Как появился проект «Ищи своих», что говорят матери пленных россиян, каков портрет среднестатистического российского захватчика, когда закончится война – об этом Дмитрию Гордону рассказал украинский блогер Владимир Золкин, который записывает интервью с российскими пленными.
Трупы и фейки
Когда началась война, никто не знал куда бежать, что делать, за что браться. Я записался в территориальную оборону и одновременно писал и публиковал все, что можно было публиковать. Россияне, который меня читали до этого и которых я считал, между прочим, вменяемыми людьми, стали комментировать, что это все неправда, у нас нет трупов, нет потерь и так далее. Они меня немного даже этим раззадорили, можно сказать. Я стал обращаться ко всем людям, которых знаю, просить: дайте мне возможность поснимать трупы этих россиян, показать им со всеми идентифицирующими признаками, что это все по-настоящему.
Одновременно вместе с этим мы с моим коллегой, с которыми снимаю видео и еще с одним другом – системным администратором – разработали сайт «Ищи своих» и соответствующий телеграм-канал, чат-бот, и россияне туда начали отправлять запросы на своих близких людей, которые отправились в Украину, оставляли свои номера телефонов. Я, долго не думая, стал запускать прямой эфир в ютубе, звонить им, общаться с ними. Увидел, что это работает, до них что-то доходит, туго, конечно, очень туго, прям сильно туго, но доходит. Потом у меня появилась возможность пообщаться с пленными. Я слышал от них однообразные ответы, и после третьего-четвертого эфира понял, что они по одной методичке отвечают. Тогда подумал: а что будет, если они будут говорить со своими родственниками – так же будут им, интересно, отвечать?
Я попал в нужное место, в нужное время, к нужному человеку, который не побоялся, взял на себя ответственность сделать нужный звонок. Так я попал к пленным, стал записывать эти интервью, и делаю это до сегодняшнего момента. Это уже становится, честно говоря, тяжеловато, но я собираюсь делать это ровно столько, сколько смогу.
Вживую я не видел трупов русских солдат. На фото и на видео видел, очень много. Трупы видел мой оператор Дмитрий. Он раньше никогда ничем таким не занимался, но появилась возможность поехать поснимать разгрузку этих трупов, - когда их ежедневно привозят в составе, разгружают из рефрижераторов, досматривают и потом отправляют уже в морги на сохранение. После этого маленького видео Россия впервые дала запрос на шесть тел – как раз те лица, которые мелькнули в этом видео. Их было, конечно, очень много. У нас на сохранении больше 10 000 трупов. Наши официальные данные, что погибло уже около 30 000 – это абсолютно правдивые данные. Россия не торопится забирать тела своих солдат – зачем, им же тогда придется компенсацию выплачивать своим людям. Это цинично звучит, но это правда. Сами россияне мне подтверждают, что это правда.
Сделано около 200 интервью с русскими пленными. Не все понимают, что это не то интервью, где можно посидеть, по душам поговорить. Это мое попадание в соответствующий изолятор, где они находятся, это все происходит не сразу, не так просто, на это уходит много времени. Например, я приехал туда в 8 утра, а к ним попал в 11, а мне уже нужно в пять уходить. Иногда время ограничено, а хочется же со всеми хоть по два слова сказать. Рекорд – это 16 интервью за день, и это конкретные вопросы и конкретные ответы, для того, чтобы понимать хотя бы в общем картину.
Среднестатистический портрет захватчика: в голове высохший грунт
В России есть такая история, что если молодой человек не пойдет в армию, то ему путь на нормальную работу закрыт. Это абсолютно реальная история из их уст. Если ты живешь в Питере или в Москве, если у тебя еще два высших образования, то ты где-то пробьешься, а в остальных местах, в глубинках, откуда в основном эти все люди, у них нет другого выхода. Поэтому все они идут служить, а не потому что это их цель или призвание, и что у них есть мотивация. Все они "срочку" фактически не служат, а переходят сразу же на контрактную основу, потому что на контрактной основе есть возможность получить какие-то деньги. Кроме того, все эти несчастные люди остаются или служить в армии, или идут в правоохранительные органы. Я так понимаю, что процентов 40, не меньше, у них либо в армии, либо в правоохранительных органах. Вот такая вот страна. Поэтому среднестатистический портрет – это россиянин в основном из глубинки, средний возраст 23 года, не приходится говорить ни об образовании, ни о социальном статусе. Все это люди, которые ни одного раза не были за границей, в принципе не выезжали дальше своей области, ничего не знают, ни в чем не ориентируются, слышали только то, что у них говорят по телевизору, имеют там какие-то свои интересы в жизни. Все.
Меня всегда интересует, что там у них в голове, и я для себя нарисовал такую картину: это высохший грунт, на котором ничего не растет. Все время пытаюсь капнуть туда хоть каплю живительной влаги – правды, действительных обстоятельств, которые происходят вокруг них – чтобы хоть как-то немножко что-то размочить, чтобы там что-то начало шевелиться. Опять-таки, очень-очень туго оно начинает шевелиться. Они наперёд знают, что у них будет: вот он пошел в армию, потом он служит в правоохранительных органах, потом у него пенсия – и все. У них наперед так все расписано, а другого они не знают, не задумываются над другим. Причем, с точки зрения эмоций или чувств – это, в основном, нормальные люди. Они любят своих близких, ну, многие из них. По крайней мере, они любят своих жен, они плачут, когда с ними разговаривают, они любят своих детей, но на этом, пожалуй, и все. На их минимальных интересах, которые их окружают, их мир в общем-то и заканчивается.
Пленные, которые попадали в первые дни войны, все как один говорили, что не знали, что они идут в Украину воевать. И там же была ещё одна версия: «нам изначально сказали, что мы идем маршем до Киева, просто доедем до Киева». И там балалайка, медведь, матрешка – все уже договорено с правительством и все будет хорошо. «Нам вот так вот сказали, и мы просто ехали», а вторая более распространенная версия – «мы не знали». Третья версия, которую мы слышали от некоторых. К примеру, от штабного офицера, россиянина, который служил в Чечне. Он сказал, что люди писали отказы 20-го, 21-го и 22-го числа. То есть в этой части люди наперед знали, что будет и куда их собираются отправлять, и писали отказы. Он реально об этом свидетельствует.
Правда и там, и там, и там. И в то же самое время есть ложь. Есть те, которые врут, но есть и те, которые говорят правду. Молодые люди, 19-летние срочники. Некоторым из них даже автомат не успели дать. Он там был где-то в полях на учениях, катался вдоль границы, он там печку топил, костер поддерживал, и тут резко сбор, ему говорят: прыгай в машину, а оружие… А ладно – без оружия, ничего страшного, ночь, просто переезжаем. И вот этот молодой человек переехал в Украину, и я беру собирательный образ: увидел, как спереди несколько машин случайно взорвались, сзади несколько машин случайно взорвались, увидел 50-80 обгоревших обугленных тел своих товарищей, с которыми он шел, у многих оторвало конечности… Многие из них действительно не знали вообще и не ведали, куда их посылают, и, естественно, эти люди сразу же сдались в плен. Никаких вариантов там не было.
Многим из них специально рассказывали на построениях – это все зависело от их непосредственного самого ближайшие руководства – про притеснение русского языка. Когда они заехали в Украину, если их сразу не разбили, то их строили, и все зависело от того, насколько сильный бодун у командира роты. Если полегче, он мог просто сказать: знаете, не трогайте меня, там нацисты в черной форме, вы их отличите по форме. Другой рассказывал про притеснение русскоязычных, третий мог про биолаборатории задвинуть или что-нибудь еще похлеще. Их специально натравливали, чтобы они не сдавались в плен, что здесь над ними будут издеваться, что здесь будут жестокие пытки, и что здесь все одни сплошные нацисты.
Была такая история, когда три человека идут, их уже взяли в кольцо, и среди них один рассказывает двоим другим, что ни в коем случае в плен не надо сдаваться, потому что будут издевательства. И по иронии судьбы именно этого человека застрелили, а те двое, которым он рассказывал, попали в плен. Вот они сидят передо мной и я спрашиваю: «Что, издеваются, бьют?» – «Нет, не издеваются и не бьют».
Моя задача – вопреки тому, что им там рассказывает, донести до них, что произошло на самом деле из уст их же людей. Доходит опять-таки плохо, но до некоторых все-таки доходит.
Я не встречал среди пленных таких очень упоротых идеологически убежденных людей, которые пришли сюда бороться с нацизмом. Потому что не может быть крепким и не может придавать уверенности то, что построено на чистейших фейках и на чистейшей лжи. Вся ложь и пропаганда российского телевидения рассыпается в один момент. Как только ты начинаешь задавать несколько самых простых: «Какая была ваша цель?» – «Я не знаю, я служил в армии, потому что мне за это платили деньги» – «То есть ты, получается, наемный убийца, ты приехал в чужую страну убивать?» – «Ну, возможно, так, а может быть это и не так». Но тут круг замыкается, потому что никакой другой цели и мотивации, кроме зарплаты, которую им там платили, у них не было.
Они не обученные бойцы, не какие-то подготовленные воины – это люди, которые думали, что служить в армии – это значит, красить бордюры. Вот и все.
Среди пленных я бы, наверное, сказал, что 50 на 50 те, кто сами сдались, и те, кого захватили. Была парочка лейтенантов, толковых, вменяемых ребят. Даже удивляюсь, как такие там могли быть. Так вот, увидев разбитые колонны и так далее, они брали своих подопечных, понимая, какая на них лежит ответственность, что это чьи-то дети, приказывали им сложить оружие и выводили их на сдачу в плен. И таких примеров было несколько, они подтверждаются другими данными. А были те, которые боялись сдаваться в плен.
Самая интересная история – это с нашими вот этими ОРДЛовцами. Те только спят и видят сдаться в плен. Это же какой-то анекдот, когда по сфере образования у них пошла разнарядка – дать бойцов. И вот передо мной сидит учитель русского языка, преподаватель кружка информатики и сторож из техникума. Их просто достали оттуда, одели в форму и бросили. Я с ними общаюсь, и там у них у всех одна общая проблема – у них очень плохо с самоидентификацией.
Когда их спрашиваешь, ты русский или ты украинец, ты россиянин или ты украинец, они не знают, что ответить. И точно так же они не знают, что ответить на вопрос: «Вы куда вообще хотите: в Россию или в Украину?» Процентов 30 четко отвечают: да, я хочу в Украину, и практически все отвечают, что после 14-го года ничего «русский мир» им хорошего не принес – шахты закрывались, цены росли, работы не было. И естественно, о какой войне там может идти речь, там никто и в страшном сне не представлял, что его сюда отправят.
Рассказывали даже, что их использовали как проверку боем, – просто бросали на позиции ВСУ, а когда они доходили до этих позиций, обстреливали и их, и ВСУ. И они все хорошо знают о таком отношении к себе, и они все хорошо знают, что никакого желания у них воевать не было. Многие из них говорят, что хотели бы остаться в Украине, просят убежища, многие из них сдались действительно добровольно. Правда, добровольная сдача – это одно, а сдача, когда уже нет других вариантов, как только сдаться, это другое. Так вот, многие из них действительно оставляли свои позиции ночью, тихонечко уходили, складывали оружие и сдавались. По моему мнению, таким людям необходимо давать убежище хотя бы только ради того, чтобы показать другим, что так можно, и что можно прийти спокойно без боя сдаться, и ничего тебе здесь в Украине не угрожает.
Мне повезло пообщаться с пилотом Красноярцевым, который реально застрелил мирного жителя и признался в этом. Но признался он в этом отнюдь не из-за раскаяния, а просто потому, что у него вариантов других не было, – потому что за ним гнались мирные, и он застрелил одного. Думаю, что этот человек посчитал, что у него банально патронов в патроннике не хватит, чтобы отстреляться от всех мирных, и ему пришлось сдаться. Там, скорее, был сухой расчет. Красноярцев производит впечатление человека не глупого, но человека, который всю жизнь считал себя тупыми механизмом, которому дают координаты и который летит и бомбит, который никогда в жизни не задумывался, куда прилетает его бомба, кого она убивает, сколько жизней она может унести и сколько горя может наделать. Такое впечатление, что они будто абстрагируются от этого всего,. Он же и Сирию бомбил до этого.
Этому предшествовал другой эпизод. Когда мы набрали его жену. Он только во время этого звонка узнал, что его жена и мама бегают по каким-то инстанциям в Москве, доказывая, что он реально находится в плену. Это еще одна абсурдная история, когда россияне не признают, что их родственники находятся в плену. Казалось бы, ладно, если бы какой-то рядовой пропал без вести, а здесь же узнаваемый человек и высший офицерский состав, и его же показали, когда его задерживали. Но нет – его жена не может добиться, чтобы российское командование просто признало, что он является пленным и просто занесло его в список пленных. От россиян комментарии: "это фейк", "это неправда". То есть для них их люди – это даже не биоматериал.
У них же есть великолепное изобретение – мобильные крематории. Это, наверное, единственное, что россияне смогли за все это время изобрести: просто ездить по полям и просто утилизировать своих людей.
Их матери и жены
По поводу матов в разговоре даже с родителями и по поводу культуры общения – да, это их менталитет. Я этим никогда не интересовался и только сейчас столкнулся с этими людьми, раньше знал россиян постольку-поскольку. В России пару родственников было. Я вот только вернулся из Харькова, где записал Северную Салтовку – это ужасающее просто зрелище, когда нет ни одного высотного дома, в который не прилетела ракета и бомба из России.
И мне люди там рассказывают, которые до сих пор сидят по подвалам (Харьков до сих пор бомбят): «Я здесь нахожусь в Харькове, а моя близкая родственница – в Белгороде. Я звоню и говорю: слушай, нас бомбят, это ужас, мы горим. А та говорит: ничего, вы потерпите немного, мы сейчас вас освободим». Как можно комментировать, что эти люди разговаривают матом со своими родителями или детьми, если в их голове вместо мозгов то, что им сказала Скабеева по телевизору. И если завтра Скабеева скажет, что два плюс два равно 25, так и будет, завтра скажет 27 – так и будет. Что там в головах, в душах? Там, к сожалению, пустовато, мягко говоря. Кроме той зарплаты, которую они получают, жизнь у них абсолютно бессмысленная, серая. И кроме телевизора и алкоголя у них в голове больше ничего нет.
У меня сложилось впечатление, что многим родителям, женам попавших в плен ребят, по большому счету, все равно, что с ними дальше будет.
Очень часто у меня было такое ощущение, что родственники как-то немножко разочарованы, что тот остался в живых, потому что компенсация на носу была, пять миллионов, а он живой – что такое, непорядок.
Но есть и другие истории. О таких историях рассказывать всегда хочется больше. А когда слышишь полное безразличие к своему ребенку, я не понимаю, как об этом можно рассказывать. Бывало, что мама не успевает у сына спросить: «Сынок, вообще ты как», – два месяца не слышала его, не знала вообще, что с ним. И вместо того, чтобы спросить, как здоровье, на замечания сына, что здесь все не так, как говорят по телевизору, она начинает ему рассказывать российскую пропаганду, которую слышит по телевизору, и упрекает его в том, что его там зомбировали.
Так в России работают: они все время обвиняют нас в том, в чем они сами повинны, безусловно. Эти все наемники, ЧВК Вагнера – это убийцы, нацисты прямо у вас под боком. Там полный сброд с татуировками нацистскими. Только нацизм – это же ведь не татуировочки. Нацизм — это те люди, которые все это сделали с Харьковом, с Мариуполем и с другими городами. Вот это вот нацизм.
Российские журналисты в бронежилетах с касками лазят по этим разбитым городам и ищут там какие-то книжечки, какие-то значки, какие-то признаки свастики или еще чего-то. Ребята, там этого ничего нет. Вы разбили эти города – это и есть нацизм, а не значочки, которые вы там ищете.
Есть случаи другие. Например, мама, не слышавшая своего сына два месяца, которой пришло уже два извещения, или письма благодарности, как они их там называют, о том, что он погиб. Добрые люди ему уже поставили на аватарки в соцсетях черные ленточки. А мама – нормальная, именно нормальная, такая, как МАМА – в нашем таком привычном понимании этого слова. Я ей звоню: «Здравствуйте, вы хотели бы поговорить со своим сыном?» И вот надо слышать все ее эмоции, когда даю ему трубку. А сын, которого вообще еле собрали в кучу наши врачи, – те, от которых кто-то кого-то пришел спасать, спасают этого ребенка. Он лежит на аппарате Елизарова – ему 19 лет, срочник. Мама разговаривает с ним, и здесь мы слышим настоящие человеческие эмоции. Вот здесь я верю, что она не знала и он не знал, куда его посылают.
Пленные даже не вызывали у меня чувство ненависти, потому что я стараюсь абстрагироваться от чувств. Мне помогает от них абстрагироваться огромное количество работы с ними. Конечно, омерзение, безусловно, испытываю, неприязнь, когда разговариваю с этим человеком, с этим пленным.
Они уже немножечко прозрели, прозрели хотя бы в смысле развенчания основных российских фейков. Потому что они все это увидели на свои глаза и поняли, как минимум, что здесь обыкновенные люди, даже получше и почеловечнее. Многие говорят, «я здесь лучше питаюсь, чем в части». Но когда я разговариваю с их родителями, тут, конечно, бывают посложнее эпизоды. Потому что эти люди все ещё находятся полностью под влиянием зомбоящика. Абсурдность их мышления нам в голову не укладывается. Вот этот пример с родственницей, которая говорит: «Потерпите, мы вас освободим».
На каждом таком интервью я задаю вопросы: почему вы ехали? Если мне кто-то только говорит, что защищает русскоязычных или еще что-то в этом духе, я начинаю это все разбирать по молекулам, и в конечном счете спрашиваю, что из этого всего подтвердилось? Ни один еще не сказал, что подтвердилось хоть что-то. Другой вопрос, что по сути у них в голове ничего не изменилось, они все равно остались такой же аморфной массой, которая вернется в Россию. Возможно, они в армии служить уже не будут, возможно, они уволятся, но они все равно не стали здравомыслящими гражданами, которые поверили, что от них что-то зависит.
У нас в Украине это нормальная гражданская позиция – понимать, что от тебя многое зависит, ты можешь многое делать, ты можешь на многое влиять, а у россиян в менталитете этого не заложено. У меня был стрим позавчера, и я звонил россиянам, которые оставляли мне номер. Очень много нормальных из них было. Или вот Борис Гребенщиков – он же тоже россиянин. Я только сейчас увидел новость о том, что он сыграл концерт возле Бранденбургских ворот и 12 миллионов передал Украине. И Лия Ахеджакова. Могу много назвать имен.
Я не хочу обобщать. Не могу игнорировать тот факт, что многие из них помогают нам сейчас в этой информационной войне, в которой наша задача – просто донести простую правду. И каждый, кто нам в этой войне помогает, сегодня наш соратник.
«Ищи своих»
Мы создали сайт «Ищи своих», благодаря которому мамы, жены в России могут искать своих детей, которых отправили на преступную войну в Украину. Этот сайт на территории России был заблокирован, моментально. Они пытаются скрывать количество пленных и количество погибших, они бросили на это всю силу своей пропаганды. Канал дважды блокировали на ютубе, но подключились замечательные ребята, которые помогли мне все это вытянуть, причем совершенно бесплатно. Благодаря им этот проект выжил.
«Ищи своих» в телеграм-канале также блокируют всеми возможными силами. Его сейчас сложно найти, в поисковике в телеграме уже не выдается. Как, впрочем, и мой канал. Обратил внимание на такую штуку: ждал первый месяц, когда же какие-то российские пропагандисты начнут говорить и рассказывать, что это все фейк, пытаться меня как-то разоблачить, замочить коллективно или не коллективно, у них же куча этих проплаченных блогеров – и ничего! Ничего, никакой реакции. Потому что они понимают, что это правда.
Они выбрали общую концепцию: давайте об этом проекте вообще не говорить. Некоторые известные российские ресурсы вначале меня приглашали дать какие-то комментарии, а потом со всеми с ними связь резко пропала. Я их, конечно, ни в чем не обвиняю, прекрасно понимаю, что над ними поработали спецслужбы, но могу сказать точно: этого проекта, этой деятельности они боятся просто, как огня. Сайт заблокировали, но телеграм-канал до сих пор работает, у меня есть все ссылки, у меня есть все ссылки на ютубе. Они борются, а мы со своей стороны делаем то, что можем.
Победа Украины не обсуждается
Чем и когда закончится эта страшная война – это самые сложнейшие вопросы. Это вопрос к военным экспертам, наверное. Но в этой войне, безусловно, победит Украина. В этой войне уже победила Украина. Вся Украина объединилась, даже те, которые были лояльны к России. Безусловно, победа Украины здесь не обсуждается. Я даже сказал бы, что крах России в результате этой войны тоже не обсуждается. Здесь многое зависит, конечно, от санкций, наших западных партнеров – продолжат ли они свою политику, не пойдут ли на попятную, не пойдут ли они на какие-то договорняки ради своих каких-то интересов. Но, по моему мнению, это война должна закончиться где-то в течение года, хотя бы острая фаза должна закончиться, и все это должно утихнуть. Если, например, крякнет Путин в конце концов, то это, конечно, может произойти еще раньше. Потому что это даст возможность россиянам, серым кардиналам сказать, что это он виноват во всем, это вот он все затеял, а нам-то это спецоперация вообще ни к чему. Ну и продать какую-то «перемогу» своему плебсу, рассказать, что они что-то там, где-то денационализировали – и все закончить.
Я стараюсь популяризировать этот проект в данный момент, чтобы еще больше привлечь внимание к этому контенту, который делает свое дело. Мне звонят из Германии, из Италии, спрашивают, можно ли взять кусочки видео и перевести, можно ли опубликовать? Я говорю: нужно это сделать! Я уже давным-давно публично заявил и дал всем согласие: берите, публикуйте, комментируйте, давайте ссылку на мой канал, потому что это первичный контент и это должно его популяризировать.
Я мечтаю о том, чтобы прекратить интервью с российскими пленными. Но думаю, что если будет исходить от России какая-либо угроза, то на основе той концепции, которую я начал, ее нужно будет тем или иным образом продолжать – продолжать эту спецоперацию по дезомбизации России.
Добро пожаловать в реальность!