Эксперт в сфере международного права, кандидат юридических наук Екатерина Дейкало анализирует указ Лукашенко о «беглых», рассуждает на Радио Свобода о «революционной необходимости» белорусского правосудия и отмечает «маниакальное желание» власти выполнять определенные формальности в условиях полного беззакония.
— 6 февраля Александр Лукашенко подписал указ «О рассмотрении обращений граждан Республики Беларусь, находящихся за рубежом, по вопросам совершения ими правонарушений». Согласно указу, создана комиссия, которая будет рассматривать заявления тех лиц, «которые совершили в период с 1 января 2020 года до вступления в силу этого указа административные правонарушения или преступления протестной направленности, опасаются возвращения в страну в связи с возможной причастностью к совершению таких правонарушений, преступлений».
Сразу возникает закономерный вопрос: кто до суда вправе решать, что гражданин «совершил преступление либо правонарушение»? Как это звучит с юридической точки зрения, с точки зрения даже специфической белорусской правовой системы?
— Надо сразу сказать, что с юридической точки зрения этот указ Лукашенко — правовой нонсенс. Формально это нормативно-правовой акт, но, начиная с названия, мы видим, что это не правовые конструкции. Во-первых, само название — нонсенс. Почему в отношении граждан, находящихся за рубежом, нужна какая-то особенная, отличающаяся от остальных, юридическая форма?
Само образование комиссии — это некая смесь товарищеского суда и сталинской "тройки". Комиссия будет принимать решения о виновности тех или иных граждан? То есть она заменяет собой суд? В любом случае это юридический нонсенс. Ведь совершил ли человек преступление — может решить только суд, прекратить дело по тем или иным обстоятельствам могут следственные государственные органы. Комиссия не является ни тем, ни другим.
— В советской действительности были уже те "тройки" в 1930-е годы, которые имели полномочия быстро решать судьбу человека, но советское законодательство каким-то образом было изменено, чтобы дать им такие полномочия. Нынешняя «комиссия» может работать без принятия каких-то изменений в законы? На какой юридической базе основывается ее создание?
— Это концепция «революционной необходимости», которая появилась после победы большевиков и потом превратилась сначала в «революционную законность», а потом в «социалистическую законность». То есть «цель оправдывает средства», так как делаем революцию, потом — строим коммунизм, светлое будущее.
И здесь, в сегодняшней Беларуси, то же самое. Это большевистская логика, где право воспринимается как один из инструментов, обслуживающих власть.
Что касается юридической составляющей, то в Беларуси указы президента выше законов, принятых «парламентом». Это существует давно и является составной частью нынешней «правовой системы».
К тому же эта комиссия — не суд, не юридическая инстанция. Она будет рассматривать, кому «следует» простить, и будет «рекомендовать» органам этому человеку простить его «преступления». То есть юридическое решение будет формально принимать суд или следствие, а комиссия только «рекомендует». И они скажут: «Мы же не суд, мы приговоров не выносим, мы просто советуем». У них же мозаичное мышление.
— Интересна также формулировка: «преступления протестной направленности». Также какое-то новое слово в юриспруденции.
— Да, возможно, генпрокурор Швед напишет об этом очередную книгу. Но что в мировой теории уголовного права, что в белорусском уголовном кодексе нет такой категории, это опять-таки какая-то новая конструкция. И формулировка у них опять очень необычная: «граждане, совершившие преступления», но «опасаются возвращаться в страну в связи со своей возможной причастностью к преступлению».
— То есть здесь фактически призыв самим признаться в своих «преступлениях». Как в той самой советской практике 1930-х годов — «признание — это царица доказательств».
— Да, по той же логике, когда право — это инструмент, который обслуживает власть. Признался — и все, этого достаточно. Ведь признание можно выбить, а доказательства нужно собирать, что-то обосновывать, что-то доказывать.
— При этом в белорусской правоохранительной системе они раньше все же формально волновались о «доказательствах». Милиционеры выступали лжесвидетелями, писали протоколы, что задерживали людей — хотя иногда происходило это совсем в другом месте, и задерживали иногда совсем другие люди. То есть соблюдение юридических и правовых формальностей им всегда было важно.
— Да, это опять-таки мозаичная штука. С одной стороны, полное беззаконие, но с другой — почти маниакальное желание выполнять определенные формальности. Суды нередко направляли на доработку протоколы, которые были неправильно оформлены, по каким-то формальным причинам. Кого-то не опросили, кто-то не подписал. Заранее все понятно, какой будет приговор, но им нужно выдержать формальную процедуру.
— Как те люди, на которых будет направлена деятельность комиссии, могут отреагировать на ее создание? Теоретически некоторые могли бы «поверить» власти, если бы она прекратила репрессии и сказала бы: «возвращайтесь». Но репрессии не прекращаются. Сажают и тех, кто уже вернулся в течение последних месяцев. Кто на таком политическом фоне подаст заявления в эту комиссию?
— Они не могут остановить репрессии сейчас, так как машина запущена и работает на сохранение власти. Звучат предположения, что создание этой комиссии направлено на иностранных потребителей. Я здесь не согласна. Кто там «купится» на это юридическое «чудовище»? Какую-то амнистию еще можно было бы «продать».
Люди, которых они пренебрежительно называют «беглыми» — они вне закона, они для них чужие. Тот факт, что должно быть публичное «покаяние» — это явный элемент унижения человеческой личности. Они хотят сломать и растоптать человека. Попытаются показать, «кто в доме хозяин».
Добро пожаловать в реальность!