У войны много истин и много обид. Не только в этой, украинско-российской, внутри которой (или рядом с которой) все мы живем уже почти год. В общем у войны.
То, что из одного «национального» окопа выглядит как доблесть, самоотверженность и отвага, из другого — как жестокость, бессмысленность и моральное унижение, пишет Виктор Богдевич на Радио Свобода.
— Отличить одно от другого бывает очень непросто. Особенно если пропаганда со всех сторон ежеминутно насаждает примитивные, упрощенные, но доходчивые и удобные объяснения и ответы.
Снова и снова натыкаюсь в интернете на видеоролики, на которых под бравурную музыку и иногда с издевательским закадровым комментарием показаны последние минуты человеческой жизни. Это не постановочные кадры — просто техническое видео с дрона или с камеры, закрепленной на каске солдата, идущего в атаку. Вот солдатик осторожно продвигается по траншее. Вот на него скидывают гранату с дрона. Точно падает, просто под ноги.
И вот лежит это маленькое мальчишеское тело, расколошмаченное взрывом прицельно сброшенной гранаты, на краю окопа. Каска отлетела в сторону. Рука поднята к глазам, словно в последний момент он пытался закрыться от неминуемого. Нога как-то неудобно, по-детски подвернута. Рыжие пятна крови на еще совершенно новом бушлате. А невидимый оператор дрона все нарезает и нарезает круги над этим окопом, выхватывая все новые детали своей удачной атаки. Бодрый голос за кадром на фоне какой-то бравурной казацкой песни рассказывает о «еще одном ликвидированном орке» и о том, что «еще одна семья оккупанта сможет порадоваться новой «Ладе Калина».
...Ну оккупант же, да? Кто его звал в Украину? Разве в Буче не такие, как он, насиловали и пытали? Разве моральная ответственность не ложится на всех их? Он пришел с оружием в руках в чужую страну. Он должен был знать, на что шел. Если бы не хотел, если бы был «хорошим русским» — должен был убежать за границу. Или «закосить» от службы в армии, от призыва... Привычные штампы военной пропаганды.
Умереть, как все
А что мы знаем об этом «маленьком русском»? Вполне возможно, что он — из тех 70 процентов россиян, которые вообще никогда в жизни не бывали за границей. Жил себе этот парень где-нибудь в далекой российской глубинке за Уралом, откуда, как писал Гоголь, «хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь». Какие зарубежные поездки, если зарплата в местном леспромхозе такая, что чуть концы с концами сводишь? Самая дальняя поездка в жизни если и была, то в областной центр. Учился кое-как (да и какая там была школа, где почти все предметы преподавал один и тот же учитель). Выпивал (а кто в России не пьет?). Книг не читал (а где те книги — единственная в поселке библиотека давно закрыта). И вот приходит повестка из военкомата... Поголосила мать, перекрестила на дорожку. Выпили с друзьями. Как все. Как всегда было на Руси. Начальству видней. Надо — значит, надо. Деды так же воевали...
И даже если у него не было никакого желания идти воевать за тот Бахмут, о котором он никогда не слышал, в Украину, которой никогда в глаза не видел. А какая у него была альтернатива? Куда ему бежать без денег, без документов, даже если и очень хотел бы? Разве что в тайге прятаться?
И кто-то хочет, чтобы я радовался этой смерти? Чтобы наполнялся гордостью от вида оторванных конечностей и внутренностей, накрученных на танковые траки? И еще один (может, самый крамольный по сегодняшнему времени вопрос): а в Украине и Беларуси было бы по-другому?
У выдающегося российского поэта Александра Твардовского есть стихотворение, написанное в 1943 году о советско-финской войне. (Даже странно, что его пропустила тогдашняя цензура). Это и есть суть любой войны. 80 прошлых лет здесь ничего не изменили ни в деталях, ни в глубинной сути:
Из записной потертой книжки
Две строчки о бойце-парнишке,
Что был в сороковом году
Убит в Финляндии на льду.
Лежало как-то неумело
По-детски маленькое тело.
Шинель ко льду мороз прижал,
Далёко шапка отлетела.
Казалось, мальчик не лежал,
А все ещё бегом бежал
Да лёд за полу придержал...
Среди большой войны жестокой,
С чего — ума не приложу,
Мне жалко той судьбы далёкой,
Как будто мёртвый, одинокий,
Как будто это я лежу,
Примёрзший, маленький, убитый
На той войне незнаменитой,
Забытый, маленький, лежу.
«Мы больше никогда не будем братьями»
Мой друг уже более тридцати лет живет в Украине, в Харькове. Как и почти все там, преимущественно русскоязычный. До войны был аполитичен. Но как все изменила война!
— Они убийцы и дикари. Мы больше никогда не будем братьями. Солдатские гробы идут в Россию сотнями тысяч. Почему мы не видим протестов на улицах ваших городов? Гробы своих сыновей российские матери получают тысячами и молчат. И белорусы как мыши под веником, «терпилы». Украинцы уже давно бы разнесли в клочья вашу гнилую диктатуру.
Я ценю своего старого друга. Знаю, что его семья на днях вынуждена обходиться в многоквартирном доме без электричества и воды, что не раз после российских обстрелов приходилось менять стекла в окнах. Я стараюсь тщательно подбирать аргументы, слова и выражения. О том, что на одной стороне не только герои, на другой не только убийцы, а на третьей — не одни «терпилы». И на его совершенно дельные аргументы можно найти не менее весомые аргументы в ответ.
Например, то, что в сталинском СССР на позорную и несправедливую советско-финскую войну насильно забирали всех— россиян, украинцев, белорусов. Кто-то осмеливался протестовать?
В 30-е в Украине погибали от спровоцированного Кремлем голода миллионы. Люди вышли тогда хоть на один Майдан?
Что бывает, когда в тоталитарном государстве народ решался на протест, показали, например, события 1962 года в российском Новочеркасске. Люди вышли на митинг против повышения цен— а против них пулеметный огонь. Десятки застреленных. Потом советские «справедливые» суды: семь смертных приговоров наиболее активным участникам, остальным — тюремные сроки до 15 лет. В сегодняшней Беларуси происходит приблизительно то же.
И идеализация сегодняшних Украины и украинцев— тоже из этого же ряда. Да, украинцы храбро защищаются, война с их стороны справедливая, оборонительная, отечественная. Но вспомним 2014 год. Когда в Крыму огромные армейские части ВС Украины молча складывали оружие перед врагом, открывали ворота военных городков, сотни офицеров принимали присягу на верность оккупантам... Если бы не та позорная сдача Крыма, возможно, и вторжения 24 февраля 2022 года не было бы.
Да и сегодняшние украинские реалии — не одни лишь образцы массового героизма. Когда на улицах многих европейских городов видишь множество мужчин призывного возраста, которые разговаривают между собой по-украински (или по-русски с заметным украинским акцентом), невольно возникают вопросы. Особенно с учетом того, что выезд военнообязанных с территории Украины якобы запрещен.
...Подозреваю, что приблизительно такие же диалоги происходят между тысячами и тысячами людей. Доходит до ссор, ругательств, разрывов многолетних дружеских связей. Левина взаимной ненависти нарастает, и трудно даже представить, что может остановить ее.
Легкая война
Логика войны жесткая. В первые недели, когда костер только раскаленный и пламя ненависти к врагам, шовинизму и лжепатриотизму полыхает до небес, можно сколько угодно апеллировать к разуму, рассудительности, чужому опыту — все будет бесполезно. Так в начале Первой мировой многотысячные толпы во всех крупных российских городах со слезами на глазах преклонялись перед портретами Николая II, массово записывались в добровольцы, в едином порыве пели «Боже, Царь храни...» и клялись беспощадно истреблять «ненавистных германцев». Но прошел какой-то год-полтора — и на фоне безуспешной, затяжной, кровавой передряги в миллионах солдатских душ произошли кардинальные сдвиги.
Во время Первой мировой это отрезвление и осмысление бессмысленности и преступности взаимного убийства воплотилось в солдатских братаниях на линии фронта. Массовое распространение они получили на втором году войны — в конце 1916-го и особенно в 1917 году. В Пасхальную неделю 1917-го братания приобрели исключительно широкий размах, особенно на Юго-Западном фронте. В них тогда участвовало более сотни полков. Особенность этого участка фронта была в том, что по обе стороны, случалось, воевали солдаты одной национальности — украинцы, поляки, словаки. Им легко было понять друг друга: разговаривали часто на одном языке. Но что больше всего объединяло: осмысление того, что ни одним, ни другим эта война не нужна; что нет в ней никакого высокого смысла, о котором забивала головы пропаганда, а есть только грязь, кровь и страдания. И это объединяло измученных, разочарованных, разоренных людей, которые вдруг выходили друг навстречу другому на нейтральную полосу, угощали друг друга сигаретами и вином, смотрели друг другу в глаза и видели там собственное отражение, отпечаток собственных страхов, мечтаний и устремлений.
Именно там и заканчивалась та война. Там, где разрушались все придуманные политиками пропагандистские мифы и штампы, где до самых отравленных и ошарашенных пропагандой доходила простая истина: во взаимном убийстве нет никакой высокой цели, а погибать их заставляют за чужие интересы, часто мелочные, корыстные, направленные исключительно на удовлетворение собственного предводительного высокомерия и гордости.
«Война — подлое убийство и ничего больше»
Возможно, это будет наиболее сложным после войны — сохранить здравый смысл под перекрестным огнем неправды и пропаганды, избавиться от ненависти и жестокости. Осмыслить, что вина в случившемся на каждом разная, и никакой коллективной вины быть не должно. Одна вина — на тех, кто сознательно разжигал это пламя, и совсем другая на тех, кого в это пламя насильно бросили, у кого фактически не было выбора. Когда после Второй мировой человечество организовало для военных преступников трибунал в Нюрнберге, перед судьями предстали преимущественно создатели и главари Третьего рейха, идеологи, вдохновители, стратеги и вожди, а не сержанты и фельдфебели Вермахта. Так, очевидно, будет и после этой войны.
Никто вместо самих россиян, украинцев и белорусов не восстановит их послевоенного мирного сосуществования. Брянск, Сумы и Гомель останутся соседними городами, никто не перенесет их в другое место. И простая мысль рано или поздно дойдет если не до большинства, то до значительной части: что и украинцы не все герои, и россияне не все убийцы, и белорусы не все предатели....
В свое время я встречался и имел довольно откровенные разговоры со многими бывшими солдатами Второй мировой. Пытаюсь и не могу вспомнить, чтобы они рассказывали о ненависти к солдатам с той стороны окопов, чтобы с удовольствием или с гордостью описывали сцены, когда приходилось убивать или видеть смерть врага. Наоборот, большинство уклонялось от таких рассказов, даже когда я задавал подобные вопросы. Чаще всего слышал в ответ: «стрелял издалека, что там увидишь», «глаза в глаза никого не убивал». С большей охотой вспоминали как раз о том, что вызвало сочувствие и сожаление.... Например, один мой собеседник и через сорок лет после войны вспоминал, как однажды после удачной атаки, захватив немецкий окоп, доставал из подсумков убитых солдат документы и как неловко, больно, до слез в глазах было смотреть на чужие семейные фото, особенно маленьких детей, которые никогда не дождутся отца.
Известный российский писатель Виктор Астафьев, который на войну попал в 1942-м молоденьким, задуренным пропагандой добровольцем, пройдя через окопный ад, потом всю свою послевоенную писательскую жизнь писал о войне как о величайшем зле и преступлении. В одном из писем уже на склоне лет, в 1991-м, он признавался: «война — самое отвратительное, самое безнравственное, подлое убийство и ничего больше. Повторись война, я нынче ни за что не пошел бы на фронт, чтобы спасать фашизм, только назад красной пуговкой, и, спасая который, мы наконец-то добились невиданного и неслыханного счастья. И за ради этого умирать?».
Из того же поколения и с подобным же собственным опытом войны был наш Василь Быков, который писал, что «порохом человека не воспитаешь» и что «война удивительно слепа по отношению к людям и далеко не по их заслугам распоряжается жизнями».
В брежневском СССР и к одному, и к другому отношение было недоверчиво-настороженным. В позднесоветские времена, правда, к обоим власть вдруг прониклась почетом и уважением как к совести нации: оба получили наивысшие награды, в том числе золотые звезды «Героя Труда».
Если бы дожили до сегодняшнего дня, оба, наверное, пошли бы под суд — за отсутствие патриотизма, пораженчество, очернение государственного строя и «распространение фейков о советской армии».
Добро пожаловать в реальность!