Лилия Львовна Меликовская умерла три дня назад. Всю свою жизнь она прожила в Борисове, исключая эвакуацию во время Великой Отечественной войны. В гостях у борисовчанки, члена Борисовского еврейского общественного объединия «Свет Меноры» Лилии Львовны Меликовской мы побывали несколько месяцев назад. В тот день она стала одним из героев поекта Дмитрия Шеметкова «Лица общины», и рассказала EX-PRESS.BY о себе.
— Родилась я в 1933 году, в Борисове. Папа мой, Лев Исакович Кац, был директором леспромхоза, в котором сам с малых лет работал, учеником туда пришел. Жили мы там, где сейчас завод «Пролетарский молот», а прямо рядом с домом была река Березина. Помню, бегала я прямо по бревнам, которые там сплавляли.
Мама моя была домохозяйка, бабушка с нами жила. Я была второй дочерью у своих родителей, после меня родилась еще одна моя сестричка. Когда началась война, ей был только год.
Мы успели отправиться в эвакуацию, в Татарскую ССР. Там, в селе Косяково Казанской области жили, пока не закончилась война. Мама работала в колхозе, а мы, дети, ходили ей помогать. Я училась в школе. А отца в войну отправили в Моршанск, он там руководил леспромхозом.
В 1946 году мы вернулись в Борисов, и был момент, которому я была очень удивлена. Дело в том, что мама, бабушка и папа дома говорили на идише, в эвакуации я слышала русскую речь. Когда мы вернулись в Борисов, я спрашивала: «На каком языке здесь люди говорят?». Борисовчане говорили на белорусском, который я к тому времени забыла. В 5-й класс я пошла не в первую, белорусскую школу, а во вторую, где обучали на русском.
Дали нам две комнаты в трехкомнатной квартире в двухэтажном доме на Дзержинского. Там не было ни воды, ни отопления — мы носили с улицы воду, топили печь. Жили там много лет.
Я поступила в библиотечный техникум, распределили меня в Борисовскую районную библиотеку, там я работала много лет. А на пенсию ушла из библиотеки училища №205.
О том, что мы евреи, я знала всегда. Мы не были религиозными — за исключением бабушки, они тихонько молилась. Папа был коммунистом, мама знала, что на религию — табу. Но маца на Песах у нас, как в любой еврейской семье, была всегда. К пасхе в старом городе в одном доме пекли мацу — я помню, как мы носили туда муку.
Я выросла, стала девушкой, была очень красивой. От поклонников отбоя не было, но это меня не волновало. Я знала, что замуж выйду только за еврея. Нас с Михаилом Лазаревичем Меликовским познакомили наши близкие, они почувствовали, что мы — настоящая пара. Жили мы хорошо, даже очень. Еврейский мужчина приспособлен, чтобы был лад в семье, достаток, чтобы все было хорошо.
Маленьким мальчиком Миша учился в Воложинской иешиве, получил действительно религиозное образование. Его родителей я не застала, отец его в Воложине был кузнецом. А Миша работал водителем и ремонтником машин, но он знал все традиции, читал на идиш, и в еврейской общине его всегда приглашали и поздравить кого-то, и проводить в последний путь. А я пела в вокальной группе, мы исполняли наши традиционные песни. И дома, и для праздников мы готовили традиционные блюда: цимес, и гефилте фиш (фаршированная рыба) и многое другое.
А юмор еврейский! Я знала анекдоты, истории и была удивительной рассказчицей. Мы с мужем ни разу не поссорились за всю нашу жизнь. Он мне все помогал, все делали мы вместе, разговаривали. Он был мой главный друг, мы говорили обо всем.
Своих детей я не родила. Но мой племянник — сын младшей сестры, стал и мне сыном. Мы заботились о нем, и он стал настоящей опорой для меня. Это счастье мое, что он есть.
Миша умер, когда я заболела, от переживаний его серде не выдержало. Похоронили его на еврейском кладбище в Старом городе. Там многие наши родные, там буду похоронена и я.
24 февраля во время прощания с Лилией Львовной Меликовской председатель еврейского общественного объединения «Свет Меноры» Михаил Перец выразил соболезнование ее родным и близким: «Она была достойным человеком, пусть душа ее упокоится в Ган Эден».
Добро пожаловать в реальность!