Эксперт Фонда Карнеги Максим Саморуков в беседе с журналистом Радио Свобода Виталием Цыганковым анализирует итоги встречи Лукашенко и Путина, прогнозирует, пошлют ли белорусскую армию на войну, и заявляет, что сейчас Лукашенко уже не может возражать Кремлю
— Традиционно нет никаких официальных заявлений по итогам встречи Лукашенко и Путина в Сочи. На этом фоне даже серьезные политологи анализируют «язык тела», как они сидели, в каких позах и так далее. Тем не менее, какие выводы, по вашему мнению, можно сделать о результатах этой встречи?
— Я думаю, можно анализировать не только то, как они сидели, но и то, что говорили. Путин говорил то, что хотел сказать Лукашенко, и Лукашенко говорил то, что хотел, но не мог сказать Путин. Чтобы друг друга не подставлять, они озвучивали то, что на самом деле хотел сказать другая сторона.
Путин говорил, что вот в Самарканде на саммите ШОС ему так хотелось встретиться с Александром Григорьевичем, но плотный график не позволил. Поэтому спасибо Лукашенко, что согласился приехать в Сочи с ним поговорить. Хотя на самом деле очевидно, что встречи просил именно Лукашенко. И он очень испугался и напрягся, когда не удалось встретиться с Путиным в Самарканде. Лукашенко нужно было подтвердить для своей номенклатуры, что он не оказался у Путина в «немилости», что они по-прежнему встречаются и обсуждают важные дела.
А с другой стороны, Лукашенко рассказывал, как поганый Запад без уважения относится к такой большой стране, как Россия. По сути, вся речь Лукашенко была о том, что хотел сказать Путин. То есть Путин позволил ему выразить то, что у него самого было на языке. И Лукашенко, за столько лет превосходно изучив своего коллегу, сумел озвучить то, что Путину очень хотелось сказать, но было неудобно, «не по чину» — жаловаться и плакаться. Поэтому Лукашенко вместо него все это и произнес.
— Получается, что между ними существует в этом смысле такой гармоничный симбиоз?
— В этом смысле — да. Они готовы друг друга прикрывать, и знают, что нужно сказать, чтобы друг другу понравиться и оставить другую сторону довольной.
— Для белорусского общества сейчас, видимо, самый главный вопрос — удастся ли Лукашенко вырваться из объятий Кремля? Удастся ли по-прежнему упираться и не отдать белорусскую армию для непосредственного участия в войне?
— Я думаю, есть много оснований говорить, что Россия может «положить глаз» и на белорусские человеческие ресурсы. По тому, как идет мобилизация в России, мы видим, что это просто набирание людей, что никто не разбирается в качестве этих людей и политических последствиях. Никого не беспокоит их «моральный дух», степень военной готовности, медицинской подготовки. Российские власти все это особо не интересует, так как им нужно отрапортовать, сколько человек поставили под ружье.
И если качество никого не интересует, то почему бы не добавить еще сколько тысяч белорусов? Тем более у них есть готовая армия. Путин все больше ориентируется на количество, а не качество. Конечно, ценность белорусской армии не слишком велика, об этом много писали, но это были рациональные суждения. Теперь их стало меньше, и Кремль хочет победить цифрой. И по мере того, как станет понятно, что первая волна мобилизации в России ничего особенного не решила, то давление на Беларусь в этом направлении может очень сильно вырасти.
— Но если Россия собирается мобилизовать миллион человек, то зачем ей еще те 15 тысяч белорусских военных — та цифра, которую эксперты называют боеспособными частями? Тем более вход белорусской армии в войну может принести явные политические проблемы Лукашенко, неизвестно, как будут реагировать белорусские призывники, не создаст ли это политический кризис.
— Мы убедились, что за последнее время восприимчивость к политическим рискам очень сильно уменьшилась. Ранее мобилизацию не объявляли именно ввиду политических рисков, из-за возможного массового недовольства. Если российские власти проигнорировали эти риски внутри России — то где гарантии, что они не проигнорируют их в отношении Беларуси?
Насчет боеспособных частей. Если в России эта боеспособность полностью игнорируется и главная задача — набрать любых людей, то почему Кремль будет интересовать боеспособность белорусской армии? Им главное — набрать живой силы, и здесь 60 тысяч белорусской армии могут впору закрыть эту задачу.
— Вы говорите об интересах Кремля. Но ведь есть еще и интересы Лукашенко, который понимает, что мобилизация и отправка белорусов на войну будет для него лично катастрофой. То есть у него уже не будут спрашивать? Или он открыто возражать уже не может, но будет доказывать Кремлю, что это ни мне, ни вам не нужно и принесет только вред?
— Лукашенко понимает, что если со стороны Кремля есть твердая решимость, то возражать — это бессмысленно. Поэтому, если будет такое решение Кремля, что Беларусь должна принять участие в войне, Лукашенко попытается «внести коррективы», в каком количестве, в какой форме, — чтобы смягчить последствия.
Но я не думаю, что у него есть возможность сказать Кремлю твердое «нет», полностью отказаться. А вот попробовать «внести коррективы», уточнить в выгодную для себя сторону, чтобы это вызвало меньше возмущения, — это он может.
— В кулуарах ООН министр иностранных дел Беларуси Владимир Макей встречался с различными западными политиками и, как утверждается, доказывал им, что «надо спасать Лукашенко от России». Может ли сейчас Лукашенко что-то предложить Западу, чтобы тот изменил политику относительно него?
— Я не вижу никаких признаков того, что Запад может как-то изменить отношение к Лукашенко. Там есть впечатление, что Беларусь намертво прикована к России и отцепить ее оттуда сейчас невозможно. На Западе нет никакой готовности поверить, что Лукашенко способен отдалиться от России. Он может освободить политзаключенных, но, кроме ценностей Запада, хотелось бы увидеть и практические шаги, хотя бы дистанционирование от России в войне.
— Так если от Запада помощи Лукашенко не получит, в Беларуси его поддержка не увеличивается, то у него нет никаких способов отразиться от России, по вашему мнению? Почему раньше удавалось.
— Раньше Лукашенко это удавалось просто потому, что раньше от него этого никто не требовал. Качество управленческих решений в России стремительно деградирует, и использовать рациональные аргументы все труднее. Когда это произойдет — я не знаю. Но с учетом того, как проходит российская мобилизация, аргументы, почему бы то же не сделать с Беларусью, приобретают силу.
Добро пожаловать в реальность!