Борисовчанин Михаил Иванович Киселев, он же Михель Нохимович Аксельрод, рассказал EX-PRESS.BY о своем детстве в бедном рабочем районе Борисова, о еврейском гетто, где расстреляли всю его семью, о фашистском концлагере, где он был три года, и о том, что помогало ему выжить.
— В море столько песка не будет, сколько всего я видел в жизни, — говорит 92-летний борисовчанин Михаил Киселев.«В 30-х годах в Борисове был американский магазин «Торгсин», там были такие красивые продукты, — мы ходили на них смотреть»
— Родители мои – Нохим и Гинда Аксельрод — были простые рабочие люди. Я был их третьим ребенком, назвали меня Михелем. Отец работал конюхом на «Коминтерне», сейчас это Борисовский ДОК. В то время мы жили в рабочем бараке. Семья наша была очень бедная — бульон с маргарином ели только с получки, а чаще ходили голодные. Помню свою старенькую бабушку, ложка ее варенья было самым вкусным, что я пробовал.
Но была и другая жизнь до войны. В 30-х годах в Борисове был американский магазин «Торгсин», там были такие красивые продукты, их продавали за доллары, а мы ходили на них посмотреть. А еще мама давала копеечку на еду в школе, а я ее тратил на кино — хороший кинотеатр тогда был в Борисове. Учиться меня долго не принимали: в еврейской и русской школах не хватало мест. Мама отвела меня в 1 класс, только когда построили новую школу. До войны я успел окончить всего 5 классов, мне было 15 лет.
В нашей семье как такового религиозного воспитания не было, но иногда собирались у нас мужчины и молились.
«Один еврей спрятался в уличный туалет, прямо в дыру — полицаи достали его оттуда, раздели, в гетто вели голого»
О том, что началась война, я узнал в нашем дворе — голос Левитана из репродуктора объявил. Немцы в Борисове появились уже через 2 недели. К нам в барак пришли четыре полицая и приказали: «Собирайтесь!». Вокруг творилось нечто невообразимое. Я видел, как один еврей спрятался в уличный туалет, прямо в дыру — полицаи достали его оттуда, раздели, в гетто вели голого. Другого человека вытащили из печи, где он пытался прятаться. Нашили на одежду желтые латки и вели в гетто через весь Борисов.
Когда из домов выводили евреев, другие местные жители лезли туда, за их добром. Полицаи стреляли в них, так как им самим нужно было это добро.
Борисовское гетто — это была огромная территория за колючей проволокой, которую охраняли полицаи. Людей было много, всем было страшно, холодно и голодно.
Однажды ночью я и сестры пробрались через колючую проволоку и пошли к знакомым просить какой-нибудь еды. Возвращаясь под утро, узнали, что из гетто начали вывозить людей на расстрел. Моя душа рвалась к родителям, но я уговаривал сестер не возвращаться. Понимал, что это — все. Но они не послушали, а я стоял и смотрел, как они уходили.
Всю мою семью расстреляли. Отцу было 58 лет, маме — 48, сестрам 26 и 22, а брату всего 7 лет.
Я шел по дороге и не знал, зачем и куда иду.
«Я мог родительскую фамилию себе вернуть, но решил — раз фамилия Киселев спасла мне жизнь, я ее себе и оставлю»
В декабре 1941 года, в Крупках, меня схватили и забрали в комендатуру. Там пьяные полицаи издевались, добивались от меня — еврей ли я. Не стал я говорить, как меня зовут, вспомнил фамилию одноклассника, и назвался Киселевым Михаилом Ивановичем.
Сначала меня отправили в тюрьму на три месяца, а потом в Польшу — в лагерь у города Бяла-Подляска. А затем увезли в Германию. Меня и других парней «купил» хозяин толевого завода, на три долгих года я попал туда. Весил я тогда 30 килограммов, а рулоны рубероида весом 48 килограммов носил и бетон. Хозяин давал 150 грамм хлеба, 20 грамм маргарина и похлебку из брюквы. Жили мы несколько человек в пустом доме — оттуда выводили на работу, а потом просто запирали на ночь. Люди умирали как мухи.
Когда пришли русские и освободили наш лагерь, каждого долго допрашивали. А после посадили на товарняк, прямо на уголь, и отправили в Минск, затем в Борисов. Там снова несколько месяцев допрашивали, пока выяснили, как именно я остался жив. А потом дали мне паспорт и военный билет. В тот момент я мог родительскую фамилию себе вернуть, снова стать Аксельродом. Но решил, раз фамилия Киселев спасла мне жизнь, я ее себе и оставлю.
«Телевизор не смотрю: все врут оттуда. А вот память моя, голова и сердце хранят все, что пережито».
В 1949 году познакомили меня с простой и работящей девушкой. Мы поженились и верно прожили вдвоем 61 год. На развлечения и отдых совсем не было у нас ни сил, ни времени: своими руками мы строили небольшой наш дом. На разных предприятиях Борисова работал я сварщиком — надо было очень много работать, чтобы дом достроить. На пенсию уходил с «Автогидроусилителя» в 1976 году. Уже оформляя пенсию, пошел в ЗАГС и там нашелся документ о моем рождении в 1925 году.
В 1976 году у Михаила Киселева появилось свидетельство о рождении. Я посещал еврейские общины в Борисове, и в Минске, а потом ходить и ездить стало тяжелее, да и многие евреи уже уехали. А все мои поездки завершились в Борисове, я здесь живу и мириться со старостью не хочу. Мне все время надо что-то делать. Кажется, сохранить себя я смог от того, что никогда не пил и не курил, только много работал и был верен жене. Сейчас живу тихо, в своем доме — здесь всегда найдется, чем заняться. Телевизор не смотрю: все врут оттуда, не верю я ничему. А вот память моя, голова и сердце хранят все, что пережито.
Рассказ и фото Михаила Киселева станут частью выставки проекта Дмитрия Шеметкова Добро пожаловать в реальность!