21-летнего студента БГУИР задержали 1 ноября и осудили на 114 суток за участие в мирных маршах. Молодого человека неожиданно отпустили почти за месяц до конца срока наказания. Вечером 25 января Ян вернулся домой, а утром 26-го в почтовом ящике уже лежала повестка в военкомат. В тот же день юноша уехал за границу. «Белсат» поговорил с Яном о трех месяцах на Окрестина, вынужденной эмиграции и ожиданиях от будущего.
Вещи, с которыми политзаключенный Ян Солонович покинул Беларусь. Фото сделаны через Zoom: ТК / Белсат
С вещами на выход
Освобождения раньше 23 февраля, когда закончатся 114 присужденных суток, Ян Солонович не ожидал.
– Был обычный вечер на Окрестина, мы втроем сидели в нашей двухместной камере, – вспоминает парень. – Вдруг открывается дверь, заходит помощник начальника смены и говорит: «С вещами на выход». Спрашиваю: «В другую камеру?» Ответа нет. Я вышел. Следующий приказ – идти на первый этаж. Туда никогда не водили, поэтому я начал переживать: может, в Жодино переводят?
Яна осмотрели, выдали чек на оплату питания и повели на выход. Перед тем как выставить за ворота, работник, который их открывал, сказал: если Ян будет кричать или сделает еще что-то, что ему, работнику ЦИПа, не понравится, то «скоро заедет обратно».
Молодой человек вышел на свободу около 22:00.
– Шел дождь. Я секунд 30 стоял и думал, что делать, – вспоминает Ян. – Рядом кого-то ждали ребята. Я попросил у них телефон, позвонил маме. Они же вызвали мне такси. Я пообещал потом рассчитаться, но они сказали, что денег не возьмут, за что я очень им благодарен.
К утру определились, что нужно уезжать
Возле подъезда Яна встретил отец. Мать ждала в квартире.
– Мама бросилась меня обнимать: «Сынок, это ты, ты дома?« – рассказывает уже бывший политический заключенный.
Первое, что сделал Ян, когда зашел домой, – сразу у двери разделся и пошел в душ, так как подозревал, что мог принести вшей, которых в камере было много. Семья начала думать, что делать дальше. К утру окончательно определились, что Яну надо уезжать.
– Хотя на самом деле я так решил еще на Окрестина, – говорит парень. – Утром родители нашли в почтовом ящике повестку в военкомат на мое имя. Мы купили билет на самолет, и уже днем я улетел.
Ян до сих пор не знает, почему его так внезапно отпустили: причину не объяснили ни ему, ни адвокату. Допускает, что именно чтобы забрать в армию.
Мылись влажными салфетками и из бутылок над унитазом
Ян вспоминает, в каких условиях пришлось жить в течение 86 дней.
– За почти три месяца я ни разу не был в душе, – говорит юноша. – Как мы мылись? Обтирались влажными салфетками. Набирали воду в бутылки, становились над отверстием-унитазом и обливались. Хорошо вымыться было невозможно, начались проблемы с кожей.
За первые два месяца заключения Ян лишь трижды был на прогулке. В ноябре вывели на 30 минут. В декабре – дважды: однажды на пять минут, а в другой раз начальник смены предложил убрать снег, и молодой человек с радостью согласился, потому что это была не только прогулка, но и физическая нагрузка, которой очень не хватало. Ян отжимался в камере, делал упражнения, чтобы быть в хорошей форме, но этого было недостаточно.
С 7 января, по словам юноши, начали выводить на прогулки через день.
Распорядок дня на Окрестина, утвержденный начальником ЦИП, майором Евгением Шапетько. Фото предоставлено редакции
Часто переводили из камеры в камеру, могли и трижды за день. Ян »переехал« раз 20-25.
– Не знаю, зачем это делали: возможно, действительно не было мест, – рассуждает парень. – Но как-то, когда вели на прогулку, я увидел, что есть и совершенно пустые камеры. Хотя у нас в двухместной могли быть и шесть человек одновременно. А была еще камера на восемь мест, где содержали двадцать девушек. Мне это неясно: передачи отменяли, сославшись на ковид, а толкать в малую камеру столько человек вирус не мешает?
Четыре ложки овсянки, недожаренные котлеты
Кормили на Окрестина плохо и мало, говорит Ян.
– На завтрак приносили четыре ложки овсянки, – вспоминает меню молодой человек. – Ежедневно была рыбная котлета. Причем сделана, очевидно, примерно так: целую рыбину забросили в блендер, перемололи – так и получили котлету. С костями, внутренностями. Есть это было невозможно, сразу выбрасывали. Еще давали печеночные котлеты, чаще всего недожаренные, сырые внутри, «бумажные» сосиски.
Ян переписал меню заключенных Окрестина. Фото предоставлено редакции
Ян отмечает, что на такой диете после запрета передач заметно потерял вес.
Новости с воли можно было услышать только от новых сокамерников. За все три месяца Ян не получил ни одного письма: не пропускали. Его письма тоже не доходили.
– Маме передавал »малявы« через тех, кто выходил на свободу, – отмечает Ян. – Хочу поблагодарить всех, кто меня поддерживал, писал письма, а я так и не смог их получить. Мне рассказывали, что люди высылали красивые открытки, ручной работы. Мне очень жаль, что я так и не увидел их.
Спать часто приходилось на полу. Чтобы всем хватило места, с первых ярусов кроватей снимали матрасы, клали их на пол, а на решетку кровати – куртку. В ответ на просьбу предоставить дополнительные матрасы, завхоз сказал, что «в камере их столько, сколько нужно».
– Самым неприятным были вши и тараканы, – рассказывает Ян. – Мы жаловались и требовали, чтобы их вытравили, но ответ был один: «Вас в камере много, берите и сами их давите».
«Пьяницы, услышав за что мы сидим, зарекались пить»
Самым тяжелым для молодого человека была первая неделя за решеткой.
– Тебя вырвали из обычной активной жизни, забросили в информационный вакуум, нет никакой связи ни с кем, все, что ты видишь в течение дня, – стена. Время тянулось очень долго, – вспоминает Ян.
Немного придя в себя, парень решил заняться обучением. Ян хочет работать во фронт-энд-разработке, поэтому просил, чтобы ему передавали книги по программированию. Прочитал «1984» Оруэлла на белорусском языке.
– В определенный момент в камере собралась отличная компания: учитель и репетитор английского языка, веб-разработчик, фитнес-тренер, – говорит молодой человек. – Мы разговаривали по-английски, играли в шахматы, занимались фитнесом и программированием.
По ее словам, около 95% людей, с которыми пришлось сидеть, – «политические», люди, которые не курят, не пьют, с высшим образованием: инженеры, проектировщики, программисты, преподаватели… Остальные 5 % – пьяницы и бездомные.
– Их приводили к нам уже после вытрезвителя, но не мыли, не переодевали. Когда они сходили под себя, что было часто, так в этом и сидели да воняли, – вспоминает бывший заключенный. – Они удивлялись, когда слышали, за что мы сидим. Словно и не знали, что в стране происходит. Послушав же нас, ужасались и зарекались пить.
Молодой человек заметил, что за пьянку, мелкое хулиганство давали арест 3-5, больше всего 10 суток. Все, кто сидел с Яном за участие в акциях, получали по 15 дней.
Отношение со стороны персонала Ян называет нормальным. Лишь однажды его вывели на мороз прямо в шортах за то, что прилег на кровать днем.
– Спросили: «Спина болит? Так сейчас мы ее тебе выровняем». Схватились за дубинку, – говорит Ян. – Не дав одеться, вывели на улицу. Меня тогда быстро вернули в камеру, а одного парня на восемь часов оставили на морозе.
«Сказал, что иду домой, – получил четыре удара по голове»
Ян не ожидал, что попадет за решетку. С 9 августа он пропустил только один марш, 25 октября. Ходил на все и был уверен, что может получить максимум штраф.
Политзаключенный Ян Солонович. 21 февраля 2021. Фото сделаны через Zoom: ТК / Белсат
– Когда меня задержали, я был в метрах десяти от колонны, – вспоминает молодой человек. – Проходил вдоль ОМОНа. Я так понимаю, как раз в ту минуту им поступил приказ брать людей. Один из них остановил меня, положил руку на плечо, спросил куда иду. Я сказал, что домой.
Это была правда: марш шел тем путем, которым минчанин ходит домой. Была слышна стрельба в районе станции метро «Московская», и парень понимал, что нужно идти домой.
– Я получил четыре удара по голове. Меня забросили в бус, – рассказывает Ян. – Там на полу лежали два человека. Я сел на стул – и получил коленом в грудь. Мне приказали лечь на пол, омоновец сел мне на ногу. Руки затянули стяжками, кровавые следы от них проходили еще недели две. Мне не было страшно, я злился.
В КГБ обещали сверхвысокую зарплату и льготы в армии
До заключения Ян учился на четвертом курсе БГУИР и работал на половину ставки в научно-техническом центре КГБ. Заявление на увольнение парня заставили написать в день задержания. В КГБ Ян попал на практику, а потом получил предложение работы. Обещали «сверхвысокую зарплату», намекнули на льготы в армии.
– Это была работа по специальности: Проектирование электроники, – Ян объясняет, почему пошел в КГБ. – Мне нравилось, я этим занимался на протяжении всего обучения. Я не видел ничего плохого в работе на государство, оно у меня не ассоциировалось с работой лично на Лукашенко. И я был готов уйти, если придется делать что-то, что будет противоречить моим принципам, например, оборудование для разгона митингов.
«Сверхвысокой» зарплаты Ян так и не увидел: за половину ставки ему платили 440 рублей.
В январе Яна исключили из университета. Это совсем не огорчило парня:
– Белорусский диплом почти нигде больше не признается. Знания, которые может дать наше образование, я уже получил. Неважно раньше или позже пришлось бы идти на какие-то курсы, чтобы развиваться дальше.
В Беларусь вернусь в любом случае
Теперь Ян старается адаптироваться на новом месте. В каком именно, юноша пока не готов сказать. Тем более не уверен, что это конечный пункт: возможно, поедет дальше.
Больше всего препятствует незнание языка.
– Я тут один, сам готовлю себе, – говорит Ян. – Впереди еще много вопросов, которые нужно решить-с обучением, работой, документами. Но не скучаю. Мне сейчас много помогают, я очень благодарен этим людям.
Ян уехал, так как понимал: скоро снова может оказаться за решеткой или в армии:
– А там те самые люди, что когда-то подкупили меня хорошими условиями, создадут невыносимые условия, вплоть до того, что я не уверен, что вернулся бы домой живым.
Об эмиграции парень думал еще с детства. Ян занимался карате, много ездил за границу на соревнования. Видел, как живут люди, и сравнение со своей страной огорчало. Но во время пребывания на Окрестина начал склоняться к тому, что все же хочет жить в Беларуси.
– Но в независимой Беларуси, – подчеркивает бывший политический заключенный. – В такой, где не будет зарплат по 340 рублей, где не будут врать, лицемерить, за чистыми фасадами прятать разруху, где не будут задерживать за прогулки по улице. Мое возвращение – это вопрос времени и изменения политической ситуации. Я вернусь в Беларусь в любом случае: там мои близкие, друзья, мой дом.
Добро пожаловать в реальность!