно?
— Приятно. С другой стороны, ощущение себя большим и всеми признанным — нормальное явление до лет тридцати. А потом это больше похоже на какой-то сумасшедший дом… Особенно в наше время, когда уничтожается сама белорусская литература. У меня иногда ощущение, что ее уже нет, что она закончилась с Быковым, с Брылем.
Сейчас мы все живем без ощущения будущего, пытаемся жить как набежит. Жизнь проходит мимо, мы остаемся вне ее. Помнишь, в мележевском «Дыхании грозы» мелькает такой полесский диалог «Ці за Гомелем людзі е?» — «Е, але дробненькіе». И вот эти «дробненькіе», но с большими амбициями люди, сегодня решают, кому жить, а кого придушить.
Путин уничтожает Украину ракетами, но он истребляет и Россию, ее интеллект, растаптывает русского человека так же, как в Беларуси уже почти растоптали белоруса. Большая ошибка была, если не сделали суда над коммунистической партией и Лубянкой. А их нужно было судить — за ГУЛАГ, за сознательное уничтожение миллионов людей, за организованные голодоморы, за все.
— Если бы такой суд состоялся, приход Путина в Кремль был бы невозможен.
— Об этом я и говорю. А так имеем то, что имеем. Кремль мечтает об одной шестой земной суши, о восстановлении империи. А это восстановление невозможно без Казахстана, Украины и Беларуси. Начали с «возвращения» Украины, а потом может дойти дело и до нас. Да, Европа и США помогают украинцам. Но как-то с оглядкой, ограничивая поставки определенных видов оружия, тянут с этим. И эта нерешительная возня может закончиться плохо. Помощь нужна самая эффективная и сразу. И все же, я убежден, Украина победит, она освободит свои территории. В некотором смысле она уже победила, показав всему миру несгибаемый украинский дух, поставив украинский народ на пьедестал мирового уважения. Что касается России, то она одна, без коалиции, не выиграла ни одной войны — вспомните войну с Японией 1905 года или войну в Афганистане…
— Так Беларусь сама лезет в эту коалицию, хотя в статье 18 Конституции сказано однозначно: «Республика Беларусь исключает военную агрессию со своей территории в отношении других государств».
— Я уже не верю никаким конституциям, никаким словам, которые звучат с высоких трибун. Потому что за ними нет правды! К тому же, у нас «не до законов». И поэтому власть делает, что хочет. Клянется суверенитетом, и в то же время с белорусской земли в Украину летели ракеты, на белорусских аэродромах базируются российские военные самолеты, на наших полигонах проходят обучение российские военные…
— В этом виноваты те, кто при власти, или весь народ? Как вы относитесь к коллективной ответственности?
— Если здесь базы российские, то разве мы не виноваты?
Да, это коллективная ответственность. Причем перед всем миром. Ответственность и — беспомощность. Что я могу сделать сегодня? Только плеваться. Выйти на протест сил у меня уже нет. У меня есть только возможность пожертвовать своей жизнью. И если будет нужна — что же тут поделаешь…
Как никогда я чувствую духовную породненность с украинцами, и это уже до конца.
— Знаю, что вы в свое время были в Китае. Какой может быть его роль в российско-украинской войне?
— Китайцы — очень хитрая нация. Думаю, от этой войны больше всего выиграет Китай. Нет, китайцы не пойдут и не захватят российский Дальний Восток. Будет тихая экспансия, уже сейчас там живут и работают миллионы китайцев. А они трудолюбивы, как муравьи. Будучи в Китае, я видел, как строится Пекин, как китайцы корзинами носили кирпичи на двадцатый этаж. У обычного китайца — клочок земли, но у него там и прудик с креветками, и садик. Это только мы, белорусы, хотим разбогатеть сразу. Повесили себе на шею миллиарды российского долга за Островецкую АЭС, а она до сегодняшнего дня не заработала на полную мощность…
— Наши соседи отгораживаются от Беларуси железобетонными заборами, Украина — двухкилометровым минным полем. Раньше такое и в страшном сне не могло присниться.
— А что нашим соседям делать? Все же помнят, как бесстыдно Беларусь за деньги способствовала мигрантам, которые, как вши, ползли через границу в ту же Польшу. Вот и имеем результаты. Россия и Беларусь сегодня во всем цивилизованном мире изгои. А что об украинцах или о тех же поляках говорится на белорусском телевидении? Можно ли спокойно слушать Азаренка? Я просто не могу, сразу выключаю. Один смрад…
— Здесь они в одну дудку дудят — и белорусское, и российское телевидение. Иногда кажется, что вещают они из общего телецентра.
— На днях смотрел, как одна российская женщина благодарила за новый автомобиль, о котором мечтал ее сын. Она благодарит, едя на том автомобиле… на могилу сына, погибшего в Украине. Из оккупированных территорий в Россию уже вывезли тысячи украинских детей. Из них делают манкуртов, заставляя благодарить за «освобождение». В пропагандистских программах показывают, как семилетняя девочка благодарна тем, кто ее принял в России, тем, кто убил ее родителей, кто осиротил ее… У меня это в голове не укладывается — большего цинизма просто не может быть!
— Третий год в Беларуси не прекращаются репрессии, спасаясь от которых, люди массово выезжали за границу. В том числе хорошие специалисты. Но ведь это большие экономические потери для государства. Почему оно никак не хочет этого понять?
— Государство выталкивает наиболее активных. Начхать ему на потери — лишь бы протестов не было. Все авторитарные правители не держат возле себя умных людей. Умный человек начинает думать, а надумать он может черт знает что. Поэтому пусть думает где-нибудь в Польше. Кто не уезжает, тех запугивают. Всех нас хотят прогнать через Окрестина, весь народ. Увольняют с работы, не продлевают контракты, придумали такое определение — альтернативные политические взгляды. Моей знакомой записали это в характеристике и уволили.
— Власть создала комиссию по возвращению, призывает возвращаться…
— Из тех, кто решил вернуться, если не ошибаюсь, уже около полусотни человек были задержаны и осуждены. Казалось бы, зачем же вы едете? Тоска по родине донимает. Ностальгия — это наша национальная болезнь. Родная земля так просто белоруса не отпускает. Я это хорошо понимаю, так как много лет прожил в России, в Кузбассе. И меня постоянно тянуло в Беларусь — просто неодолимо! Мы с моим другом-детдомовцем готовы были пешком идти в Беларусь… Родина притягивает людей. И на этом сегодня цинично играет власть.
— Вы вспомнили свою жизнь в России. Вы же тогда и писали по-русски. У первых двух книг были тиражи по 100 000 каждая. Но выходили они в Минске и распространялись прежде всего в Беларуси. Нет ли у вас в связи с этим ощущения, что вы тогда в какой-то мере способствовали русификации?
— Тогда я об этом не думал. Нас, двадцать человек из Хойникского детского дома, бросили в шахты Кузбасса. И надо было как-то жить. И язык был один — русский. И говорили на нем, и писали. Виктор Астафьев даже говорил, что Казько не белорусский, а сибирский писатель. Ну, раз про тайгу пишет… Книги выходили действительно фантастическими для нашего времени тиражами. В библиотеке журнала «Дружба народов» моя книга вышла тиражом 360 000 экземпляров. У кого из белорусов были такие тиражи? Разве что у Быкова… Что сегодня об этом говорить. Вот лежит у меня на столе журнал «Полымя» — тетрадочка, газетная бумага, 630 экземпляров. Возможно ли здесь говорить о литературе, о ее каком-то влиянии…
— Вы по-русски и в «Новом мире», и в «Дружбе народов» печатались. Всегда без проблем?
— Если бы! Помню, однажды «Литературная газета» попросила рассказ. Я написал. О случае в шахте — когда двоих шахтеров завалило углем. Комбайн вразнос, лампы погасли, сидят они в полной темноте. И один на другого вину сваливает: ты, слесарюга, на щепочках у тебя все. А тот отвечает: сегодня на щепочках весь СССР… Тот рассказ, мне позже рассказали, один сотрудник «Литературки» бросил в угол и топтал, приговаривая: не пропущу антисоветчины!..
— Почему же вы в зрелом возрасте перешли на белорусский язык?
— Что меня потянуло, я и сам толком не знаю. Видимо, язык и земля, бабушка, которая прожила 112 лет, мать, которая погибла в 25 лет, деревня… Помню, мой литературный учитель Юрий Барабаш, заместитель главного редактора той же «Литературной газеты» (украинец по национальности), когда я послал ему свою первую белорусскую книгу, написал мне: «Как я завидую этому вашему шагу!»
— После того как в 2006 году литературные издания были захвачены провластным Союзом писателей, вы там не печатались. Целых шестнадцать лет. И вот вы снова — автор «Полымя». Объясните свою позицию.
— Понимаю, что здесь есть какая-то измена. Буду говорить честно — меня купили. Купили тем, что пообещали издать книгу. А у меня же лежит под сто листов ненапечатанного. Можно сказать, что сегодня я чищу авгиевы конюшни и сам удивляюсь, сколько у меня понаписано! Хотелось бы это напечатать. А где? Тираж «Дзеяслова» всего триста экземпляров. И он не идет ни в сеть «Белсоюзпечати», ни в библиотеки, ни в школы. А «Полымя» все же идет.
— Вы сами обратились туда?
— Нет, мне позвонил главный редактор «Полымя» Виктор Шнип (он же главный редактор издательства «Мастацкая літаратура») и попросил что-нибудь дать для журнала. Меня они тянули и раньше, я колебался очень долго. Но ведь обещают книгу… Я перевел на белорусский язык и дал в «Полымя» свою раннюю повесть «Високосный год». Хотя это не механический перевод, там многое изменено. Пусть написанное мной в молодости останется на родном языке, хотя бы для сына. Но и с «Дзеясловам» я хотел бы продолжить сотрудничество.
— Так вот почему вам дали «Золотой апостроф» — чтобы не потерять такого автора.
— Когда теряется вся литература, потеря какого-то там автора большого значения не имеет. К тому же, столько лет мелькать на журнальных страницах и занимать площадь единственного независимого издания мне тоже неудобно. Всю прошлую осень и зиму я чистил свои авгиевы конюшни, а где буду печатать… Как бы там ни было, белорусская литература — одно целое.
Добро пожаловать в реальность!