В сегодняшней беспросветной мрачной будничности, переполненной военными сводками и трагическими новостями, единственным благим известием может быть разве то, что политические изменения и в России, и в Беларуси на фоне войны и ее последствий могут произойти гораздо быстрее, чем многие ожидали и опасались, пишет Виктор Богдевич на Радио Своюода.
Можно скептически относиться к цифрам ВЦИОМ, который фиксирует положительное отношение значительной части российского общества к начавшейся Кремлем войне («скорее поддерживают» ее 68% россиян). Но посмотрите, какими отзывами на войну переполнены российские соцсети. Похоже, что в эти первые недели после вторжения сторонников «специальной военной операции» в России действительно много.
Отмечу, что в августе 1914 года, когда Россия только вступила в Первую мировую войну, на улицы Санкт-Петербурга поддержать Николая II выходили сотни тысяч людей под милитаристскими лозунгами. В едином порыве пели «Боже, царя храни!», записывались добровольцами на фронт и клялись дойти до Босфора и присоединить к империи Константинополь.
Через два с половиной года эти же люди, только уже одетые в серые солдатские шинели, рассерженные неудачной кровавой войной, сидением в окопах и отсутствием хлеба, вышли на улицы того же Санкт-Петербурга, проклинали царя и его министров, громили склады и магазины и в конце концов свергли самодержавие.
Война остановится, если все набухнет кровью
Во время войны от эйфории и обожания до ненависти и проклятий — один шаг. Причем логика войны остается неизменной, независимо от того, из какого оружия друг друга убивают — из винтовки Мосина или из автомата Калашникова. Когда блицкриг не удается, когда агрессор сталкивается с упорным сопротивлением жертвы, наступает следующая стадия войны - возможно, самая кровавая. На противника обрушивают все могущество военной машины. Генералам кажется: как это может быть? Мы же в десять раз сильнее. Надо только добавить огня, танков, огнеметов — и дожмем, сравняем с землей.
Так же, как ровняли с землей кишлаки в Афганистане и многоэтажки в Грозном. А потом каждый раз удивлялись: откуда у афганцев и чеченцев столько ненависти и упорства? Почему они выползают из-под развалин собственных домов не для того, чтобы сдаваться, а чтобы стрелять в спины, минировать дороги и целиться со «Стингеров» в наши вертолеты.
Война прекращается, когда все набухает кровью — и с одной, и с другой стороны.
Хотя сейчас в общественном сознании изменения происходят гораздо быстрее, чем столетие назад, в российско-украинской войне эта стадия еще не наступила. Кремль еще по-прежнему требует капитуляции, «демилитаризации» и «денацификации». А подведомственное население еще не ощутило в полной мере цену этой войны на собственных судьбах и собственных карманах.
Но часы в современной войне тикают быстро. Теперь не нужно ждать, пока тебе расскажет об ужасах войны покалеченный на ней сосед, который вернется оттуда без ноги или руки: все увидишь чуть ли не онлайн в Telegram, через минуту после того, как двадцатилетний мальчишка сгорит в своем танке.
Белорусы в этой войне не просто зрители. Хотя и соучастниками их назвать было бы не совсем справедливо. Они связаны по рукам и ногам в собственном доме. С ужасом наблюдают, как избивают соседа и друга. А помочь нечем. Даже за тихий голос в защиту жертвы — зуботычина. Это, скорее, по инерции: машина репрессий, запущенная в 2020-м, продолжает действовать.
Но Лукашенко с его чуткой политической интуицией, без сомнения, уже чувствует, что что-то пошло не так. И просчитывает варианты: чем это может закончиться лично для него.
Надежда на фоне трагедии
Обратите внимание, как в течение всего десяти дней менялась его риторика. Утром 24 февраля, в первый день российского вторжения, он был преданный российский союзник. Появятся ли белорусские войска в Украине: «оправдываться не будем... Если понадобится - будут там». Об украинском руководстве: «мерзавцы крайние», «страшные сумасшедшие». Об украинском генерале, который не смог дозвониться до министра обороны России: «мерзавец».
Приблизительно такая же лексика звучала и 27 февраля. О президенте Зеленском: «наполеончик», «выходит в этой рубашке или майке и начинает обращаться к белорусскому народу», «не надо на нас нападать и с “Квартала 95" каким-то голоском повышать, что вы, белорусы, сделайте правильный выбор. Ты разберись у себя со своим выбором».
О возможности ввода белорусских войск в Украину: «он что, толкает меня на проведение спецоперации, чтобы я освобождал своих людей там? Они не знают наши спецподразделения. Сумасшедшие! Не трогайте людей».
Но вот истекает еще неделя. Ни один крупный украинский город не взят. План блицкрига провален. И как меняется тональность и лексика Лукашенко! 4 марта: «белорусская армия в спецоперации никакого участия не принимала и принимать намерения не имеет».
«Я знаю, что такое наши дети. Поэтому у меня нет никакой необходимости и желания посылать их куда-то на какую-то войну».
«Мы не собираемся подставляться под их дома или желания».
И, заметьте, больше никаких оскорблений в адрес президента Зеленского, который именно в эти дни стал народным украинским лидером с рейтингом выше 90%. Никаких прежних «наполеончиков», «мерзавцев» и «сумасшедших».
Что примечательно, такая же метаморфоза происходит и с провластными СМИ. Раньше чуть ли не в каждом абзаце: «комик», «скоморох» и «бандеровская хунта». В последние дни сколько ни листаю ленты — эта привычная для них раньше лексика практически исчезла.
В сегодняшней беспросветной мрачной будничности, переполненной военными сводками и трагическими новостями, единственным благим известием может быть разве то, что изменения и в России, и в Беларуси на фоне войны и ее последствий могут произойти гораздо быстрее, чем многие опасались. Война — мощный катализатор политических изменений, так было во все времена. (Царизм не пережил Первой мировой войны; СССР не оправился от поражения в Афганистане).
И это порождает надежду на более быстрые изменения. В том числе для политзаключенных, о которых в это время все якобы забыли.
Если случится так, что российский корабль вынужден будет отправиться по тому адресу, куда его отправили украинские пограничники под Одессой, то наша лодка, привязанная к ее сильным канатам, мгновенно потянется туда же. По крайней мере, отвязать этот канат и сделать вид, что наш челнок просто проплывал мимо и никакого участия в бандитской атаке не принимал. И отгребать, отгребать как можно скорее от того места, где огромный сосуд идет ко дну. Ведь водоворот кораблекрушения, как известно, затягивает в свою ловушку все, что плавает рядом.
Добро пожаловать в реальность!