На рубеже XIX и XX веков судьба России оказалась вжата в сэндвич между Лениным и Пуришкевичем. Эти двое (фигурально) схлестнулись между собой в гражданской войне, альтернатива им уплыла из России на философском пароходе, пишет политолог Владимир Пастухов.
В той гражданской войне победили большевики, и поэтому первым в России был реализован коммунистический проект, а не фашистский. Могло быть наоборот, но вряд ли хорошо. Все хорошее находилось за пределами этого жесткого выбора, и в условиях гражданской войны у него не было шансов выжить.
Прошло сто лет. Из-под развалин выдохшегося коммунистического проекта выполз на поверхность отсидевшийся в подвале, придушенный, но не задушенный проект Пуришкевича, еще и пропитавшийся, как виски в дубовой бочке, сталинизмом. Альтернатива снова убежала в Европу через Турцию философскими самолетами.
Дважды России предлагалась буржуазная, европейская либерально-демократическая альтернатива и дважды она круто не зашла. Конечно, есть всегда возможность попытаться еще раз (третий по счету) повторить, и все вроде к этому идет. Надо только на смену плохому православно-коммунистическому царю поставить хорошего либерально-демократического царя, который жесткой рукой внедрит в сознание народа «правильные» идеи. Ну так и Путин не с мантр Ковальчука и Мединского начинал. Тут же важно не как начал, а как кончил.
А может быть, что-то не так с самой альтернативой? Может, она должна быть не абсолютной, а относительной? То есть более соответствующей культурному коду того народа, политическую форму которого необходимо изменить во избежание катастрофы.
Когда я пишу о том, что мы не выйдем из этой ямы без развоцерковления и без декоммунизации (в чем я совершенно убежден, так как госцерковь и неосталинизм являются идейным оплотом ведущейся войны) , я вовсе не имею ввиду объявление «крестового похода» против религиозного сознания и против «левой идеологии» вообще. Я выступаю лишь против их крайних, радикальных форматов.
Напротив, мне кажется, что то, что в России так мощно зашли сначала коммунизм, а потом и фашизм (сейчас уже в своей злокачественной форме нацизма), свидетельствует о том, что русский культурный код каким-то образом отторгает как чужеродные буржуазные, либерально-демократические ценности, когда они употребляются в чистом концентрированном виде.
Означает ли это, что надо избегать того, что плохо усваивается? Отнюдь, особенно если речь идет о жизненно необходимых «культурных витаминах». Это значит лишь то, что необходимо искать подходящий формат, позволяющий организму их усваивать. Когда нам нужно железо, мы ведь не грызем кусок металла, а принимаем капсулы с железосодержащими, перевариваемыми желудком соединениями.
Чисто теоретически, как модель, использование христианско-социалистической, то есть по сути своей консервативной оболочки для продвижения в России либеральных идей могло бы стать в некотором роде решением проблемы.
По-хорошему, Россия нуждается не в радикальной, а в умеренно-консервативной революции, которая больше похожа на нож хирурга, чем на топор палача (хотя, конечно, по многим палач и плачет).
Мне трудно представить Россию страной, в которой либеральные ценности в чистом и концентрированном виде (как они обычно исповедуются революционно-демократически настроенной интеллигенцией) станут реальным драйвером по-настоящему массового движения. В отрицательной форме, как способ мобилизации против правящего класса (вроде ельцинской борьбы с привилегиями), - может быть. В позитивной форме, как программа государственного строительства, - не думаю. Дважды не получилось, не вижу, почему в третий раз должно быть иначе.
Христианский социализм как консервативная идеологическая прокладка для грядущей консолидации формирующейся русской нации вокруг конституционных ценностей, которые должны лечь в основу будущей русской государственности, представляется мне корректным допущением, которое можно было бы начать обсуждать в качестве достойной альтернативы радикальному либерализму.
В продолжение - 10 тезисов о русской замысловатой религиозности:
1. Следует различать воцерковленность, православность и собственно религиозность в самом широком смысле слова.
2. Воцерковленность, несмотря на околоцерковный хайп, явление достаточно редкое. Людей, соблюдающих хотя бы значительную часть православного ритуала, не более 10 процентов населения. Большая часть из них ходит в церковь как в райком партии и занимается идолопоклонством.
3. Православность - стихийная религиозность, скажем так, в свободной форме, когда человек считает себя православным, но верит как Бог на душу положит. Православных значительно больше, чем воцерковленных. Но даже приблизительное их число назвать не берусь. Среди этих людей есть как идолопоклонцы, так и истинно верующие, ну и просто суеверные. Всех их объединяет формальная самоидентификация как православных.
4. И, наконец, огромная группа, которая может идентифицировать себя и как верующие, и как атеисты, но по типу своего мышления являются религиозными фанатиками, часто сектантами, с предельно суженным, догматизированным мышлением.
5. Последняя группа для меня наиболее интересна, она, похоже, представляет больше половины населения России. Неважно, во что верят эти люди - в Христа, в Сталина, в Победу или наоборот - в Свободу и Демократию. Важно как они верят - истово, целиково, без сомнений и рассуждений. Важен не заряд, а энергия. С моей точки зрения, религиозная энергетика российского общества крайне высока, другое дело, что она проявляет себя в основном в сублимированных формах.
6. Одной из причин такого разнообразия форм религиозного сознания в России является ее недохристианизированность. Русская религиозность неполно переварилась в котле христианства. В ней сохранились огромные языческие пласты, которые в рамках постмодернистской культуры соединяются сегодня с современностью, образуя самые причудливые сочетания.
7. Главным свойством религиозного сознания такого типа является его мифологичность. Для него образ - все, факт и логика - ничто. В мифологическом сознании образ не поддается коррозии под воздействием рациональных аргументов. Поэтому обращение к «разуму» находящейся в религиозном (в широком смысле слова) возбуждении массы бесполезно. Миф вытесняется только другим мифом.
8. Краеугольным камнем путинской мифологии стало замещение великой Победы Великим мифом о победе, пустышкой, оторванной от исторической правды, с помощью которой в народе возбудили инстинкты, противоречащие самому духу той Победы. Он оказался тем рецептором, зацепившись за который вирус посткоммунистического тоталитаризма проник внутрь «русской клетки» и активировал все древние ретровирусы, встроенные в ее ДНК. Миф о победе можно считать самым гениальным изобретением кремлевских лаборантов. Его внедрение имело более значимый эффект, чем даже «крымнаш», который теперь смотрится как жалкий протовирус.
9. На мифе о победе, как на кончике иглы, удалось разместить целую дюжину идеологических чертей: миф о вечных врагах англосаксах, миф о новых фашистах-украинцах, миф о великом предательстве и анти-России и так далее. Это стройная идеологическая мифосистема со своей иерархией и упорядоченностью.
10. Миф мифу рознь. Путинская мифология злокачественная - она разрушает мозг и жизни людей. С нее невозможно слезть сразу. Потребуется заместительная терапия с помощью «доброго мифа». Поиск его - одна из важнейших задач интеллигенции.
Добро пожаловать в реальность!