Писатель Виктор Мартинович в интервью обозревателю "Свободы" Виталию Цыганкову рассуждает о белорусской анонимности зла, обосновывает свои пессимистические высказывания и оценки и заявляет, что сейчас власть борется не с оппозиционной культурой, а с культурой в принципе.
- Я чувствую сейчас, что сердце этой страны перестало биться. Та страна, которую мы знали, которую любили — умерла, больше не существует. Мы сейчас находимся в состоянии чистилища. И мы можем из этого чистилища пойти в ад (и все к этому идет), а можем пойти в рай.
Я живу культурой. И теперь все, что я любил, либо запрещено, либо невозможно. Я этого не предсказывал, ведь то, что происходит сейчас, простирается дальше любой моей фантазии, даже самой мрачной.
- События в Беларуси рождают много философских раздумий, например, насчет того, что можно сделать с людьми за относительно короткое время - в Европе, в 21-м веке. Возможно, даже самые пессимистичные личности не могли представить те масштабы зверств и пыток, которые произошли в Беларуси в 2020-м. Как такое стало возможно?
- Чтобы такое стало возможным, нужно было одно условие - анонимность. Ощущение, что ты это делаешь, как какой-то винтик в системе. Анонимность зла - это самое страшное, это даже более страшная вещь, чем банальность зла. Эйхман точно знал, что он делает, какие приказы выполняет. А в случае анонимности зла "Эйхман" исчезает, все делает какая-то анонимная, невидимая структура. И человек, превратившийся в структуру, способен на большее зло, ведь он становится функцией.
- При этом если им дается приказ быть спокойными и вежливыми, — то они могут быть такими. И в остальном, вне служебной жизни они, возможно, обычные люди, мужья и родители. Но если им дается разрешение "задержанных не жалеть" — они мгновенно могут стать зверьми.
- У меня есть на эту тему роман «Сьцюдзёны вырай». Там именно это преобразование людей нормальных, семейных, в людей функциональных описано. Мне нечего добавить.
- Был ли вариант, что этот режим мог бы пройти определенную эволюцию и превратиться в нечто более спокойное и гуманное? Был ли возможен только нынешний путь - система от нас не уйдет без крови и страданий?
- Трагедия в том, что я не считаю, что система уходит. То, что мы наблюдаем сейчас, - это скорее укрепление системы, преобразование болотной тины в бетон. Если бы не было августовских событий, то, конечно, было бы менее страшно. Но ситуация бы законсервировалась, то вялое безвременье, в котором мы жили, сохранилось бы навсегда. Сейчас есть небольшой шанс, что определенные люди, которые принимали не очень активное участие в событиях 2020-го, открутят назад, что будет какая-то оттепель.
Но у меня нет даже близкого ощущения, что система уходит, что есть какие-то шансы на то, что идеи, которые царили в августе, победят. Мы видим, как весь этот "движ", все, что было фундаментом перемен, этот креативный класс людей, сейчас просто либо вытеснен за пределы страны, либо переведен в состояние пассивности. Каких-то двигателей, которые позволяли бы считать, что что-то будет меняться, я не вижу. Номенклатура, оставшаяся в системе, укрепилась до состояния бетона, это не дает надежд, что будут изменения внутри. И чем больше идет давление извне, тем более укрепляется эта система.
- Сейчас мы имеем книги, которые признаются экстремистскими, уголовные дела за картину, закрытые выставки. Режим борется с культурой и символами как знаком и маркером оппозиционности? Или, может, сама культура и история уже стала врагом, даже без признаков оппозиционности?
- Действительно, есть что-то принципиально новое. Ранее боролись с бело-красно-белым флагом как с маркером оппозиционности. Но сейчас это не борьба с признаками. Они осознали, что культура — это для власти основной вызов. Когда у меня спрашивают: Неужели власть не осознает последствий от того, что уезжают самые лучшие, яркие и талантливые, разве власти не понимают, что это ослабляет нашу культуру? - то я отвечаю: Нет, это сделано намеренно. Они почувствовали, что культура - это первичный вызов. Что именно культура привела постепенно к новой ситуации. Поэтому и идет борьба с культурой как таковой — как это было с выставкой о медиках.
Но страна должна жить. И страна живет не только тракторами, она живет культурой. Ощущение жизни возникает только от того, что бурлит какое-то культурное течение. И это сейчас полностью исключено государством. Невозможно не только театральное мероприятие, невозможно даже книжную презентацию, художественную выставку провести. И это то, что отличает наше время от времен 10-летней давности.
Перевод с бел. — EX-PRESS.BY
Добро пожаловать в реальность!