Светлана Сорокина: «Откуда меня можно было выгнать, я уже сама ушла»

Эксклюзивное интервью с опальной журналисткой и теперь уже экс-членом Совета при президенте России по правам человека

Известная журналистка Светлана Сорокина сегодня была нарасхват у представителей СМИ. Что естественно – не каждый день люди, которых знает в лицо вся страна, совершают демарши, так или иначе идущие в пику действующей власти. Напомним, Сорокина вместе с Ириной Ясиной приняла решение покинуть Совет при президенте по правам человека. Поначалу она не была склонна рассуждать о причинах своего ухода, но постепенно разговорилась.

«Я уже все рассказала, что хотела, и в загашнике у меня ничего не осталось. Комментировать, честно скажу, как-то ничего больше не хочется. Какая б ни была вина, ужасно было наказание (смеется). Все звонят, чего-то спрашивают, как будто я власть свергаю. А я не свергаю – просто вышла из этого совета, вот и все», – так разворачивалась наша беседа.

Виктор Васильев: Но ваша бывшая коллега Светлана Ганнушкина сказала сегодня, что вы изначально были настроены пессимистично по отношению к работе в совете. Это так?

С.С.: На самом деле это давнишняя история, длящаяся еще со времен второго процесса над Ходорковским-Лебедевым, когда я уже хотела выходить из совета. Но у нас очень хороший состав был, и я решила, что с этими людьми, наверное, стоит еще побыть и поработать. Но не случилось.

 Вас три года удерживал на месте именно коллектив?

 Да, коллектив там замечательный. Я очень уважаю всех людей, которые объединились в этом коллективе. Но, в конце концов, каждый сам делает свой выбор. Человек подустал, вот и все.

Вам что-то удалось сделать практического в рамках совета?

 Знаете, да. Потому что у нас было много рабочих групп и комиссий, огромное количество специалистов, которые по-своему двигали свои темы и передавали огромное количество бумаг, предложений, инициатив, которые частично учитывались, в том числе в той же законотворческой деятельности.

То есть вы не считаете, что это было напрасно потраченное время?

 Нет, нет, совсем не считаю. Но просто наступают какие-то моменты, когда понимаешь, что не хочешь иметь дело с тем или иным...

Что стало последней каплей?

 Тут сошлись две темы. Во-первых, история с Магнитским и то, что теперь посмертно этого человека обвиняют в краже тех денег, в краже которых он обвинял других людей. Все разом перевернули с ног на голову и парадоксально, салтыковско-щедринским образом, умудрились взвалить вину на уже замученного в застенках покойника. И второе – это, конечно, выборы и разгоны [демонстраций] после них. Что-то после этого меня совсем замутило.

 А как вы оцените первую реакцию президента Медведева, который публично оценил факты нарушений, выложенные в Интернете?

Он назвал это чем-то вроде непонятной киношки или чем-то похожим на это. Не нравится мне такое отношение к тому, что люди абсолютно честно и искренне выкладывали в YouTube, не зная, где еще разместить эту информацию. Еще забавно было, когда он [председателя ЦИК Владимира] Чурова назвал волшебником, а тот сказал: «Я только учусь…». Правда, все это было бы смешно, когда бы не было так грустно.

 Удавалось ли нормально пообщаться с президентом за эти годы?

 Регулярно, два раза в год. Мы апеллировали к нему как к президенту и гаранту, докладывали ему свои соображения, наблюдения, передавали документы. Это было именно общение. В этом смысле ничего не могу сказать, он выдерживал режим – два раза в год мы виделись.

А какое впечатление у вас оставалось от общения с ним?

Разнообразное. Помню, когда мы в первый раз встретились, было ощущение, что это все-таки политик нового формата и человек другого поколения, человек, который грамотен, юридически образован, что важно. Мы рассчитывали, что у него слышимость будет выше, чем у его предшественника. Но последняя встреча, которая была в Нальчике, произвела совершенно иное впечатление. Там как раз цепануло то, что, когда мы опять завели речь про Магнитского, он сказал: «Что вы все – Магнитский, Магнитский, как будто нет больше других историй, других дел!» На это просто хотелось крикнуть: «Так вы хоть одно дело, такое громкое и явное, доведите до логического завершения!» Ведь коли этого не случится, то и другие дела будут продолжаться в том же духе, то есть при полном бесправии. Меня очень цепанула его фраза. Вот так все понемножку копилось…

А потом, конечно, этот съезд «Единой России», поиск врагов, заявления о тех, кто получает гранты и потому против… Это очень сильно меня утомило. Заезженная пластинка, каждый раз повторяющаяся, просто выводит из себя… Я грантов не получаю, но уже хочется пойти попросить какой-нибудь. Просто из духа противоречия. Надоело.

А как вам триумфальный митинг сторонников «Единой России»?

 У нас все время хотят взять числом. Причем никого не смущает, что все прекрасно знают, как этих людей свозят со всей страны в Москву, как им дают разнарядку. Что за это сулят и прочее. Все это абсолютно понятная история. Тем не менее, с какой-то маниакальностью ее повторяют и повторяют… Для кого, для чего? Для того, чтобы показали по Первому и Второму каналам, и пожилые люди в деревнях поверили, что все так и есть? Если только на это расчет. Все остальные-то уже давно в Интернете и знают другую правду.

 Вы сегодня посещали поликлинику, когда я вам звонил днем. Не стресс тому был причиной?

 Нет, у меня дежурное мероприятие (смеется). Я недавно пережила ангину, а тут простыла немного. В меня уже столько камней брошено, что ни один уже не страшен.

 Ваш уход может как-то отразиться на профессиональной работе?

А чего мне боятся – я же не работаю на Первом и Втором каналах, чтобы меня оттуда снимали, увольняли. На моей преподавательской деятельности, работе на «Эхе Москвы», понимаю, это не отразится. Откуда меня можно было выгнать, я уже сама ушла (смеется). А об остальном не думаю. Что касается моих друзей, то эта история на их отношение ко мне тем более не отразится. А с годами ты понимаешь, что это самое важное – собрать свой круг и дорожить его мнением. Другого нет.