Пятый месяц в Беларуси продолжается протест. В этом году мы увидели многое — потенциальные кандидаты в президенты оказались за решеткой еще до выборов; на улицы вышли сотни тысяч возмущенных белорусов, в том числе в маленьких городах, где вообще никогда не было акций; через тюрьмы и избиения прошли тысячи, еще никогда в Беларуси не было так много политзаключенных. А еще в 2020-м стало известно о рекордно низком уровне доверия президенту. TUT.BY спросил у бывшего директора Института социологии Геннадия Коршунова, какие были предпосылки для протеста и почему в этом году белорусы вообще поверили, что можно что-то изменить.
Пара едет на скутере перед кордоном силовиков на проспекте Победителей вечером после объявления итогов президентских выборов 9 августа. Фото: Дмитрий Брушко, TUT.BY
— Геннадий, никто не прогнозировал, что протест в Беларуси так затянется. А были ли предпосылки для такого народного возмущения и сопротивления?
— Прямых предпосылок, по которым можно было бы сказать «Ну все, бабахнет!», не было. Но было понятно, что растет дистанцирование общества от государства. Если анализировать постфактум, что же привело к протесту, можно посмотреть на данные переписи населения: людей с высшим образованием стало в два раза больше, также выросло количество занятых в частном секторе, социологические исследования показывали, что по ряду важных государственных вопросов значительное количество респондентов уходят в «серую зону», то есть не выбирают ни да, ни нет, при такой ситуации малейший стресс может качнуть людей в ту или иную сторону. И таким стрессом стал ковид, а именно: реакция власти на распространение вируса.
— Весной появились цифры о том, что только 24% минчан доверяют президенту, в целом по стране цифра также далека от той, которую пытается представить пропаганда. Как вы считаете, это было резкое падение в 2020-м или общество годами шло к этому?
— Фактически лет десять пространства государства и общества стали расходиться. Государственные институты занимались своими проблемами, а простые люди — своими. Наверняка, вы слышали такую фразу: «Государство, просто не мешай нам. Можешь и не помогать, но главное — не мешай». Это и есть та дистанция, которая стала разводить государство и общество.
Респонденты, которые выбирают средние варианты ответов в социологических исследованиях, тому подтверждение. Люди не знали, как относиться к существенным государственным вопросам, потому что государство стало для них в каком-то смысле чужим, оно не играет роли в повседневной жизни. Люди научились сами бороться, выживать, зарабатывать, учиться, лечиться и так далее.
— В 2020 году возникло сразу несколько масштабных инициатив, когда люди объединились, чтобы решить важные проблемы — помощь медикам в первую волну коронавируса, доставка чистой воды в Минске, когда несколько районов остались без этой самой воды. То есть люди не стали ждать, пока проснется власть, а сами быстро начали действовать.
— Действительно, хороший пример, вот только такая солидарность и взаимовыручка возникла не в 2020 году. Давайте вспомним снежный шторм «Хавьер», который пришел в марте 2013-го. Ведь тогда люди очень быстро организовались, выезжали на трассы на больших машинах, пробивали дорогу, развозили застрявших водителей и пассажиров, доставляли горячие напитки, то есть помогали, кто чем мог. А назавтра многие вышли с лопатами и расчистили свои дворы, никого не дожидаясь. То есть проявления взаимовыручки были и раньше, но более локальные.
В этом году мы столкнулись с масштабной проблемой, ковид поставил вопрос о выживании перед всей страной. И маленькие сообщества, которые раньше занимались образовательными и другими инициативами, объединились для всеобщего выживания и стали заметными уже для всех. Развитие технологий позволило охватить больше людей, ведь коммуникация значительно упростилась.
— В какой момент разошлись дороги государства и общества и мы пошли параллельными путями? И почему власть упустила этот момент?
— Эта ситуация выстраивалась еще с 90-х, потому что государственная модель была заточена на то, чтобы сохранить лучшее из советского времени и минимизировать возможные изменения. Какое-то время все так и работало, но жизнь заставляла государство меняться, потому что темпы социальной динамики в XXI веке невообразимые. Государство меняться не хотело, и сколько могло этому сопротивлялось. Но общество не сопротивлялось. У белорусов высокий уровень интеллектуального капитала, кроме того, опыт путешествий в Европу, ведь было время, когда жители нашей страны были лидерами в мире по количеству выданных шенгенских виз, то есть наши люди видели, что можно жить по-другому. Получилось, что консервирующая установка государства работала только для него самого. Так что расхождение государственного и социального пространства было предопределено. Когда оно стало существенным, сложно сказать, потому что в принципе специфика белорусской социальности в локальности, это феномен «тутэйшасці», то есть общество опирается на небольшие группы, и то, что происходит на высоких планах госуправления, вторично.
— То есть нашему человеку важно, что происходит у него в семье, ему не до проблем государства?
— Совершенно верно. В иерархии ценностей белоруса семья стоит на первом месте. Остальные категории, такие как населенный пункт, район, область, малозначимы. Фактически значение имеют две категории — семья и Беларусь в целом. Ковид затронул каждую семью, угроза выживания всех объединила, она расширила локальную социальность, все белорусы стали восприниматься как «моя семья», поэтому и стало важно, что происходит на более высоком уровне.
— Можно ли считать одной из причин расхождения общества и государства разрушение независимой социологии в Беларуси? Ведь сегодня фактически нет открытых данных, как люди воспринимают действия власти. И есть сомнения, поступают ли правдивые данные самой власти.
— Социология — это обратная связь. Государство оказывает управленческое воздействие на общество и должно было бы посмотреть, насколько хорошо работает, воспринимают ли его люди. Что мы имеем? Фактически зачистка социологического поля началась еще в нулевых. В 2010 году убрали Андрея Вардомацкого (руководитель частной исследовательской лаборатории «НОВАК». — Прим. TUT.BY), в 2016-м выдавили Олега Манаева (основатель Независимого института социально-экономических и политических исследований — Прим. TUT.BY), в 2019 году расформировали Информационно-аналитический центр при Администрации президента, сотрудники которого занимались социологическими исследованиями и предоставляли данные для высшего эшелона власти. То есть каналы обратной связи вырубались целенаправленно, фактически государство закрывалось изнутри, теряя интерес к тому, как общество оценивает работу государственных институтов.
— Поэтому и получили многотысячные демонстрации на улицах?
— Фактически да. Добавьте к этому очень специфическую реакцию и риторику чиновников по теме ковида, а также специфическое отношение к политическим конкурентам во время избирательной кампании.
— Протест затянулся, но есть мнение, что за эти месяцы белорусы смогли укрепить национальный потенциал. Вы согласны с этим?
— Не только национальный потенциал. До 2020 года политическое пространство в Беларуси было стерилизовано, опыта политической деятельности, гражданского сознания у людей почти не было, и эти вопросы их почти не интересовали. 2020-й дал толчок по всем этим позициям. Появился большой опыт политических действий. Сейчас невообразимыми темпами происходит наращивание опыта гражданских действий, ответственности, горизонтальной коммуникации, самоорганизации. И это может воплотиться в новую форму социального, а потом и политического устройства.
Первый уровень — это домовые и дворовые чаты, где обсуждают, как решать повседневные вопросы, например, благоустройства, но не только. Там же они поддерживают друг друга в кризисных ситуациях, а могут захотеть бо́льшего — вспомним инициативу по отзыву депутатов. Это потенциально прообраз новых форм местного самоуправления.
Второй уровень — корпоративные сообщества. Создаются чаты медиков, ученых, спортсменов и так далее. В будущем это может дополнить или даже заменить профсоюзы, которые последнее время вызывают много нареканий.
А дальше можно перейти к более глобальным инициативам, которые могут работать на общегосударственном уровне — это то, чем сегодня занимаются кампании BySol, ByPol. И таких уровней — несколько десятков, они действуют уже сейчас. И я надеюсь, что они начнут коммуницировать между собой, выстраивать связи, чтобы стать платформой для становления цифрового государства. Сейчас люди устали, этот момент можно использовать, чтобы остановиться, подумать, оценить успехи и ошибки, спокойно подумать, что делать дальше. Выстраивание гражданского общества на базе цифровых платформ — один из мощнейших шагов.
— Есть ли в Беларуси проблема раскола общества между сторонниками и противниками Лукашенко? Некоторые даже предрекают гражданскую войну. На ваш взгляд, насколько серьезны эти опасения?
— Это важный вопрос, но не критичный. Гораздо хуже было бы, если бы был раскол между Восточной и Западной Беларусью или между православными и католиками, по этому направлению пытались работать некоторые зарубежные политтехнологи, но ничего у них не вышло и не выйдет. Разделение сторонников и противников в Беларуси происходит по ценностным основаниям. Движущей силой протеста стали люди, которые осознали, что они хотят решать за себя сами, они готовы делать выбор, нести за него ответственность и отстаивать его, и это не только политический выбор в период электоральной кампании. Это готовность самому зарабатывать, а не получать деньги, это готовность отвечать за образование своих детей, а не просто отдавать их в школу, как в камеру хранения, это готовность разумно следить за своим здоровьем, а не просто лечь в больницу и делайте со мной что хотите, — вот в чем разница.
— В первые месяцы протеста, да и сейчас тоже, власть предлагала вернуться к довыборной ситуации, «перевернуть страницу». На ваш взгляд, люди могут на это согласиться?
— Чтобы вернуть все, как было, это что надо сделать? Просто закрыть глаза и сделать вид, что ничего не было? Очень наглядная вещь, как дети воспринимают мир, насколько изменились их игры, кричалки. Когда дети в саду кричат: «Жыве Беларусь!», что можно откатить назад? Когда даже россияне где-то видят бело-красно-белый символ и уже не могут просто пройти мимо, как можно все забыть?
— Но ведь люди действительно устали жить в таком режиме, когда в воскресенье боишься спокойно выйти из дома. Может ли усталость стать причиной того, что протест сдуется и общество будет готово вернуться к той самой «стабильности»?
— Протесты — это не только улица. Протест проявляется в сетевой, художественной активности, в формах взаимопомощи, причем не только по «политическим» делам. Протест проявляется и в поведении людей, например, бойкот определенных производителей, торговых сетей или конкретных продуктов. Веер выражения недовольства достаточно большой. Да, люди устали, нельзя бесконечно бегать, вам любой спортсмен скажет, что нужно и отдыхать. Даже если сейчас будет пауза, на февраль анонсируют Всебелорусское народное собрание. Кто знает, как на него отреагируют люди? В США подписан «Акт о демократии в Беларуси», это тоже скажется на нашей жизни. Факторов, которые могут снова мобилизовать людей, десятки.
— Я правильно понимаю, что общество находится в том состоянии, что любое острое событие, которое может произойти внезапно и даже не по вине власти, взять хотя бы природные катаклизмы вроде «Хавьера», может снова поднять протест?
— Я называю это «феноменом антилегитимности». При легитимности народ поддерживает власть и даже в случае совершения ошибок готов прощать, мол, этого никто не мог предугадать, это они не специально и вообще в целом они молодцы. При антилегитимности общество на любой кризис реагирует остро: во всем виновата власть. И сейчас наше общество в том состоянии, что потенциально любое значимое действие может взорвать его заново.
— Многие зарубежные медиа отмечают, что Беларусь потрясла мир в 2020 году, аналитики пытаются сравнивать нашу ситуацию с переменами в других постсоветских странах. На ваш взгляд, можно ли нас с кем-то сравнить и предугадать на этом примере, как будет развиваться ситуация в нашей стране?
— Я думаю, нет никакой специальной методички по Беларуси. То, как события развивались после выборов, — сугубо белорусская динамика. И те, кто живут здесь и знают ситуацию изнутри, понимают, что разговоры о кукловодах — нонсенс. У нас свое развитие событий, Беларусь находится на этапе фазового перехода по нескольким линиям — технологический переход на тотальную цифровизацию, формирование новой гражданственности и нового национального самосознания.
— Как вы считаете, почему белорусы в этом году поверили, что можно что-то изменить? Ведь столько лет мы слышали, что это бессмысленно.
— А почему силовики во время сбора подписей расписывались за альтернативных кандидатов? Почему бизнес бесплатно кормил медиков во время ковида? Почему мы вдруг узнали, что у нас есть такая мощная диаспора по всему миру? В 2020 году сложилось очень много факторов. Уходит поколение, для которого был важен советский опыт. Формируются новые ценности, люди привыкают жить самостоятельно, в цифровом мире. И наконец, все мы оказались перед угрозой выживания, причем наших близких людей. И оказалось, что мы умеем друг другу помогать. Родилось чувство огромного «мы», появилась гордость быть белорусом. Фактически мы преодолеваем чувство вины, которое власть навязывала нам еще с послевоенных времен, мол, разрушенная страна, всем Союзом поднимали, сами бы не справились, да и самостоятельность нам подарила революция, а белорусы будто бы сами никогда ничего и не добивались. А сейчас оказалось, что нет, мы многое можем сами. Ковид отмел всю шелуху: ты или выжил и помог выжить другому, или не выжил — и всё. Сама жизнь поспособствовала самоорганизации людей.
— Кто бы мог подумать, что коронавирус станет детонатором политических перемен.
— Если бы не ковид, вряд ли бы у нас так бы закрутилась социальная динамика.
Добро пожаловать в реальность!