В начале апреля глава МИД Беларуси Владимир Макей обратился с официальным письмом к дипломатам ЕС, призвав отказаться от санкционной политики и возобновить диалог. Реакции Евросоюза в публичном пространстве пока не последовало, зато спустя некоторое время отреагировали Соединенные Штаты. Спецпредставитель США в Беларуси Джулия Фишер отметила, что вопрос переговоров с белорусским режимом важен, но при определенных условиях.
Насколько реальна разморозка отношений и есть ли сторонам, что предложить друг другу в нынешних условиях, Филин обсудил с политологом, учредителем и директором Совета по международным отношениям «Минский диалог» Евгением Прейгерманом.
— В политике вообще не бывает констант, реальных либо нереальных, все развивается в зависимости от изменяющейся ситуации, — говорит эксперт. — На протяжении более чем полутора лет с момента возникновения политического кризиса в Беларуси и начала полноценной дипломатической, санкционной конфронтации с ЕС, уже было несколько моментов (они не были заметны в публичном пространстве тем, кто следит за новостными заголовками, но известны специалистам), когда происходило, так скажем, «созревание» сторон для того, чтобы остановить дальнейшую эскалацию.
Но потом каждый раз происходило что-то, что, наоборот, еще больше, подталкивало эту эскалацию в негативном направлении: посадка рейса Ryanair, миграционный кризис, и вот сейчас — война в Украине.
Очевидно, что при каждом новом витке эскалации разрушалась все больше инфраструктура не просто двухсторонних отношений, но всего того, что связано с возможностью Беларуси играть какую-то позитивную роль в региональной безопасности. Сегодня мы зашли слишком далеко в этом направлении. Поэтому реальные последствия для региона и остальных игроков от того, что Беларусь оказалась там, где она находится— в том числе, в результате санкционного давления, — как никогда очевидны.
Аналитик отмечает: разговоры, которые велись на экспертных площадках 1,5-2 года назад, включали и сценарии, что будет, если Беларусь загнать в угол, но многим казались нереалистичными, слишком гипотетическими. А сейчас именно это и произошло, и правы оказались те, кто предрекал ухудшение ситуации для всех сторон — и загоняемой в угол, и загоняющих.
— Понимание необходимости поиска точек соприкосновения в сложившейся ситуации большее, чем это было раньше. Другой вопрос, что начинают действовать политические логики, когда всем важно сохранить лицо и тому подобное — и это, конечно, усложняет переход от понимания проблемы к поиску ее практического решения.
Опубличивание письма Макея, по мнению политолога, не означает отрицательного ответа ЕС на призыв к диалогу.
— Я не помню случая, чтобы перед каким-то важным событием Рикард Йозвяк, который опубликовал письмо Макея, что-нибудь не «опрелюдил». Это значит лишь то, что он просто хорошо работает и имеет хорошие коммуникации с конкретными официальными лицами в ЕС.
Второй момент: подозреваю, что это письмо передал журналисту человек, который вряд ли был его адресатом. Этот дипломат может быть тем самым каналом, который передает всю информацию Йозвяку, а может быть, он имеет, некие «обиды» на официальный Минск. Но к принятию политических решений это не имеет никакого отношения, и нет ни логических, ни фактических оснований делать вывод, что публикация письма — это ответ ЕС на него.
При этом, подчеркивает Евгений Прейгерман, нет и оснований ожидать, что на письмо главы белорусского МИД тут же откликнутся послы и европейские политики, готовые налаживать отношения:
— Хотя как минимум часть адресатов письма восприняла его «нейтрально-позитивно», быстрого процесса отклика очевидно не будет, и установившееся молчание ЕС совершенно нормально. Дальше все будет зависеть от того, как развивается в целом ситуация, связанная с войной России и Украины, каким образом проявляется здесь роль Беларуси и ее статус в этом конфликте, и как политики и дипломаты из разных стран начинают видеть возможности урегулирования ситуации в регионе.
Поэтому сегодня, скорее, мы можем вести речь не о том, ответил ли что-то ЕС — нет, не ответил, а о том, будет ли Беларуси в будущем что предложить ЕС, а ЕС — Беларуси. И во второй части, очень важной, как мне кажется, ситуация коренным образом отличается от того, что было, например, лет 5-6 назад.
— И что, на ваш взгляд, стороны могут предложить друг другу, если отношения с Западом напоминают замкнутый круг: одни дают понять — ослабьте санкции, тогда начнем разговор, другие — начните выполнять наши условия по освобождению политзаключенных и диалогу с гражданским обществом, тогда снимем санкции?
— Я согласен с такой констатацией. Более того, подчеркну: ситуация отличается не только от того, что было пять, шесть или даже восемь лет назад, но и от того, что было полтора года назад, когда западные страны только начинали вводить санкции.
Реалистичность выполнения политических требований Запада и тогда была нулевой, но чисто гипотетически — она была выше, чем сегодня. Потому что у нас еще не был разрушен основной каркас, базис взаимоотношений. Руководству Беларуси было очевидно, что они теряют — но даже тогда они не пошли на уступки.
А сегодня совершенно не очевидно, что они приобретают в случае, если сделают подобные уступки. Многие основы отношений разрушены, даже то, что казалось неприкасаемым: торговля, логистика… Их восстановление в условиях конфронтации между Россией и Западом, в условиях рисков, возникающих вокруг этой политической ситуации — на мой взгляд, сегодня для Беларуси все это уже не выглядит таким однозначным выигрышем, который бы полностью перевешивал связанные с этим риски и даже угрозы.
При этом в общечеловеческой логике эскалация напряжения всегда хуже, чем деэскалация, и в любом случае надо остановиться, потому что все может стать еще более трагичным.
Исходя из этого, и Минск, и западные страны все равно будут иметь какой-то импульс к остановке эскалации. Но обеим сторонам очень важно реалистично оценивать ситуацию.
Минску следует понимать, что Беларусь как не была, так и не является неким суперважным актором для Евросоюза. А Евросоюзу не стоит переоценивать ценность отношений с ним для Минска.
— За прошедшие полтора года худого мира, который в любом случае лучше доброй ссоры, достичь так и не удалось. Что может все-таки запустить этот процесс — реальные российско-украинские переговоры о мире, либо какие-то другие значимые события?
— Некоторые возможности для подвижек, повторюсь, возникали в эти полтора года, но всякий раз они нарушались еще более худшим развитием событий.
Думаю, сейчас в первую очередь речь идет о том, чтобы Беларусь не была вовлечена непосредственно в военный конфликт — это критически важное условие. Минск декларирует, что такого не произойдет, но все же оговоримся: если напрямую Беларусь не вступит в конфликт, то шансы по нащупыванию позитива в отношениях с ЕС, по крайней мере, будут чуть выше.
И это будет связано не с прогрессом в переговорах Украины и России, а с тем, что на поле боя ситуация, скорее всего, будет только ухудшаться. Также все более ужасными будут гуманитарные последствия боевых действий.
На этом фоне, думаю, будет и дополнительный импульс по поиску хоть каких-то точек соприкосновения с Минском.
Добро пожаловать в реальность!