До задержания после марша «Народная инаугурация» 20-летний Евгений Червинский учился в частном институте управления и предпринимательства на менеджера-экономиста и занимался разработкой сайтов. Ночь с 23 на 24 сентября 2020 года определила его ближайшую жизнь на два года и три месяца, которые парень провел в заключении.
Его избили и приговорили за «сопротивление сотрудникам ОМОНа» на два года лишения свободы. Отбывать срок Евгения отправили в «Витьбу-3». Парень был одним из первых политзаключенных, попавших в колонию за события 2020 года. Он полностью отбыл срок и вышел на свободу в этом году 4 января. В Беларуси он пробыл всего 12 дней и покинул страну. Оказавшись в лагере беженцев в Польше, Евгений рассказал «Вясне», что ему пришлось пережить в заключении.
«Омоновец распылил перцовый баллончик мне в лицо и сказал: «Что, нравится, с***?!»
Впервые Евгений вышел на митинг 14 июня 2020 года, когда люди по всей Беларуси присоединились к первым акциям протеста в знак несогласия с решением Центризбиркома о нерегистрации Виктора Бабарико и Валерия Цепкало в качестве кандидатов в президенты. Те акции были примечательны первыми столкновениями протестующих с силовиками, а также массовыми задержаниями. Тогда парню повезло избежать задержания.
Но через три месяца Евгений все-таки был задержан. 23 сентября 2020 года по Беларуси прошли уже традиционные на тот момент воскресные митинги. Тогда люди протестовали против тайной инаугурации Александра Лукашенко. В тот день задержали около 400 человек, среди них — 20-летний студент Евгений Червинский. Сотрудники ОМОНа задержали его возле торгового центра «Скала» после того, как парень распылил в их сторону перцовый баллончик. За это его сильно избили во время задержания, также распылили в него баллончик и отправили во Фрунзенское РУВД, где продолжили издевательства над ним.
«Вечером митинги перенеслись в районы Минска. Я увидел, что у нас на Кунцевщине выходит протестовать много людей, а в Telegram — видео из своего района, где ОМОН бьет людей дубинками. Мне это не понравилось. После митинга нас всех начали разгонять. У меня с собой был перцовый баллончик, и когда я убегал, то в целях самообороны брызгнул им омоновцу в лицо, потому что силовики били всех в целом и без разбора: детей и женщин. В результате меня все равно задержали и сильно избили. Сразу на парковке торгового центра «Скала», а потом отвели к бусику Ford Transit и там продолжили избивать. При этом омоновец распылил мне свой перцовый баллончик в лицо и сказал: «Что, нравится, сука?!» Меня избивали до тех пор, пока я не начал задыхаться и кричать. Потом меня забросили в бусик на другого задержанного, который лежал между сиденьями. При этом сказали: «Лежи, не дергайся, иначе получишь дубинкой!» У меня были травмы средней тяжести».
«В актовом зале Фрунзенского РУВД сотрудники милиции меня душили»
Парня на бусе завезли в РУВД Фрунзенского района, которое во время протестов в 2020 году прославилось пытками и избиениями задержанных. Через это прошел и Евгений:
«Меня привезли всего в крови. У меня кружилась голова, было немножко муторно, потому что было сотрясение мозга. Я просил адвоката, но они просто сказали, что им по*уй. В актовом зале Фрунзенского РУВД сотрудники милиции меня душили: становились коленом на горло. Меня снимали на видео и хотели, чтобы я рассказал, что принимал участие в митингах. Но я только сказал, что отказываюсь свидетельствовать против себя, и просил адвоката».
Парень рассказывает, что заранее посмотрел, как вести себя во время задержания, поэтому знал, что не стоит ничего говорить силовикам в таких ситуациях. После неудачной попытки сотрудников записать «покаянное» видео Евгения забросили в камеру РУВД на 15 часов. Избитого парня оставили без медицинской помощи и даже без воды. Через Skype Червинскому присудили 15 суток по статье 23.34 КоАП (участие в несанкционированном массовом мероприятии). Но после суда ему все же вызвали скорую помощь — медики забрали юношу в больницу, правда, в сопровождении сотрудников милиции.
«Мне диагностировали черепно-мозговую травму, много других повреждений и состояние средней тяжести. В больнице я должен был пробыть около двух недель, но уже на следующий день меня забрали на Окрестина. Там я находился в тяжелом состоянии без медицинской помощи. Через три дня меня перевезли в Жодино — тогда я понял, что уже буду сидеть долго».
«В первые две недели меня поместили в «пресс-хату»
Против Евгения Червинского возбудили уголовное дело по ст. 364 Уголовного кодекса (насилие в отношении сотрудника органов внутренних дел) и взяли парня под стражу в жодинскую тюрьму.
«Там было очень плохо. На первые две недели меня поместили в так называемую «пресс-хату» — в камеру с секретными внештатными сотрудниками (заключенными, сотрудничающими с администрацией). Это я только после понял. Сразу там был один человек с 14-15 судимостями, а потом еще одного подсадили. Они постоянно у меня спрашивали, что я сделал, говорили, что мне нужно все рассказать, признать вину и написать явку с повинной, потому что так якобы будет лучше. Это продолжалось две недели, но я ничего не говорил. Потом меня перевели в другую камеру с ужасными условиями: не хватало воздуха, бегали тараканы. Когда я выходил из своей камеры в коридор, то у меня сразу кружилась голова — настолько моя камера была душной. Потом я уже привык и было немножко легче».
Уголовное дело против Евгения на удивление быстро расследовали и направили в суд. На это осенью 2020 года следователям понадобилось только два месяца. Перед судебным процессом Евгения перевели из жодинской тюрьмы в Минский следственный изолятор № 1. Парень был в числе первых задержанных по уголовной статье за участие в акциях протеста, поэтому в заключении он встречал не много политзаключенных. Парень вспомнил из жодинской тюрьмы слесаря Сергея Брыля и байкера Никиту Третьякевича. На «Володарке» он виделся с активистами «Европейской Беларуси» Андреем Войничем и Павлом Юхневичем, студентом Арсением Турукиным.
Дело Евгения Червинского рассматривали в суде Фрунзенского района Минска в конце ноября 2020 года. Судебный процесс по ст. 364 Уголовного кодекса (насилие в отношении сотрудника органов внутренних дел) дошло до прений, где для Евгения запросили четыре года колонии, однако дело переквалифицировали на ч. 2 ст. 363 УК (сопротивление сотруднику милиции с применением насилия). Евгений на суде рассказал, что он действительно был на акции протеста и распылил баллончик в лицо сотрудника ОМОНа, но вину не признал, так как не считал, что в его действиях есть состав преступления.
«Сотрудники сами превысили свои полномочия — они избивали людей! В моих действиях был максимум состав административного правонарушения».
Потерпевшим выступал сотрудник ОМОНа с измененными инициалами — Сергеев Сергей Сергеевич. Он оценил моральную компенсацию в 1 500 рублей.
«Я не хотел платить, но родители оплатили эту сумму. На суде это сработало как смягчающее обстоятельство».
Печально известная прокурор Валерия Таратынко запросила для Евгения три года заключения, но судья Андрей Млечко назначил ему два с половиной года колонии в условиях общего режима.
«Когда признают политзаключенным человека, то это подтверждает, что он невиновен»
Все это время Евгения поддерживали родители, за что он им очень благодарен. 27 января 2021 года парня признали политзаключенным — он помнит этот момент:
«Я очень обрадовался, когда узнал, что меня признали политзаключенным. Для меня это был такой ценный момент. Мне тогда сразу стало спокойно. В тюрьме такие мысли плохие приходят: «А может я действительно виноват и сделал что-то плохое? Но не может быть…» И если признают политзаключенным человека, то это подтверждает, что он невиновен. Мне еще было очень приятно, что про меня не забыли. Когда при мне людей признавали политзаключенными, то видел, что они радовались и сразу какое-то облегчение приходило».
«Когда пришел в отряд, сразу получил свою желтую бирку»
После рассмотрения апелляционной жалобы, которую Мингорсуд оставил без удовлетворения, 11 марта 2021 года Евгения этапировали на автозаке в Витебскую колонию № 3, известную как «Витьба». В этой колонии он был в числе первых пяти осужденных за события 2020 года. Из-за «насильственной» статьи, по которой судили политзаключенного, из СИЗО Червинский приехал с профилактическим учетом как «склонный к нападению на администрацию и захвату заложников, проявлению агрессии». Он сохранился и в колонии, где парню со временем дали желтую бирку — главное отличие политзаключенных. Кроме того, Евгения поставили на профучет как «склонного к экстремистской и иной деструктивной деятельности». Около трех недель парень был на «карантине» — в специальном временном отряде:
«Там было довольно тяжело. Меня удивило сразу, что три раза в день заставляли выходить на улицу, независимо от погоды. Всех заключенных привлекают к хозяйственным работам: убирать территорию и подметать улицы. У меня еще не было нормальной теплой одежды — только выдали этот «стеклянный» (хлопковый) костюм из ткани очень низкого качества, синего цвета. Сейчас уже черные костюмы у заключенных, но качество такое же.
Я когда пришел в отряд, сразу получил свою желтую бирку. Сразу понял, что это для политических, потому что у всех осужденных они были белого цвета, и только у меня одного на тот момент — желтая. Из-за того, что я был на профучетах, мне принадлежало спальное место только на втором ярусе. Это первое, что меня удивило. Также сразу обратил внимание, что сотрудники администрации цеплялись ко мне, постоянно смотрели тумбочку и на то, как я заправил кровать. Так в первый месяц в колонии я получил два нарушения. Потом уже остальные получал из-за всякой ерунды и за любую мелочь».
«Первые шесть месяцев в колонии, когда нас, политзаключенных, было несколько человек, это было сложнее»
Евгений отмечает, что такое предвзятое, автоматически плохое отношение со стороны сотрудников колонии, касается только политзаключенных. По словам парня, когда политзаключенных в колонии стало больше, администрации уже стало сложнее нарушать закон в отношении них:
«Первые шесть месяцев в колонии, когда нас, политзаключенных, было несколько человек, было сложнее. Нам давали мало звонков, Skype вообще не давали, коротких свиданий не давали. Но по мере того, как люди начали к нам приезжать, нам начали больше позволять. В октябре 2021 года нам уже давали Skype, а в начале 2022 года — длительные свидания. Предусматривается, что оно до трех суток, но политическим максимум двое разрешали. Мне за все время ни разу не подписали «вынос» — это когда с длительного свидания можно какие-то продукты забрать.
Но все это время сотрудники администрации мониторили «бечебешников» (так называет администрация осужденных по политическим статьям). Искали других заключенных, чтобы они сливали информацию о нас. К сожалению, так часто и происходило. Ты разговариваешь с человеком, а потом он идет в штаб и докладывает на тебя. Если увидят, что политические собираются где-то вместе на чай, то потом их вызывают и начинают пугать ШИЗО, а иногда приходят контролеры и сразу выписывают нарушение. Там всегда понятно, за что ты поехал в ШИЗО. В колонии пресекаются любые сборы и наказывают за недовольства властью».
Сам политзаключенный провел в ШИЗО в общей сложности 17 суток, письма солидарности он не получал:
«Первые письма я получил в СИЗО перед этапом в колонию. Только они начали приходить, как меня перевезли в ИК-3. Там в отряде мне еще несколько писем принесли — штуки три. Это был март-апрель 2021 года. И после этого резко все остановилось. Мы так поняли, что их блокируют оперативники. Политзаключенным приходят письма только от близких родственников, и то не всегда. Если от родителей доходят, то от дяди и тети — уже нет».
По словам Евгения, в «Витьбе» сейчас находится около 150 политзаключенных.
«Три раза в день сотрудники ходят и проверяют тех, кто стоит на профучете. В списке у них более 200 человек. Если отбросить осужденных по другим статьям, то, думаю, 150-170 человек из них политзаключенные — это сто процентов. И постоянно приезжают новые. Каждые две-три недели подъем из карантина — это новые три-пять политзаключенных».
В соответствии с данными правозащитников, в колонии находится 77 политзаключенных — многие не сообщают о преследовании своих близких.
«Сейчас люди боятся, но это необоснованно. Ко мне, одному из первых политзаключенных, и новому осужденному по политической статье, кто только въехал, будет одинаковое отношение. Оно было плохим, так и останется плохим. Лучше, чтобы была публичная информация о политзаключенном. Тогда все видят реальность, какая она есть».
«Никто не собирается воевать, даже если отправят туда как-то заключенных»
Когда началась полномасштабная война в Украине, Евгений был уже почти год в колонии:
«Я помню тот день — я тогда находился на промзоне на деревообработке. Мне рассказали срочные новости, что Россия по Украине выпустила 76 ракет. Я сначала не поверил, потому что это казалось невозможным. Но потом я увидел в телевизоре то самое выступление Путина и не мог понять, как? Остальные тоже сразу в это поверить не могли. Но 90% заключенных поддерживали Украину в войне и все понимали.
Мы боялись, что Беларусь окончательно втянут в эту войну. До сегодняшнего дня заключенные переживают, что в таком случае могут и их отправить на войну. Но никто не собирается воевать, даже если отправят туда как-то заключенных. Настроения такие как у политзаключенных, так и у осужденных по другим статьям. Только единицы поддерживают Россию — их никто не любит».
«Я отсидел весь срок в колонии, вышел, а тут опять то же самое происходит?»
В заключении Евгений пробыл 2 года, 3 месяца и 11 дней. На свободу политзаключенный вышел в этом году, 4 января.
«Когда я вышел, у меня сложилось ощущение того, что в стране ничего не поменялось, а стало только похуже. Когда сидел в колонии, в списке дел задача номер один была — покинуть Беларусь, чтобы снова не посадили. Самые лучшие ощущения — когда возвращаешься домой после такого долгого перерыва, но ощущение опасности не покидало меня до тех пор, пока я не пересек границу с Польшей.
Когда я приехал домой из колонии, меня сразу вызвали в РУВД, чтобы отметиться. Я не хотел этого делать, но родители настояли, чтобы я сходил, и сказали, что все будет нормально. В РУВД мне сказали, что я должен приходить к ним отмечаться каждые три дня, если я не устроюсь на работу. Мне сразу вручили повестку на следующий раз и сообщили, что я невыездной из Беларуси. Сотрудники сказали, что будут мне постоянно звонить и контролировать меня. Получается, я отсидел весь срок в колонии, вышел, а тут опять то же самое происходит?
Сейчас перед сном мысли о зоне в голову лезут. Это все хочется поскорее забыть. Я нахожусь в лагере беженцев — кажется, нормальное место, но все равно всплывают какие-то ассоциации.
Как меня изменило это время в заключении? Я был против Лукашенко, а сейчас я категорически против него. Они все должны ответить за то, что сделали. Моя позиция в этом только усилилась.
Но сейчас вижу, что преследование может коснуться каждого, кто против Лукашенко. И единственный способ обезопасить себя — уезжать. Если бы нормально освещалась тема того, в каких условиях содержатся заключенные, то многие решили бы уехать. В Беларуси невозможно свободное выражение мнения».
В случае игнорирования требований уголовно-исполнительной инспекции на человека могут составить протокол по ст. 24.3 КоАП (неповиновение сотруднику милиции) и отправить его на «сутки». Так Евгений принял решение уехать из Беларуси, где на свободе он пробыл всего 12 дней. Парень говорит, что очень скучает по дому и хочет вернуться в Беларусь, когда это будет безопасно. Сейчас он находится в лагере беженцев в Польше, попросил международную защиту и думает, как устраиваться в новой стране и поправить здоровье после заключения.
«У меня здесь ничего нет. Нужно искать жилье, работу и легализоваться».
«Денег очень мало (не было времени подготовиться к отъезду). Теперь нужно адаптироваться на новом месте, переехать из лагеря на съемную квартиру, вылечить зубы после тюрьмы. Буду очень благодарен за вашу помощь! Жыве Беларусь!» — говорит бывший политзаключенный.
Добро пожаловать в реальность!