Михаил Горбачев: реформатор в эпоху революции

Михаилу Горбачеву не повезло. Свою многолетнюю мечту – возглавить КПСС – он реализовал, когда падение нефтяных цен поставило экономику страны на грань краха, и руководству пришлось столкнуться с тотальным дефицитом, а затем и с политическим обвалом, с которым оно не смогло справиться.

Долгие годы страна жила прекрасно. Строили БАМ, запускали в космос корабли с «космическими туристами» из всех союзных стран, воевали в Афганистане. Планировали перебросить на юг северные реки, но не успели – деньги стали заканчиваться, и власть – уже при Горбачеве – прислушалась к мнению экологов. Экономисты неоднократно предупреждали высшее руководство страны, что запас прочности системы недостаточен, но их не слушали. Последний шанс провести превентивные реформы был упущен, наверное, в конце 70-х годов, когда под сукно был положен доклад комиссии академика Кириллина, в котором предлагались весьма умеренные экономические мероприятия. Но даже они оказались неприемлемыми для кремлевских лидеров догорбачевского времени.

Кстати, Горбачева часто обвиняют в том, что он начал политические реформы раньше экономических, а надо было наоборот, как в Китае. Но СССР – не Китай конца 70-х, только что прошедший через безумие культурной революции, где у Дэн Сяопина было время для проведения реформ. У Горбачева его уже не осталось. Но, несмотря на это, он честно пытался поставить экономику впереди политики – ускорение социально-экономического развития по рецептам академика Аганбегяна существенно опережало гласность. Только когда стала ясна невозможность реализации амбициозных проектов, Горбачев пришел к выводу о необходимости открытия клапанов в общественной сфере. Это привело к появлению в России публичной политики, к правилам которой генсек оказался неподготовлен.

Действительно, если его главный конкурент Борис Ельцин был сильным публичным политиком, харизматиком, обладавшим при этом незаурядной интуицией, то Горбачев обладал талантами аппаратного игрока, способного «обаять» такого не слишком сентиментального человека, как Андропов, а затем и «мистера Нет» Громыко. Создать большинство в Политбюро, обеспечивавшее изоляцию Гришина и Романова в 85-м или провести чистку ЦК в 89-м. Поддерживать нестабильное, но длительное равновесие между «консерватором» Лигачевым и «реформатором» Яковлевым, не позволяя ни одному из них диктовать свою волю.

Была у него и харизма, но связанная преимущественно с контрастом между дееспособным Горбачевым и его полуживыми предшественниками. Когда эффект новизны ушел, а на политическом небосклоне появилась масса более ярких и телегеничных персонажей (от Собчака до Жириновского), от харизмы Горбачева мало что осталось. Его длинные речи слушались все менее внимательно, еще недавно сакральный генсек воспринимался теперь населением в качестве «главноуговаривающего», неспособного к решительным действиям. Со временем в его действиях было все больше внутренней неуверенности, что драматично проявилось в переломный момент – попытке путча в августе 91-го. После этого бывшего генсека подозревали в том, что он сознательно занимался двойной игрой – в противном случае, почему он не предпринял попыток освободиться из-под фактического ареста. Представляется, что все было проще – Горбачев просто не понимал, как привлечь на свою сторону собственных охранников, которые только что демонстрировали преданность президенту и вдруг оказались в роли исполнителей приказов руководителей Девятого управления, вставших на сторону ГКЧП. Он никогда в жизни не решал таких экстремальных задач. Лидер-харизматик попытался бы навязать окружающим свои правила игры, Горбачев же предпочел по своему обыкновению осторожное выжидание, не желая рисковать – и дал повод для конспирологических версий.

Горбачев принадлежал к числу умеренных реформаторов, живших в эпоху революции – и как следствие не просто вызывал неприятие как «слева», так и «справа», но неприятие эмоциональное, иногда переходившее в ненависть. Но если эмоции большинства демократов со временем уменьшились, то коммунисты, напротив, не простили своего бывшего лидера. Это неудивительно. Для коммунистов (как и для русских националистов) Горбачев навсегда останется человеком, разрушившим империю – хотя Михаил Сергеевич прикладывал отчаянные усилия для того, чтобы оттянуть этот процесс. Он останавливался только перед большой кровью, одергивая «силовиков», когда те, по его мнению, переходили грань допустимого, будь то в Тбилиси или в Вильнюсе (хотя и там погибли люди). Этим, кстати, Горбачев отличался от другого кремлевского реформатора, Хрущева, который был готов к куда более жестоким действиям ради сохранения собственной власти (например, в Будапеште и Новочеркасске). Что же до ухода из Восточной Европы, то оставаться в ней в условиях обрушения социалистического лагеря, державшегося только на щедром советском финансировании и на страхе перед танками, было невозможно. Деньги закончились, страх исчез – других аргументов для сохранения «сферы влияния» просто не было.

Многочисленные нереализованные планы Горбачева, его ошибки и иллюзии не должны, однако, заставить забыть и о другом. О том, что именно при Горбачеве были выведены войска из Афганистана – и за одно это ему благодарны матери солдат, которые не погибли в бесконечной войне с непонятными для абсолютного большинства советских людей целями. На свободу вышли политические заключенные, из Горького вернулся самый знаменитый советский ссыльный – академик Сахаров, советское гражданство было возвращено изгнанным из страны диссидентам. Закончилась эра «самиздата» – запрещенная литература появилась в книжных магазинах. Политические права из фиктивных стали реальными. И осторожный колеблющийся генсек в ряде случаев проявлял политическую волю, навязывая либеральные решения партийно-государственному аппарату, вовсе не склонному к реформаторству.

Не стоит идеализировать Горбачева, но можно задуматься над тем, что многие привычные сейчас блага – идеологический плюрализм, возможность смотреть фильмы и слушать музыку по своему выбору, а не по желанию начальства, чувствовать себя частью единого человеческого сообщества, а не биполярного мира, который в любой момент может взорваться из-за нажатия пресловутой «красной кнопки» – появились в современной России именно в горбачевское время (хотя их «укоренение» произошло уже при Борисе Ельцине). Изменения оказались столь масштабными, что, несмотря на пост-ельцинское «подмораживание», возврат в прошлое был невозможен и позднее. Нынешняя Россия, несмотря на слабость институтов и массу дефектов в правозащитной сфере, резкую ограниченность политической конкуренции и мощное влияние «силовиков», принципиально отличается от брежневского Союза. И в этом велика заслуга Михаила Горбачева.