Страх свободы

Даже малейшая либерализация, которая расползлась по Беларуси во время президентских выборов, по-видимому, оставила незаживающую психологическую травму в сознании Лукашенко.

Жестокую расправу над белорусской оппозицией можно объяснить только паникой властей. «Игры в демократию» в ходе президентской кампании показали, что даже минимальная либерализация может необратимо изменить общественные настроения.
 
Уже два месяца, прошедших со дня президентских выборов 19 декабря, все, кто следит за событиями в Беларуси, задаются вопросами: «Зачем Лукашенко это сделал?» и «Зачем он продолжает это делать?»
 
Ну, действительно, зачем устраивать в день выборов «кровавое воскресенье», задерживая 700 человек, когда оставалось потерпеть несколько часов. Ведь тогда, как плод, перезревший от двухлетней «либерализации», в руки упало бы все: и восхваление Западом «определенного прогресса», и снисходительное похлопывание по плечу, и фактическое признание результатов выборов, и легитимация власти, и визиты в Парижи и прочие Берлины? Зачем в течение нескольких недель после выборов, вместо предсказываемого многими экспертами освобождения арестованных кандидатов в президенты («погорячился, мол, с кем не бывает, но он же понимает, что это вредит его же интересам»), устаивать ежедневные допросы, новые задержания, обыски и изъятие компьютеров в редакциях независимых СМИ и в квартирах журналистов? Зачем арестовывать двух молодых российских граждан (их фамилии ничего не говорят жителям Беларуси) сразу же после отбытия ими административного ареста и, несмотря на довольно резкие заявления российских властей, держать их в заточении, не имея каких-либо доказательств их активного участия в насильственных действиях? Зачем, зачем, зачем…
 
Все видят - то, что происходит сегодня в Беларуси, объективно и неизбежно наносит ущерб сегодняшней власти, вредит ее же собственным интересам.
 
Европа обозлилась донельзя, США возобновили экономические санкции, Россия принимает заявления, в которых в кои-то веки солидаризируется с Западом по белорусскому вопросу. Российский посол в Минске, традиционно выступающий адвокатом Лукашенко, встречается с родственниками политических заключенных. Министр иностранных дел Лавров заявляет, что Резолюция Совета Европы по Беларуси отражает, в том числе и точку зрения Москвы.
 
В первые дни после шока, вызванного «кровавым воскресением», складывая какую-то мозаику из обрывков информации, руководствуясь принципом «ищи, кому выгодно», аналитики выдали две версии происшедшего. Первая - Россия, вторая - силовики.
 
Действительно, российская версия, исходя из «презумпции виновности», выглядела наиболее логичной. Именно Москва должна удовлетворенно потирать руки, наблюдая за результатами спецоперации 19 декабря - белорусский клиент разругался с Западом, и попал в еще большую зависимость от России. Про кредиты МВФ Минску на неопределенное время придется забыть, программа «Восточное партнерство», так раздражающая российских политиков, для Лукашенко закрывается, толком так и не успев открыться.
 
В этой вроде бы логичной версии есть одно «но». Допустим, все так, и это именно российские агенты влияния в белорусских спецслужбах 19 декабря повели толпу на площадь Независимости и организовали там провокации. Однако если бы власть хотела разоблачить российский след, неужели среди сотен арестованных не оказалось этих самых российских агентов, неужели десятки операторов самых разных силовых ведомств не зафиксировали никого из них. Но самый главный аргумент, по-моему, следующий: допустим, 19 декабря в суматохе событий могло произойти что угодно, белорусский правитель мог и сорваться, увидев 50 тысяч демонстрантов, заполнивших главный проспект белорусской столицы. Но почему же в последующие два месяца Лукашенко, опомнившись («что же я наделал?»), не начал исправлять ошибки, выпускать задержанных и налаживать отношения с Западом? Зачем президентская газета печатает бредни про польско-немецкий заговор, а государственные СМИ вернулись к изрядно подзабытой за последние годы теме про «загнивающий Запад»?
 
То же самое с версией про коварных силовиков, которым не нужна была либерализация, и поэтому они подставили Лукашенко. Можно допустить, что 19 декабря Лукашенко мог принимать решения на своеобразном психологическом и эмоциональном фоне, и кое-кто этим воспользовался. Но потом? Что мешало ему остановить вакханалию обысков и арестов? Напомним, когда была политическая необходимость, Лукашенко смог наступить на горло собственной авторитарной песни и выпустить из тюрьмы Александра Козулина.
 
Трудно поверить, что постоянно «перетрахиваемые» силовики решились бы на что-то такое, что может для них закончиться отставками - в лучшем случае.
 
Если это действительно был «заговор силовиков», почему бы Лукашенко, который все еще остается безраздельным правителем Беларуси, не разоблачить его и не наказать примерно нескольких провинившихся. Кстати, Лукашенко сам заявил, что это именно он руководил действиями правоохранительных органов 19 декабря, напомнив, что никакой силовик не мог ничего подобного сделать без приказа главы государства.
 
Почему же батька так себя ведет? Возможно, правильный ответ, как это нередко бывает, является одновременно и самым простым - политический режим, построенный Александром Лукашенко, не может существовать по другим правилам.
 
Даже малейшая либерализация, которая расползлась по Беларуси во время президентских выборов, по-видимому, оставила незаживающую психологическую травму в сознании Лукашенко. Слушать все эти лозунги «Уходи», «Пора менять лысую резину», «Верни выборы, отдай, что украл», смотреть на очереди людей, желающих поставить свои подписи за оппозиционных кандидатов, Лукашенко было невмоготу. Уже за несколько недель до выборов в его выступлении прозвучал намек на то, что может и должно произойти после выборов. «Я и не столько терпел, потерплю критику еще две недели», - сказал Лукашенко на Всебелорусском собрании. Месседж был понятным - две недели потерплю, но не больше.
 
Ход избирательной кампании показал, что белорусская властная система не выдержала даже той небольшой порции либерализации, которая была дозволена последние месяцы. Власти не без основания испугались, что даже минимум свободы может необратимо изменить общественные настроения. Если выпустить джинна из бутылки, то вдруг он начнет делать не только то, что ему приказывают. И Лукашенко готовился «вернуться к норме». В представлении же белорусского руководителя, какие-то минимальные проявления демократии возможны только «не взаправду» и на определенный короткий срок, на несколько месяцев президентской гонки. Раз уж решено проводить «выборы», то нужно, чтобы они хоть формально соответствовали этому понятию.
 
А между избирательными кампаниями должен царить авторитарный порядок, что достигается зачисткой политического ландшафта и подавлении оппонентов. Насколько серьезно подавление, зависит от ситуации, прежде всего международной. Если в конце 90-х политические оппоненты Лукашенко просто исчезали, то после выборов 2006 года кандидат в президенты Александр Козулин был «всего лишь» посажен в тюрьму.
 
Однако принцип остался неизменным: отыграв свои роли во время избирательной кампании, актеры должны надолго, а лучше навсегда, уйти со сцены. Поэтому после каждых выборов наступает период заморозков, во время которого градус свободы понижается до уровня простой декларации. На следующие выборы снова дается иллюзия временного разгула демократии, заканчивающегося очередной «элегантной» (или не очень элегантной, как на сей раз) победой.
 
После которой запугивание белорусского общества, возращение его в довыборное состояние, прививка повышенной инъекции страха становится одной из главных задач режима.