«Помнят польские паны…»
Белорусские католики, жившие вблизи старой границы с Польшей, в первые месяцы оккупации, очевидно, испытывали чувство некоторого облегчения, которое, конечно, очень быстро прошло.
До июня 1941 года характерные католические имена и отчества для жителей приграничной Логойщины, были своего рода черной мёткой. Поскольку легко выстраивалась логическая связь: раз католик, значит, поляк, а раз поляк, значит, потенциальный враг. Известная песня на слова Алексея Суркова почти ежедневно напоминала об этом из репродукторов:
Помнят псы-атаманы,
Помнят польские паны
Конармейские наши клинки.
Немало людей пострадало из-за «бдительности» сотрудников НКВД, которые в своей деятельности руководствовались этой простой логической цепочкой. Репрессиям, в частности, подверглась и семья Вильтовских в деревне Хатаевичи. Семья была большой и относительно зажиточной.
Именно в их просторном доме квартировал о. Генрик Глебович. Вильтовских порекомендовал ему его коллега, ксёндз Александр Любецкий. Дом этот, правда, сильно перестроенный, дожил до нашего времени. Как рассказал представитель младшего поколения этой семьи Павел Вильтовский, опираясь на воспоминания старших, в доме была «чистая половина». Там останавливались, приезжавшие на службу в Хатаевичи ксендзы.
Павел Вильтовский у дома, в котором квартировал ксёндз Генрик Глебович.
О том, что в доме, некогда принадлежавшем Вильтовским (сейчас там другие хозяева) некоторое время жил о. Генрик Глебович прямо указывает ксёндз Александр Любецкий, написавший письмо-отчет архиепископу Ялбжиковскому вскоре после трагического происшествия с Генриком.
Прихожане всех трех парафий (деревни Хатаевичи, Околово и Корень), которые были поручены Глебовичу, с восторгом восприняли его приезд. Люди хотели окрестить своих детей, оформить церковный брак, отпеть давно умерших родителей.
Мария Ивановна Бруславская (Абреимович) из деревни Околово, которой в то время было 16 лет, вспоминала:
— Волость была, староста был выбран. Сказали, идите до костела, немцы костел открыли, пришли до его люди плакали, в ноги кланялись, целовали его. И стал он молиться. Все очень довольные были. Я у него первую исповедь и первый сакрамент приняла.
Ромуальда Казимировна Кушнеревич (Готовко) поведала о том, что в костел в Околово приезжали на коне всей большой семьей за восемь вёрст.
— Ксендз молодой, красивый, высокий стройный. И с процессией ходили, хоругви носили. Девчата в белых платьях ходили вокруг костела — все это было.
Ромуальда Казимировна Кушнеревич.
На пряжках «С нами Бог» написано, а сами детей убивают
Трудно было ожидать, что в памяти прихожанок, бывших подростками осенью 1941 года, сохранится содержание проповедей молодого и красивого ксендза. Тем не менее, Мария Ивановна Бруславская уверенно говорит об общем впечатлении.
Мария Ивановна Бруславская.
— Ксёндз был очень ученый. Помню его слова: «Позакрывали костелы при Сталине, тогда и вежи рушили, и кресты ломали, а теперь пошли в костел молиться. А ведь, если гвозди в дерево загонишь, их можно оттуда вытащить, но дырки все равно останутся». На немцев говорил: «На пряжках «С нами Бог» написано, а сами детей убивают». У нас евреи жили недалеко, он их перекрестил на Михайла (29 сентября. — Прим. Авт.), обвенчал, исповедь принял. Вот, говорят, за евреев его и убили.
Мария Ивановна помнит, что ксёндз обращался к прихожанам на русском языке. Это совпадает с утверждением профессора Крагеля о том, что о. Генрик сначала проповедовал по-русски. Убедившись, что часть прихожан исповедуется на польском языке, позже он стал произносить проповеди и на польском, и на русском.
О том, что потребность слушать проповеди на польском языке была, можно судить и потому, что Околовский сельсовет в 1926 году был реорганизован в национальный польский и просуществовал в этом статусе до 26 мая 1935 года. То есть, наряду с белорусами тут жили и этнические поляки.
Спустя две недели пребывания на Логойщине о. Генрик приезжает в Вильнюс на именины матери, встречается с семьей, архиепископом Ялбжиковским, товарищами по подпольной работе. И вновь едет в Беларусь. Везет с собой религиозную литературу на польском языке, молитвенники и буквари, изданные до 1939 года.
С молитвенником, подаренным Глебовичем, одна из представительниц семьи Вильтовских, ныне борисовчанка, Ирина Иосифовна Липницкая, родившаяся в 1927 году, не расставалась всю жизнь. Маленькую книжечку и чётки (ружанцы) она получила от ксендза после первой исповеди.
Подарок о.Г.Глебовича — молитвенник на польском языке.
В букварях, привезенных о. Генриком, было размещено самое известное стихотворение польского поэта Владислава Белзы, написанное в 1900 году, «Катехизис польского ребёнка»:
— Kto ty jesteś?
— Polak mały.
— Jaki znak twój?
— Orzeł biały.
(Кто ты? Маленький поляк. Какой твой герб? Белый орёл).
Как рассказывает Божена Мулярчик, она плохо помнит дядю, но хорошо запомнила его комнату в Вильно. На полу лежали стопки катехизисов и буквари на польском языке.
— Я спрашивала, что это, а мне говорили, что когда дядя приедет он заберет это, а часть уже забрал.
Кто донёс?
О том, как развивались события после возвращения о. Глебовича на Логойщину, сегодня можно судить, по меньшей мере, по двум письменным источникам. Это отчет ксендза Александра Любецкого, направленный в Вильнюс архиепископу вскоре после гибели Генрика Глебовича, и свидетельство его брата — Брунона Глебовича.
Профессор Архиепископской семинарии в Белостоке о. Тадеуш Крагель.
Оба документа приведены в исследовании профессора Тадеуша Крагеля, опубликованном в Белостоке в конце ХХ века. Говорить о всестороннем и объективном расследовании обстоятельств смерти о. Генрика Глебовича на основании только этих документов, безусловно, нельзя.
И тем не менее.
Ксендз Александр Любецкий называет имена двух человек, которые, как он полагал, инициировали репрессии в отношении о. Генрика. Это начальник полиции Плещениц Антон Дылевский и православный священник о. Александр Ковш.
Сначала Дылевский предупредил о. Генрика о запрете проповедовать на польском языке и потребовал уничтожить надпись на польском языке на кресте, который установили католики деревни Хатаевичи.
О. Генрик отвечал, что, как ему проповедовать, определяет его церковное руководство, а не полиция, и что не будет убирать надпись на кресте, который установил не сам, а прихожане костела.
Затем Дылевский провел обыск в отсутствие Глебовича (он выезжал в другой приход) в доме Вильтовских и обнаружил религиозную литературу и буквари на польском языке.
Всё это, по-видимому, послужило поводом для задержания о. Генрика.
Были основания?
Ксёндз Александр Любецкий считал, что Дылевского вдохновлял священник Александр Ковш. Судя по информации, доступной сегодня в интернете, у того, действительно, были основания относиться к Глебовичу с неприязнью.
Александр Ковш, как и Генрик Глебович, приехал на Логойщину из Вильно и тоже по просьбам верующих. Ведь на территории восточной Беларуси к началу войны не было не только ни одного действующего католического костёла, но и ни одной православной церкви. И в открытых немцами церквах также не было кому служить. Недостаток священнослужителей пополнялся, в том числе за счет тех, кто по благословению церковного руководства приезжал с территории, принадлежавшей ранее Польше.
Православные священники в довоенной Польше испытывали определенное давление, как со стороны государственной власти, так и со стороны представителей государственной религии — католицизма. Конечно, это давление было несопоставимо с тем террором, который развязали борцы с религией в СССР. Но отрицать стремление полонизировать население на «Крэсах Всходних» и обратить схизматиков в «правильную» веру, нельзя.
Александр Ковш, как информирует сайт Логойского благочиния, в 1930-х годах XX столетия «был широко известен за свою жертвенную и неутомимую деятельность против полонизации церковноприходской жизни в период оккупации поляками части Литвы и Западной Белоруссии».
Однако кроме предположений Александра Любецкого о том, что православный священник о. Александр Ковш, был инициатором расправы над о. Глебовичем, других доказательств нет.
Более того, спустя полгода, в марте 1942 года, о. Александр Ковш сам был арестован гитлеровцами во время службы в церкви в Плещеницах и тоже был казнён. Этот православный священник, как и о. Глебович, крестил евреев, пытаясь спасти их от смерти, и поддерживал связь с партизанами.
Настоятель православной церкви в Крайске (Логойский район) о.Александр Ковш.
Фото с сайта Логойского благочиния.
Остается добавить, что и о. Александр Любецкий тоже спустя некоторое время погиб от рук гитлеровцев.
«Когда вы со мной закончите?»
Дылевский доставил Генрика Глебовича в полицейский участок в Плещеницах. Ксёндз, по свидетельствам очевидцев, на которые ссылается профессор Тадеуш Крагель, пользовался относительно свободой. Глебовичу не связывали руки, и он даже мог выходить за пределы участка.
Затем о. Генрика привезли в Борисов, который был при немцах центром округа — гебита, в который входила и Логойщина. Здесь он также не был под строгой охраной и также мог выходить на улицы города. Человека в сутане видели горожане, и среди них поползли слухи, что в Борисове откроется не только православный храм, но и костёл.
Историк Адам Глебович говорит, что есть некая загадка в том, почему ксендза не содержали в строгой изоляции, и не исключено, что ему давали возможность скрыться и спасти свою жизнь. Опять же, доказательств этому нет, и можно лишь строить предположения на этот счет.
Однако даже если у о. Генрика была такая возможность, трудно представить, что человек, в условиях красного террора публично заявивший о своем стремлении отдать жизнь во имя спасения веры в Бога, стал бы спасаться бегством от другой тоталитарной власти.
О последних часах Глебовича известно из свидетельств борисовчанки Касперович. У неё в доме, некоторое время жил ксёндз Владислав Вечорек, который также был позднее расстрелян немцами где-то на Минщине.
Она пошла в полицию, потому что ей сказали, что туда привезли кого-то ксендза. Но около пяти часов пополудни его уже не было там. По её словам, о. Глебович спросил у полицейских: «Когда вы со мной закончите?» Ему ответили: «В пять часов».
Что узнал Брунон Глебович в Борисове?
Получив известие о казни брата от архиепископа Ялбжиковского, Брунон добился разрешения от оккупационных властей съездить в Борисов.
Брат о. Генрика побывал там спустя несколько недель после его гибели. Он встречался с бургомистром Станиславом Станкевичем, выпускником Виленского университета, а также с начальником управления полиции Петром Ковалевским, беседовал с жителями города, в частности, с сестрами Касперович.
Когда он пришел к Станкевичу, то специально заговорил по-белорусски, чем расположил к себе бургомистра. Однако, когда стал спрашивать о судьбе брата, Станкевич скомкал разговор и порекомендовал Брунону поскорее покинуть город.
Начальник районной полиции Петр Ковалевский, как рассказывала Божена Мулярчик, встретил её отца более благожелательно. Он сообщил, что если бы о. Генрик перестал проповедовать на польском языке, распорядился уничтожить надпись на польском на кресте в Хатаевичах и не распространял религиозную литературу на польском языке, то мог бы остаться в живых. Но он отверг эти запреты, и потому был казнен. Приказы надо исполнять, знаете ли.
Благожелательность Петра Людвиговича Ковалевского, бывшего жандармского офицера, запятнавшего себя кровью во время уничтожения еврейского гетто Борисова, возможно, объяснялась тем, что он сам происходил из католической семьи, и быть причастным к расправе над ксендзом для него было не очень приятно.
В отличие от Станкевича Ковалевский не избежал возмездия. Бывший царский жандарм и гитлеровский прислужник, которому было около семидесяти лет, не стал скрываться после освобождения города советскими войсками, был арестован и после открытого судебного процесса расстрелян.
А если не будет найдено моё тело…
Брунон Глебович не смог добиться от Ковалевского точной информации, где был расстрелян и захоронен старший брат. Брунон лишь выяснил, что казнь произошла где-то в окрестностях города. После недвусмысленного предупреждения Станкевича брат о. Генрика вынужден был покинуть Борисов.
Мария Ивановна Бруславская вспоминала, как верующие в Околово узнали о гибели их ксендза:
— Не приехал! Не приехал неделю, вторую. А мы рады, что войной костёл открыли, и малые, и старые, все шли. Спрашиваем у немцев, почему ксендз не приезжает. Так они нам сказали, немцы, приехали к костелу на мотоцикле, что ехал он отсюда в Борисов, а партизаны на дороге переняли и расстреляли его, и он долго лежал в лесу и, пока нашли, вороны глаза поклёвывали — так они нам говорили.
Ирина Иосифовна Липницкая сообщила нам, что в Борисове несколько лет тому назад умер мужчина, который подростком случайно увидел, как расстреливали полицаи человека в сутане осенью 1941 года. Из его слов выходило, что казнь состоялась в нескольких десятках метрах от места массового расстрела евреев Борисова. Где именно, сегодня спросить уже не у кого.
Ирина Иосифовна Липницкая.
Так или иначе, воля о. Генрика Глебовича была выполнена. Поскольку его тело не было найдено, на кладбище в Лясках под Варшавой после войны была устроена символическая могила, на которой установлен крест с памятной табличкой.
Накануне Дня поминовения усопших — 2 ноября — монахини,
работающие в Центре для незрячих в Лясках, зажигают у креста лампады и ставят живые цветы.
Жизнь после смерти
Божена Мулярчик помнит, что в тот день, когда её отец Брунон Глебович вернулся в Вильнюс, в их квартиру при Бернардинском костёле пришло очень много людей. Они не вместились в комнатах, и пришлось открыть двери, чтобы те, кто толпился в коридоре, услышали рассказ отца.
Для виленской интеллигенции того времени личность Генрика Глебовича значила очень много. В публикациях о нём, которые появились уже после войны, ксендза называли «человеком-факелом» и «совестью Вильно».
Ученики и соратники Генрика Глебовича достаточно давно предпринимали попытки инициировать беатификацию ксендза, казненного немецкими оккупационными властями.
Они исходили из того, что каким бы не был формальный повод для казни, ясно одно — о. Генрик пострадал за свою пастырскую деятельность. Ведь и гитлеровцы на оккупированной территории Беларуси руководствовались той же логической цепочкой, что и НКВД: раз католик, значит, поляк, раз поляк, значит, враг.
Пастырское служение католического священника превращалось, таким образом, в политическую деятельность.
Об особом отношении оккупационных властей к носителям польского самосознания на территории Беларуси пишут многие историки, в том числе и белорусские.
Упоминается об этом, например, в монографии Евгения Гребеня «Гражданское население Беларуси в условиях немецкой оккупации (1941–1944 гг.)», изданной в 2016 году.
Другой молодой белорусский историк Виталий Йоцюс в своей статье «Положение католиков на территории БССР в годы немецко-фашистской оккупации», в частности, пишет:
«Немецкие власти с подозрением относились к католическим священникам, рассматривая их как агентов польского освободительного движения, органами безопасности постоянно велся мониторинг религиозной жизни, проверялась лояльность ксендзов к Третьему Рейху.; На ксендзов писались доносы, которых считали за распространителей «польской веры» и полонизации, врагов интересов православия».
В связи с этим понятно, что решение расстрелять о. Генрика Глебовича не могли принять борисовские полицаи самостоятельно, они выполняли конкретный приказ немецкого руководства, которому напрямую подчинялись.
Несмотря на усилия отдельных представителей католической интеллигенции, которые помнили о. Глебовича, процесс его беатификации долго не удавалось начать.
По словам Адама Глебовича, бывшие виленские студенты просили об этом примаса Польши кардинала Стефана Вышиньского, который лично знал Генрика Глебовича. Примас ответил тогда, что не каждый святой должен находиться на алтаре. Он отмечал, что это фигура выдающаяся, но очень мало известно об обстоятельствах его смерти.
В конце концов, беатификация все же состоялась. Папа Иоанн Павел ІІ, бывший краковский кардинал Кароль Войтыла, во время посещения Варшавы 13 июня 1999 года причислил 108 католиков, погибших во время Второй мировой войны, к блаженным мученикам. В их числе был и ксёндз Генрик Глебович.
Мать Генрика, как рассказывала Божена Мулярчик, до начала 1960-х годов отказывалась уезжать из Вильнюса, из квартиры при Бернардинском костёле, откуда отправился в Беларусь её старший сын. Она не теряла надежды, что когда-нибудь он вернется. И только лишь, когда совсем занемогла, пани Ядвига согласилась переехать к детям в Польшу.
Автор выражает признательность Минскому образовательному центру имени Й.Рау,
а также о. Юзефу Петушко и о. Павлу Подмышанину за помощь в подготовке этого материала.
Добро пожаловать в реальность!