На мой взгляд, происходящее в Украине медленно продвигается к промежуточному финалу. Соответственно, появляется возможность дать более-менее обобщенную оценку того, что разворачивается на наших глазах, отойдя на дистанцию, минимально необходимую для того, чтобы увидеть связанную картину событий, а не отдельные трагические факты. Ниже я постарался тезисно представить эту картину, конечно, весьма субъективную и отражающую доступный мне ракурс, пишет политолог Владимир Пастухов.
Попытка смотреть на все как на проявления империалистических устремлений, или тем более как на этнический конфликт, является заманчивой — так как дает простое и универсальное объяснение сложным и неоднозначным событиям, — но одновременно и контрпродуктивной, так как может привести к ошибочной оценке перспектив, причем для всех участников конфликта.
Несмотря на то, что вкрапления и первого (империализма), и второго (национализма) в то, что условно можно обозначить как социально-политическая сущность текущих событий, весьма значительны, они остаются в ней всего лишь примесями (impurities) в нечто более значимое, что формирует базовые тенденции.
Империализм и национализм — это «вышивка» (узор) на ткани реальности, но не ее «прошивка».
В действительности этот вооруженный конфликт является по своей природе гражданским, а его театр — не только Россия и Украина, но практически все постсоветское пространство. При этом потенциально этим театром может стать вся Европа, и не только она одна.
Современная гражданская война, как правило, имеет религиозную или идеологическую подоплеку, то есть ведется не за «ресурсы» (в т.ч. территории), а за ценности. В данном конкретном случае вооруженный конфликт происходит в конечном счете между наследниками советского «большевизма» — либерал-большевиками, продвигающими «большой скачок» в модерн («европейский проект»), и национал-большевиками, продвигающими «большой скачок» в архаику («евразийский проект»). Между этими полюсами располагаются многочисленные «промежуточные» движения, которые по мере обострения гражданского конфликта вынуждены присоединяться к одному из крайних течений. Этот водораздел можно наблюдать и в России, и в Украине.
Распределение на постсоветском пространстве поддержки обоих необольшевистских проектов оказалось неравномерным. В то время как большинство жителей Украины поддержало модернизационный «проевропейский» проект, в России подавляющая часть населения высказалась в пользу реакционного «проимперского» проекта. Могло быть и наоборот, и тогда не Беларусь, а, например, Украина стала бы евразийской Вандеей.
Тем не менее в результате такого «территориального» распределения политических предпочтений гражданское (идеологическое) по своей природе противостояние на постсоветском пространстве приобрело внешнюю «превращенную форму» межнационального конфликта. В Украине это противостояние сразу было встроено в более актуальную антиколониальную повестку с соответствующей реакцией со стороны России, где тут же сформировалась проимпериалистическая повестка с четко выраженным антиукраинским профилем. Эта сложность заставляет меня предположить, что дальнейшее развитие ситуации как внутри России, так и внутри Украины будет «нелинейным».
И в России, и в Украине оценка степени консолидации общества вокруг доминирующей идеологии представляется существенно завышенной, и, наоборот, оценка степени оппозиционности проводимому правящими кругами обеих стран курсу сильно заниженной.
И там, и там имеется значительное латентное («молчаливое») меньшинство, готовое при изменившихся обстоятельствах побороться за то, чтобы стать большинством. То есть и в России, и в Украине есть почва для непредсказуемой и неожиданной политической дестабилизации.
Пацифистские настроения в России, на мой взгляд, значительно выше тех показателей, которые демонстрируют как официальные, так и неофициальные замеры общественного мнения. Дело в том, что эти замеры показывают ситуационный тренд, возникший под воздействием политического адреналина. Осмелюсь предположить, что без этого сиюминутного адреналина уровень консолидации общества вокруг «имперской» идеи резко снизится, а ее привлекательность снова окажется сопоставима с уровнем привлекательности других концептов. Не убежден, что в конкурентной среде (когда государство не занимается протекционизмом в отношении одной идеологии) победит именно имперский концепт.
Я полагаю, что выход из вооруженного конфликта наиболее вероятен как результат эволюции политической ситуации внутри России вследствие ослабления действия упомянутого выше адреналина (никакая его инъекция не имеет вечного эффекта), а не как результат воздействия сугубо внешних факторов (в том числе военных успехов Украины, санкционного давления и т.д.). Собственно, как раз так развивалась ситуация в позднесоветском обществе, завершившаяся «необъяснимым» коллапсом СССР, — можно сколько угодно сетовать на конъюнктуру нефтяных цен, хитроумного Рейгана и так далее, но в реальности «советский трест» лопнул исключительно от внутреннего напряжения.
На мой взгляд, значительная часть тактических ограничительных мер (санкций), направленных на сдерживание российской внешней политики, стратегически препятствует эволюции внутриполитической ситуации в России или существенно замедляет ее, способствуя, таким образом, в долгосрочной перспективе укреплению правящего режима (чему в Кремле должны быть откровенно рады).
Культурная изоляция извне, а не изнутри, является, например, по своей сути бонусом режиму, позволяющим сократить «косты» на создание постсоветской резервации. За многие инициативы, на мой взгляд, Кремль должен приплачивать (хотя, впрочем, возможно, он это и делает).
Одновременно в украинском антимире России происходят диаметрально противоположные, но тем не менее зеркальные процессы. Степень проевропейской консолидации украинского общества сегодня, в условиях вооруженного конфликта, кажется тотальной. Но в действительности уровень скрытой оппозиции ей остается довольно значительным, особенно на Юге и Юго-Востоке, которые и являются главным театром спецоперации (о территориях Донбасса, остающихся де-факто пророссийски ориентированными псевдогосударствами на протяжении восьми лет, я в данном случае не говорю — это вообще тема отдельного анализа).
Безусловно, ни о каком проимперски настроенном большинстве даже на территориях, занятых Россией после 24 февраля 2022 года, речи не идет — и именно поэтому главным образом провалился план быстрого и относительно бескровного «поглощения» Украины (выпестованный в Кремле исходя из предположения, что такое большинство существует). Но тем не менее доля тех, кто как минимум сомневается в правильности проевропейской политики Украины, является не настолько ничтожной, чтобы ее можно было долго безнаказанно политически игнорировать.
После того, как с 24 февраля политическая жизнь Украины была буквально спрессована, проимперское, традиционалистское меньшинство украинского общества практически никак себя внешне не проявляет, и поэтому кажется, что оно и вовсе перестало существовать. Но это обманчивое впечатление и опасное заблуждение. Оппозиция проевропейскому курсу Украины в условиях вооруженного конфликта впала в анабиоз, но не исчезла.
Лихорадка, охватившая силовые структуры Украины в самый неподходящий момент, является одним из косвенных подтверждений тому, что проблема не испарилась, а просто загнана вглубь.
Парадокс заключается в том, что чем интенсивнее руководство Украины занимается консолидацией проевропейского большинства, тем выше становится риск нового раскола общества по какой-то иной плохо предсказуемой сегодня линии. Сценарий, при котором нынешнему руководству Украины удастся бесконечно долго сохранять политический статус-кво, представляется наименее вероятным. Плато политической стабильности в Украине не так обширно, как кому-то хотелось бы, и края у него весьма острые.
В целом можно предположить, что обе стороны конфликта — Россия и Украина — воюют так бескомпромиссно именно потому, что внешний конфликт прикрывает наличие скрытого острого гражданского противостояния внутри общества. Однако в сложившейся ситуации и для одной, и для другой стороны признание этого обстоятельства является большой и почти неразрешимой проблемой.
На первый взгляд кажется, что на Западе никто не замечает всех этих сложностей. На политической поверхности мы видим только единодушную поддержку Украины и стремление сдержать и наказать Россию, в том числе с помощью экономической блокады и культурной изоляции. Но при более внимательном взгляде легко обнаруживается, что отношение к этим событиям довольно глубоко раскалывает общество.
В Европе, да и, по всей видимости, в Америке, тоже есть меньшинство, которое выступает против оказания значительной и особенно военной помощи Украине. Мотивы у него разные и отнюдь не все лежат в экономической плоскости. Есть, конечно, среди этого меньшинства «полезные идиоты», которые либо бескорыстно любят Путина, либо подкуплены Кремлем, но их в общей массе противников активного вмешательства Запада в конфликт не так много.
Если отбросить также тех, кто просто боится связываться с «русским медведем», и тех, кому не хочется мерзнуть зимой из-за конфликта, который «его не касается», то останется еще очень большая группа идеологически мотивированных оппонентов официально проводимому курсу.
Как это ни парадоксально, но главными идейными противниками активного вмешательства Запада в вооруженный конфликт между Украиной и Россией являются, скорее, люди не столько правых националистических убеждений (вечные «друзья Кремля»), сколько сторонники левых взглядов, ненавидящие собственный истеблишмент больше, чем Путина, и рассматривающие Россию как антиглобалистскую, антикапиталистическую силу, которая хоть и совершенно им не симпатична, но борется с ними против общего врага. В этом смысле высказывания папы Франциска о том, что агрессия России была спровоцирована НАТО, и его сомнения в необходимости поставлять оружие Украине не являются случайным высказыванием частного лица.
На мой взгляд, основная причина, мешающая долгосрочной консолидации Запада в отношении Украины, — это прежде всего глубокий раскол внутри самого западного общества, грозящий перерасти в собственный серьезный внутренний конфликт, в котором вопрос о военной и финансовой помощи Украине превратится в одну из линий идеологического фронта. Именно на эту угрозу в первую очередь вынуждены оглядываться Макрон и Шольц, и даже Байден. Если Россия не совершит своего «Перл-Харбора», эти «оглядки» будут сопровождать любое практическое решение. Путин это понимает и знает, где для него начинается «Перл-Харбор».
В расколотой Европе «левые» видят в Путине коммуниста, борющегося с глобализмом, «правые» — правого радикала, борющегося с коммунизмом. Он же пытается никого не разочаровывать и всем дает надежду. И пока надежда жива, голос меньшинства с каждым днем звучит все громче, а игнорировать его лидерам западного мира все сложнее. А это значит, что в главном практическом вопросе дня — в вопросе о срочном увеличении в разы военной помощи Украине — мы скорее всего увидим отрицательный результат.
Эта помощь не будет предоставлена Западом в необходимых количествах не из-за страха ядерной войны, а из опасений развязать конфликт у себя дома. Думаю, это давно поняли в Кремле и рассчитывают на это.
Если принять это предположение за гипотезу (я буду сам рад, если она окажется ошибочной), то количество рабочих сценариев продолжения конфликта резко сокращается. Сценарий военного поражения России, даже локального, без увеличения в разы военной помощи Украине со стороны Запада и по-настоящему драконовских санкций, включающих немедленный отказ от поставок в Европу российских нефти и газа, представляется маловероятным (возможен только в случае какой-то уж совсем запредельной ошибки русского военного командования).
Другое дело, что масштаб того, что в Кремле назовут «победой», будет сильно зависеть от стечения огромного количества как внутриполитических, так и внешнеполитических обстоятельств. Она может быть полной (оккупация всей территории Украины) — что крайне маловероятно, или частичной (с отделением Новороссии, куда войдут все оккупированные к моменту заключения юридического или фактического перемирия территории) — наиболее вероятный сегодня исход. Во втором случае при отсутствии юридического соглашения вялотекущая позиционная война вдоль стабилизировавшейся линии разделения с целью истощения Украины и принуждения ее к капитуляции может продолжаться годами.
Однако достижение точки, которая будет обозначена Кремлем как «точка победы», немедленно приведет к тому, что на первый план в обоих государствах выйдет война гражданская, пусть и «холодная».
И в Украине, и в России активизируется меньшинство, которое будет выражать недовольство итогами военного конфликта. Только в Украине драйвером будут те, кто посчитает, что много отдали, а в России — те, кто будет кричать, что мало взяли. Впрочем, кто начнет, будет уже не так важно. Дальше гражданское противостояние будет развиваться по своей собственной логике.
Чтобы не свалиться в гражданскую войну, Путин не должен останавливаться после «победы», не допуская снижения боевого адреналина в крови масс, что рано или поздно закончится плохо для всех. Его администрация думает, что они пройдут между струй. Я не вижу ни одной причины, по которой это могло бы получиться.
Как только Кремль остановится, оживленная им химера национал-большевизма воткнет дюжину ножей в спину, поскольку ее ожидания не оправдались.
Конфликт с Украиной вырос из незамеченной и неоцененной должным образом гражданской войны на постсоветском пространстве, в которой те, кто забежал слишком далеко вперед, схлестнулись с теми, кто застрял в глубоком тылу истории. Пройдя через несколько кругов ада внешних, она неизбежно вернется к своему первобытному состоянию и проявит себя открыто как в России, так и в Украине. И цыплят победы мы будем считать по итогам всего этого, а не по промежуточным итогам военной операции. Любые из нынешних приобретений России, будь то территории, выгодные соглашения или что-либо еще, могут не устоять в перипетиях грядущих событий на постсоветском пространстве, которые окончательно расставят все точки над «i».
Добро пожаловать в реальность!