Алесь Михалевич: Младшая дочь меня не узнала. А я не узнал Беларусь

Вечером 19 февраля Алеся Михалевича, экс-кандидата в президенты, выпустили из СИЗО КГБ под подписку о невыезде. И не только выпустили, а даже завезли почти под самый дом.

На следующий день, через неполные сутки после освобождения, политика посетили журналисты. За два месяца он похудел (жена Милана шутит, что теперь она впервые может сильно обнять мужа), но оптимизма не потерял. Во время беседы с журналистами Александр неоднократно прерывался, чтобы рассказать о приятной мелочи, которая постигла его после освобождения. Даже о семи обысках, которые пережила его семья во время отсутствия Алеся Михалевича дома, он рассказывал с улыбкой.

Что политик собирается делать дальше, что думает о своем задержании, какие плохие и хорошие привычки появились у него после «американки» и чем поразила страна после освобождения - обо всем этом в большом интервью Алеся Михалевича для «Нашай Нівы».

Александр, расскажите, пожалуйста, как вас задержали?

Алесь Михалевич: Меня задерживали дома уже 20 декабря. На следующий день после выборов, точнее, в ночь с воскресенья на понедельник, около половины пятого утра. Приехала машина с сотрудниками и забрали меня в СИЗО КГБ.

Во время задержания били? Насколько корректным оно было?

Нет. Задержание было на достаточно нормальном уровне.

Расскажите, пожалуйста, где вы сидели эти два месяца.

Эта информация открыта. Об этом писали много. Большинство времени я провел в следственном изоляторе КГБ, а какое-то время, примерно неделю, я находился на улице Володарского.

Можете сказать, почему так вышло?

Мне, сами понимаете, никто этого не объяснял. Не я принимал решение о таких «переездах».

Условия содержания отличались?

Условия содержания могут быть расценены как важный элемент следствие. Я не могу отвечать на этот вопрос.

Что было самым сложным во время пребывания в СИЗО?

Очень трудно об этом говорить. Понятно, что это не санаторий. Но я всегда был морально готов к подобным вещам. Перед этим бывал на Окрестина, поэтому для меня не было ничего особенного.

В СИЗО был информационный вакуум, или доходила хотя бы какая-то информация о ситуации в стране?

Первые дни все было довольно открыто. У нас были газеты, было телевидение. Первые дни информации было более чем достаточно. О том, что происходило дальше, не могу рассказать. Это также может быть тайной следствия.

Расскажите, пожалуйста, о людях, с которыми сидели. Каким было их отношение к Вам?

 Надо заметить, что я не имею права о них рассказывать. Но вообще о людях, сидящих в СИЗО КГБ, можно узнать из соответствующих законов. Это экономические преступники, это частично наркоманы ... Такого плана люди. В своей предвыборной программе я отмечал, что они должны попасть под амнистию.

Все люди, находящиеся в СИЗО, относятся друг к другу как к другу по несчастью. Я всегда умел находить контакт с людьми, проблем не было.

Передачи, письма доходили?

 До меня доходили открытки. Моя жена и сестра передавали мне очень много открыток. Понятно, что там нельзя было оставлять надписи от руки, но у них были надписи, сделанные еще в типографии. И это было очень приятно. Приятно было видеть какие-то теплые тексты.

Понятно, что в посылках и передачах имеет значение тепло. Здесь важен был не столько материальный момент, сколько понимание того, что тебя помнят, что о тебе думают.

Вы бы могли что-то рассказать о звонках домой? Это вы звонили?

 К сожалению, это касается следственных действий. Я не могу говорить на эту тему. Могу только сказать, что звонил я.

Как вас отпустили из СИЗО?

 Для меня это было неожиданно. Понятно, что каждый задержанный, подсудимый, ожидает, что срок содержания под стражей может быть продлен. У меня были надежды, что 19-го могут отпустить. И вечером меня позвали и дали бумаги под подпись. Таким образом я оказался на свободе. Меня даже падвезди на служебной машине к площади Якуба Коласа, и оттуда я уже пешком добрался домой.

Как вас встретили родные?

Встретили, как встречает семья. Очень тепло. Я рад, что мои дочери в хорошем настроении, они были очень счастливы, когда меня увидели. Младшая дочь с удивлением посмотрела на того большого дядю, которого все радостно встречают. Но за то время, что прошло, она стала более открытой к людям. Ей сейчас приятно, когда много людей в квартире. Раньше такого у нас не было.

Расскажите о том, как Вас встречали дочери? Что было самым трогательным для Вас?

 Мне много писали, какой активной стала моя младшая дочь. О том, что ее не интересуют уже игрушки, а все больше ручки, блокнотики, бумажки. Она начала точно изучать каждый дакуменцик, перед тем, как его куда-то положить. Хотя понятно, что она пока не умеет читать и просто повторяет за взрослыми людьми.

Еще я очень радовался, когда в СИЗО доходили рисунки старшей дочери.

Чего наиболее теперь ждете от возобновления контакта с семьей?

 Я хочу быть вместе с женой. Также могу сказать, что между нами существовала договоренность, что Милана не участвует в кампании. Что мы не являемся вместе на публике. Что компания - вне семьи. А сейчас у меня такое ощущение, что узнаваемость моей жены стало даже больше, чем мое.

 Я думаю, что у Миланы просто не было другого выбора. Она боролась за меня, за то, чтобы меня отпустили.

Вы собираетесь оставаться в политике?

Я только освободился. Я хочу узнать, что произошло за это время, узнать, на каком свете мы находимся, что происходит в политике, что делается в различных сферах. В соответствии с этим я буду решать, что делать дальше. В любом случае, я думаю, что проведенные в СИЗО КГБ два месяца не сильно меня изменили.

Но что-то изменилось?

Да. Я очень существенно пересмотрел свое отношение к некоторым вещам. Например, четыре раза в неделю я читал газету «Прессбол». Я знаю всех основных спортсменов всех основных белорусских команд. И хочу лично познакомиться с редактором и сотрудниками этой газеты. Считаю, что это одна из наиболее профессиональных белорусских газет. Очень приятно, что она доходила.

 Пришлось многие привычки изменить. Когда живешь с людьми на маленьком пространстве, все должно быть так, как между собой договорились. Поэтому у меня появилась дополнительная самоорганизация в бытовых вещах.

 Плохих привычек не возникло?

Думаю, что вряд ли. Хотя ни для кого не секрет, что в некоторых камерах есть много людей, которые разговаривают матом. Они не ругаются, они им разговаривают. Поэтому происходила некая адаптация к этому стилю. Я говорил с ними по-белорусски и по-русски. Там же не только граждане Беларуси находятся.

Хочу также заметить, что все мои ходатайства о переводе документов, связанных с моей делом, на белорусский язык, были удовлетворены. Специально нанятый переводчик это сделал. Это было моим правом в соответствии с законодательством.

Во время избирательной кампании вы даже публично не призывали на Площадь. Ваше задержание на такой длительный срок стало большой неожиданностью. Как можете оценить это?

 Мне сложно делать оценки. Я был вне новостей. Мне сейчас надо все это оценить и понять, почему так произошло.

За последние несколько часов на вас обрушился шквал информации. Что из услышанного было самой большой неожиданностью?

То, что моя жена, семьи задержанных, настолько организовались в помощь нам. Неожиданностью был очень высокий уровень солидарности между людьми. Это уже другая Беларусь, не та, что была раньше.