«Противники действующей белорусской власти могут предпринять очередную попытку революции в период проведения конституционного референдума», заявил Александр Лукашенко. Остались ли у действующей власти хорошие шаги и решения, или она находится в положении «цунгцванг»?
На вопросы EX-PRESS.BY ответил политический аналитик Александр Класковский:
— Лукашенко сказал о дне «Х», похоже, что он знает о дате белорусской революции даже больше, чем его противники. Положа руку на сердце, надо признать, что на сегодняшний день у его политических оппонентов нет никакой стратегии в отношении планируемого референдума.
Вероятно, будет игра в одни ворота, но белорусская власть чувствует себя нервозно, отсюда и такие высказывания. Несмотря на то, что вроде бы закатаны в асфальт все противники, все придавлено, беспрецедентно поднят уровень страха в обществе, все равно наверху есть ощущение, что у тех людей, которые выходили на протесты в прошлом году, в мозгах в общем-то ничего не поменялось.
Можно бить по голове дубинкой, но от этого образ мыслей тех людей, которые хотят видеть Беларусь другой, не изменится. Большие начальники это понимают, поэтому они продолжают ощущать себя как на войне, подсознательно чувствуют пропасть между властью и народом, потенциал недовольства тех людей, которые настроены на перемены, которые переросли анахроничную власть.
С точки же зрения властей они сами действуют оптимально и рационально. Лукашенко показывает всем своим стилем руководства, что в 21 столетии, когда царят высокие технологии, когда в моде тонкий и продвинутый менеджмент, можно плеткой, насаждением тотального страха эффективно держать страну в подчинении.
Но вопрос в том, насколько долго удастся продержаться на дубинках силовиков, потому что в историческом плане такие режимы не имеют перспективы. История многих авторитарных и особенно персоналистских режимов показывает, что наступает час, когда все начинает рушиться как карточный домик. Мы помним, как советская империя, которая казалась незыблемой, распалась за несколько лет.
А у белорусской системы нет таких ресурсов, слишком много динамичных факторов на нее воздействует, чтобы можно было законсервировать ее на десятилетия. Так что ее смена — это вопрос каких-то лет, а не десятилетий.
Один из провластных экспертов во время публичного выступления заявил, что в ослаблении позиций Беларуси на международной арене — как на Западе, так и на Востоке — «виноваты те, кто не может понять, что в чрезвычайном геополитическом положении суверенитет и независимость в стране организовывается авторитарной жесткой властью, а не либеральным режимом, который не может эту независимость защитить». Еще одна его цитата: «Особенно ценностно Запад ненавидит белорусскую модель. И тут суверенитет и независимость реализуются через авторитаризм». Действительно ли Беларусь, находящаяся на геополитическом разломе, обречена на авторитарную форму правления?
— Провластным экспертам ничего не остается, как только оправдывать авторитарную систему, брутальную и одиозную специфику белорусского режима. Аргументы типа того, что если страна находится на геополитическом разломе, то без авторитаризма не обойтись, выглядят не очень убедительно.
В периоды, когда отношения с Западом налаживались, Лукашенко удавалось достаточно ловко маневрировать между центрами силы и уходить от прессинга Кремля. Но все изменилось после подавления августовских протестов, что привело к ссоре с Западом и усилению привязки официального Минска к Москве во всех сферах.
Россия, пользуясь ситуацией, продвигает углубление интеграции, то, что не получилось сделать в 2019 году, когда Лукашенко был в гораздо лучших отношениях с Западом, и мог себе позволить отказаться от дорожных карт. А сейчас уйти от подписания новых союзных программ, похоже, не удастся.
Москва также продвигает свое военное присутствие в Беларуси. Пока создали учебно-боевой центр, но многие эксперты считают, что это зародыш будущей российской военной базы. Обрушение западного вектора привело к тому, что и в транзитной белорусские власти вынуждены переориентироваться на Россию: нефтепродукты идут через порты Ленинградской области, калий собираются пускать через Мурманск или каким-то другим путем, потому что поссорились с Литвой и с декабря через Клайпеду его переваливать не будут. Эти примеры можно продолжать.
Ранее белорусские власти ставили задачу диверсифицировать экспорт по принципу «трех третей»: треть — ЕврАзЭС, треть — Евросоюз, треть — остальной мир, но уже в феврале 2021 года Макей предложил схему «50-25-25», то есть перечеркнул свои же планы, а это еще большая привязка в торговой сфере к России.
Известно, что с Москвой в такие игры играть опасно, потому что чистой экономики в отношениях с Кремлем не бывает, и в момент обострения отношений он всегда может прижать пальцы белорусскому руководству, пользуясь усилившейся от него зависимостью. Во время событий прошлого года, когда белорусский режим ради самосохранения пошел на массовые репрессии, на брутальное подавление протестов, его нежелание создать условия для нормальных выборов и цивилизованного транзита власти привело к усилению зависимости Беларуси от России и к новым угрозам суверенитету.
Так что тезис о том, что авторитаризм помогает Беларуси балансировать на геополитическом разломе, несостоятелен, он этому мешает и в сложившейся ситуации авторитаризм лишь усилил риски для белорусской независимости.
А что можно сказать о так называемой «белорусской модели» развития, имея в виду ее политический и экономический аспекты? Является ли она уникальной и каково отношение Запада к этой модели?
— Ничего уникального в белорусской модели нет — какой бы аспект ни взять: политический, экономический, духовный или другой. Хотя пропаганда уже давно трубит о своем особом пути. Надо понимать, что все диктатуры утверждают, что у них особый путь развития и что никто не имеет права лезть в их внутренние дела.
То есть, «мы будем душить своих граждан, но это не ваше дело», — вот что стоит в первую очередь за всеми разглагольствованиями об уникальности той или иной авторитарной модели. Кремль и его идеологи тоже любят подчеркивать, что «умом Россию не понять», у них свой путь, но просто этот режим чужд демократии, чужд ценностям свободного мира и все это прикрывается рассуждениями про особый путь.
Если брать политическую систему Беларуси, то это — классический жесткий авторитаризм. Политологи расходятся только в нюансах определения, вроде того, что у нас уже султанистский режим. Но это спор о деталях.
На самом деле — авторитаризм, который после событий 2020 года стал сползать, по выражению Карбалевича, в сторону тоталитаризма. Это эволюция в худшую сторону. Если раньше Лукашенко, заигрывая с Западом, позволял откручивать гайки, то сейчас, получив сильную психологическую травму и шок из-за массовых протестов 2020 года, боится малейших послаблений, даже если понимает, что необходимо восстановить во внешней политике западный вектор.
Он боится выпускать политзаключенных, потому что это могут расценить как проявление слабости, и вся система пойдет вразнос, опять поднимут голову люди, которые хотят смены власти. Эти фобии очень сильны у белорусского руководства. Так что это обыкновенный авторитаризм, который не брезгует никакими методами ради удержания власти.
В нашем случае это еще и персоналистский режим, когда вся система заточена под одного человека. С одной стороны, в этом ее сила, потому что он все держит в одном кулаке и на всех нагоняет страх. С другой стороны, в этом, возможно, и ее ахиллесова пята. Потому что сейчас, когда Лукашенко заводит разговор о транзите власти, есть большие опасения и у него самого, что все поползет по швам, если в системе возникнет двоевластие. Если, например, Лукашенко перейдет на какую-то должность во главе Всебелорусского народного собрания, а президентом станет пусть даже преданный и лояльный ему человек.
Но даже такой лояльный кадр, получив власть, может повести свою игру.
Трудно вообще представить, что сам Лукашенко согласиться сидеть в стороне, не проводить совещания, не давать указания докторам, аграриям, ученым, писателям и всем остальным. Есть риск, что эта система треснет при таком вот вынужденном даже не реформировании, а изменении дизайна в связи с предполагаемым транзитом власти.
Если говорить об экономическом аспекте белорусской модели, то надо сказать, что экономическое чудо, которое было в нулевых годах, сдулось. Тогда за счет российских дотаций был серьезный рост ВВП, очень хороший по постсоветским меркам рост благосостояния, а Лукашенко имел достаточно высокую реальную популярность.
Но как только был исчерпан ресурс советской индустриальной базы, как только Москва стала жадничать по поводу выдачи всяких бонусов, льгот и скидок, выставляя взамен дискомфортные требования, белорусское чудо растворилось. Уже во втором десятилетии 21 века рост ВВП имел минимальные значения, наметилось отставание от среднемировых темпов, а разговоры пропагандистов о «восточноевропейском тигре» заглохли.
А сейчас в результате санкций международные институты предрекают достаточно серьезное падение ВВП. И опять же это завязано на специфику авторитарной системы: поссорились с Западом, нарвались на санкции, а эти санкции наносят удары по национальной экономике. То есть, получается, что власти сами подтачивают возможности и перспективы экономического развития.
Не говоря о том, что интерес сохранения власти блокирует всякую волю к реформам. Потому что, по сути, белорусская модель — это совковая модель экономики: хотя государственная собственность в ней присутствует не на все 100%, но предпринимательство находится в придавленном состоянии, значительную долю занимает придворный бизнес, который получает нерыночные преимущества.
То есть нормального развития рыночной экономики у нас нет. И чем дальше, тем хуже это сказывается на перспективах развития страны, потому что давно уже назрели и перезрели экономические реформы.
Но Лукашенко всякий раз с отвращением говорит о приватизации, о структурных реформах, о рыночной экономике, которая ему представляется какой-то вакханалией. То есть он ментально привержен советской модели и чисто из практических соображений понимает, что огосударствленную экономику намного легче держать в кулаке, а дай волю бизнесу, дай волю людям самим зарабатывать на жизнь, они предъявят требования к политической надстройке.
Не случайно Лукашенко с такой злостью говорил об айтишниках и предпринимателях, которые выходили на протесты, мол, чего им не хватало, не бедные же люди. Но это пирамида Маслоу, это классика, так сказать, когда базовые потребности удовлетворены, люди начинают думать о потребностях более высокого порядка.
Кроме того, если развивается бизнес, то представители этого слоя хотят иметь независимый суд, гарантии, что к ним не придет комиссар с револьвером и не отберет их собственность, то есть, они хотят полноценной демократии. Но поскольку это противоречит видению Лукашенко, его планам на перспективу, создает опасность авторитарной власти, построенной им системе, то белорусское руководство блокирует экономические реформы.
Вот вам и вся специфика. На самом деле все очень банально — все недемократические режимы одинаковы, хотя пытаются рядиться в разные пестрые одежды.
Что касается отношения Запада к белорусской модели, то надо учитывать, что сам Запад очень разнороден. В каких-то странах правят социал-демократы, и там много элементов социализма на основе рыночной экономики. В западных странах существуют разные модели, но при все этом государство не лезет нагло в экономику. Если политики меняются, то у них нет авторитарных замашек и желания держать все в кулаке.
Беларусь и Запад — это разные политические и экономические системы, в том числе разные системы ценностей. А разговоры о «ненависти» можно расценивать как прием демонизации тех, кого у нас считают врагами, как попытку объяснить конфронтацию не тем, что в Беларуси недемократический режим и он себя не цивилизованно ведет, а что якобы это чувство носит имманентный характер, присуще Западу.
Точно так же российские идеологи твердят о том, что Запад чужд и враждебен России, хочет ее захватить. Это нагнетание атмосферы осажденной крепости, оправдание того, что урезаются права и свободы, мол, мы ведем святую войну з Западом.
Добро пожаловать в реальность!