А завтра тебя расстреляют…

Осенью прошлого года я оказался в Берлине в тюрьме Штази. Разумеется, в бывшей тюрьме бывшего Министерства государственной безопасности ГДР, расположенной в северо-восточном районе немецкой столицы Лихтенберг. Теперь это музей политических репрессий – «Мемориал Берлин-Хоэншенхаузен».

В 1939 году здесь построили небольшую фабрику по производству ингредиентов для приготовления «общих супов» - одного из способов единения немецкой нации по замыслу национал-социалистов. Каждое воскресенье по всей стране за один и тот же стол садились рабочие, инженеры, директора и ели один и тот же суп. Таким образом декларировалось социальное равенство. Конечно же, «общий суп» социальные различия никоим образом не отменял, но мероприятие проводилось с размахом.

Краснокирпичное здание фабрики сохранилось до сих пор, но после 1939 года оно несколько раз подвергалось реконструкции.

В 1945 году здесь, в зоне советской оккупации Берлина, был создан транзитный лагерь №3, через который прошли около 20 тысяч человек, а в здании фабрики размещалась администрация лагеря. В 1946 году лагерь закрыли, а в подвальном помещении краснокирпичного здания, где ранее был кафетерий для рабочих, оккупационные власти оборудовали тюрьму. Она просуществовала тоже недолго, но с 1951 года эстафету подхватили уже власти ГДР.

С того самого времени и вплоть до официального закрытия 3 октября 1990 года тут функционировала главная и самая большая тюрьма для политических заключенных Германской Демократической Республики.

Поскольку заключенных ожидалось много, и площади «подводной лодки» - подвала здания фабрики супов явно не доставало, то неподалеку построили новый корпус, в котором было 200 камер и комнаты для допроса. А подвал бывшей фабрики стал самым жутким местом большой тюрьмы – карцером.

Подавляющее большинство жителей Восточного Берлина не подозревало о существовании этого мрачного заведения. В домах, окружавших тюрьму, проживали в основном сотрудники госбезопасности, штаб-квартира которой находилась в этом же районе Лихтенберг. А случайному прохожему грузовой фургон с надписью «Фрукты» на борту, въезжавший в ворота охраняемого учреждения, ни о чем не говорил.

Хотя иногда случались и недоразумения. В продуктовых магазинах ГДР по сравнению с магазинами Советского Союза царило невиданное изобилие. По рассказам людей бывалых, там можно было найти даже пять сортов колбасы, но вот с фруктами случались перебои.

И некоторые водители, завидев фургон, разрисованный бананами и апельсинами, пристраивались вслед за ним, надеясь первыми попасть в тот магазин, где будут разгружаться ящики с дефицитными заморскими плодами, и, соответственно, отовариться по полной программе.

Людей, сидевших за рулем таких фургонов, это очень раздражало. Они связывались по рации с коллегами из народной полиции, и те перекрывали улицу, пропуская лишь закрытый грузовик, к большому разочарованию преследователей, вынужденных подчиниться жезлу регулировщика движения.

В таком фургоне в январе 1964 года в Хоэншенхаузен привезли семнадцатилетнего Карла-Хайнца Рихтера.

Кряжистый невысокий мужчина, затягиваясь сигаретой, оценивающе разглядывает группу белорусских журналистов, столпившихся вокруг него во внутреннем дворе тюрьмы Штази. Он выглядит лет на семьдесят, под глазами мешки, как у человека, знавшего толк в выпивке. Он слегка насторожен и, видимо, немного нервничает.

Экскурсанты тоже разглядывают его, ожидая, что сейчас очередной гид начнет рассказывать о том, что происходило здесь с другими людьми в годы социализма. Но мы ошиблись. Этот человек стал рассказывать о себе. Рассказывать с предельной откровенностью, отвечая абсолютно на все, порой неудобные, вопросы.

Потому мы узнали, что для него такие экскурсии своего рода сеансы психотерапии. Проговорив всё, что произошло с ним, он таким образом сохраняет душевное здоровье. И это самый эффективный способ. Алкоголь не помогает, он пробовал.

Ожидание расстрела в семнадцать лет, тюрьма, недолгое семейное счастье, и снова тюрьма, не только для него, но и для жены, которая была неоднократно изнасилована во время допросов. Маленькая дочь, отданная в интернат для перевоспитания в духе преданности идеям марксизма-ленинизма.

А потом депортация, отчаянная борьба с тоталитарным режимом и попытки скрыться в разных странах мира от карающей руки Штази. Затем возвращение в объединенную Германию и сегодняшнее одиночество вдвоем с 90-летней матерью. Жена доживает свои дни в клинике для душевнобольных, а дочь отказывается от каких-либо контактов с отцом.

Однако давайте по порядку.

До 13 августа 1961 года Берлин был разделённым городом, но разделение не было физическим. В Западный Берлин, состоявший из зон американского, французского и британского секторов оккупации, можно было относительно свободно попасть из Восточного Берлина – советского сектора оккупации, провозглашенного столицей ГДР.

Между двумя Берлинами действовали 81 уличный пропускной пункт, 13 переходов на станциях метро и городской электрички, через которые ежедневно проходили несколько сот тысяч человек.

Такая ситуация сильно напрягала руководство ГДР, чьи потуги создать иллюзию процветания и стабильности разбивались о реальность Западного Берлина. Витрины магазинов, наполненных разнообразными товарами, более высокий уровень жизни западных берлинцев, свобода от идеологических шор и возможность вольно передвигаться по всему миру разрушали миф о социализме как о самом лучшем общественном устройстве.

И вот 13 августа 1961 года началось сооружение физического барьера, который известен как берлинская стена. На первом этапе 45-километровую границу в черте города ночью блокировали войска ГДР, а уже к 15 августа вся западная зона была обнесена колючей проволокой. Строительство стены продолжалось вплоть до 1975 года, и лишь с ноября 1989 года переход стал свободным.

Все это время стену пытались преодолеть тысячи граждан ГДР. Сотни людей были расстреляны пограничниками социалистического государства, но нескольким тысячам человек удалось благополучно достичь Западного Берлина.

Одна из сотен мемориальных плит на тротуарах Берлина,
установленная на месте гибели беглецов.

Предпринимались весьма разнообразные способы: подкоп под стену длиной в десятки метров, полеты на дельтаплане и воздушном шаре, таран стены бульдозером. О некоторых успешных побегах были написаны книги и сняты фильмы, документальные и игровые. В том числе и о том, который организовал семнадцатилетний Карл-Хайнц Рихтер, теперешний гид по Мемориалу Берлин-Хоэншенхаузен.

Друзья называли его Калле, такая кличка у него была среди своих. Калле рос спортивным пареньком. Отец, одно время профессионально занимавшийся боксом, тренировал его, пытался сделать из сына боксера. Но Карл-Хайнц выбрал борьбу и достиг реального успеха, его включили в юношескую сборной ГДР.

Понятно, что общительный подросток с такими спортивными навыками не мог не стать лидером, душой компании. Друзей у него было много и многие из них, как и он, не испытывали большого восторга от казарменной социалистической идеологии, навязываемой сверху, от всевозможных ограничений, которыми была пронизана жизнь человека в ГДР. И потому возведение берлинской стены они восприняли как вызов.

Одной из первых жертв стены стал приятель Карла-Хайнца Рихтера 18-летний Петер Фехтер. Его ранили пограничники ГДР 17 августа 1963 года, и он умер от потери крови на «нейтральной полосе», на глазах у многих людей, которые не могли ему помочь.

- После этого я сказал друзьям: «Хватит заниматься глупостями, я придумаю план», - рассказывает Карл-Хайнц. – И придумал.

На самом деле план Рихтера отнюдь не был безопасным. Идея была в том, чтобы попасть на поезд «Москва-Париж», который сначала останавливался на железнодорожной станции Фридрихштрассе в Восточном Берлине, а затем уже - в Западном.

- Все просто, - поясняет Карл-Хайнц. – Сначала ползком пробираешься через «полосу смерти». Потом ждешь, лежа на земле, поезд. Он идет быстро. Когда он появляется – поднимаешься и бежишь к нему навстречу и хватаешься за поручень. Тебя сразу ударяет о вагон, но надо удержаться на подножке. Потом открываешь дверь и входишь в вагон.

Таким образом в Западном Берлине оказалось полтора десятка молодых парней из ГДР.

- О каждом удачном побеге сообщали западные радиостанции, - усмехается Рихтер. – И в Штази сходили с ума, потому что не представляли, каким образом беглецы преодолели неприступную стену.

В январе 1964 своим планом решил воспользоваться и сам Рихтер.

ПРЫЩАВЫЙ МЕРЗАВЕЦ С АВСТРИЙСКИМ ПАСПОРТОМ

Тренированный спортсмен легко вскочил на подножку, набиравшего скорость экспресса, но не смог открыть дверь в вагон – её заело. Карл-Хайнц провисел на подножке метров 150, а затем вынужден был спрыгнуть. Начинался ярко освещенный участок пути, и беглец понимал, что будет отличной мишенью.

- Чтобы покинуть «полосу смерти», мне пришлось спрыгнуть с семиметровой стены, - поясняет Рихтер. – Я сломал обе ноги и несколько ребер, но сумел добраться до дома, в котором жил с родителями.

А через неделю за ним приехал фургон.

Когда открылись архивы Штази, выяснилось, что на службу безопасности работал каждый 50-й житель ГДР. У Карла-Хайнца была возможность ознакомиться со своим личным делом, в котором более трех с половиной тысяч страниц. Во времена ГДР о поведении Калли сообщали 26 нештатных сотрудников и сотрудниц госбезопасности. К огромному облегчению, он не нашел в своем деле доносов людей, которые были ему родными по крови.

- О том, что я организатор побегов, донес парень из моей компании, - рассказывает экскурсовод. - Парадокс в том, что у этого мерзавца был австрийский паспорт, и он мог свободно ездить в Западный Берлин. Он встретился там с теми, кто воспользовался моим планом, и ему назвали мою кличку. И он написал донос.

Зачем он это сделал?

- Несмотря на австрийский паспорт, он не пользовался успехом у девчонок, был жутко прыщавым, - широко усмехается наш экскурсовод. – Поэтому он не мог простить внимание, которое оказывали мне наши подружки.

Первый допрос Калли длился ровно 24 часа. Можно себе представить состояние подростка, у которого были множественные переломы костей: при любом движении мышцы скручивала судорога жуткой боли. Это была настоящая пытка.

- Я отрицал всё, - вспоминает Карл-Хайнц. – Боялся, что меня расстреляют, если я признаюсь в организации побегов.

Его поместили в одиночку «подводной лодки» - подвала бывшей фабрики супов. И на протяжении шести месяцев не оказывали медицинской помощи. По словам Карла-Хайнца, он был единственным заключенным ГДР, который удостоился подобной «чести» по личному распоряжению министра госбезопасности Эриха Мильке.

- Все потому, что я, семнадцатилетний пацан, оставил в дураках весь громадный аппарат Штази, - поясняет Рихтер.

Впоследствии он перенес несколько хирургических операций, ему несколько раз ломали неправильно сросшиеся кости, чтобы он мог нормально ходить.

Помимо пытки болью, была пытка голодом. На завтрак и ужин выдавались несколько кусочков хлеба с водой, а на обед «баловали» баландой из овощей и круп. И еще одна пытка – шесть месяцев у Карла-Хайнца не было возможности помыться. По совету одного из надзирателей, прошедшего войну, Рихтер смазывал кожу собственной мочой, и это немного помогало уменьшить зуд.

Однако не все надзиратели были столь снисходительны. Один из них якобы по секрету сообщил Карлу-Хайнцу, что завтра его расстреляют. Подросток слышал, как громко переговаривались в коридоре вертухаи о том, выводить его сейчас или ночью.

Мальчишка сутки готовился к смерти. На следующее утро надзиратель со смехом сообщил ему, что вчера было первое апреля, и сообщение о расстреле было всего лишь остроумной шуткой.

Следователи не шутили. Они прямо говорили ему о том, что пуля для Карла-Хайнца уже находится в стволе. Через шесть месяцев его неожиданно выпустили из тюрьмы.

До его камеры в «подводной лодке», конечно, не доходила информация о том, что происходит за пределами Хоэншенхаузена. А происходило вот что.

Мать Карла-Хайнца вышла на улицы столицы социалистической Германии с плакатом, на котором было написано: «Они хотят убить моего мальчика». Её, конечно же, задержали и тоже отправили в тюрьму, где она перенесла инфаркт. Но плакат заметили, и в западной прессе стали писать о том, что власти ГДР хотят расстрелять несовершеннолетнего.

Об этом же говорили зарубежные радиостанции, которые слышали граждане ГДР. Друзья Рихтера, оказавшиеся с его помощью в Западном Берлине, инициировали несколько пресс-конференций, привлекая внимание средств массовой информации.

И машина смерти дала сбой.

Карл-Хайнц оказался на свободе. Всему миру была продемонстрирована социалистическая гуманность. Длительное время парень провел в больницах. А затем даже ему дали возможность выучиться на мастера, ремонтирующего пишущие машины. В 1970-м году он женился, родилась дочь. Но все это время он не скрывал своего отношения к окружавшей его действительности, о чем исправно доносили сексоты, окружавшие его.

Карла-Хайнца посадили вновь, на этот раз он провел в заключении два с половиной года. Затем власти выпустили его и согласились на его выезд в Западный Берлин. Была такая практика в ГДР – торговать политическими заключенными. Их отпускали за деньги.

С 1964 по 1989 год на Запад перебрались 215 тысяч восточных немцев и 34 тысячи политзаключённых из восточногерманских тюрем. Западной Германии их освобождение обошлось в 3,5 млрд марок (2,7 млрд долларов).

Выпустили и Рихтера, и даже вместе с семьей. Но не сразу. Сначала арестовали жену, которая потом призналась ему, что её несколько раз насиловали в Следственном изоляторе. Когда её выпустили и разрешили приехать к мужу, первый вопрос женщины был: «Где дочь, где Жардин?»

А дочь отправили в специальный интернат для воспитания в правильной идеологии. Жардин удалось вернуть лишь спустя два с половиной года.

- Они сломали её детскую душу, - коротко говорит нам Карл-Хайнц.

По его словам, узнав о том, что сотрудники госбезопасности глумились над женой, он хотел раздобыть оружие и застрелить хотя бы одного пограничника ГДР, которые тоже относились к этому ведомству. Однако все же решился мстить по-другому. Несколько раз он въезжал в ГДР по подложным документам, чтобы организовать новые побеги на Запад.

Такая деятельность не осталась без внимания Штази, и за ним начали охоту. В полиции Западной Германии объяснили Рихтеру, что, вероятно, не смогут гарантировать ему безопасность на территории ФРГ. И он вместе с семьей стал скитаться по миру, уходя от ищеек одной из лучших, и, пожалуй, наиболее эффективной внешней разведки стран социалистического лагеря.

Он жил в Африке, в Камеруне, затем на Ближнем Востоке - в Саудовской Аравии, Йемене, Иордании. После объединения Германии вернулся вместе с семьей в Берлин.

Перенесенные испытания роковым образом сказались на душевном здоровье супруги диссидента. Периоды депрессии, попытки самоубийства становились все чаще, и вот уже шесть лет жена Рихтера находится в клинике для душевнобольных.

- Для неё уже наступил конец мира, - констатирует Карл-Хайнц.

А Жардин вышла замуж, родила ребенка, живет ныне за пределами Германии и прервала всякие контакты с отцом.

- Она считает, что я не должен был рисковать благополучием семьи. Она не может простить мне свое детство и то, что случилось с её матерью.

О судьбе Карла-Хайнца Рихтера после его выезда на Запад пресса не писала. Новый всплеск внимания к его личности произошел после того, как режиссер Фрея Клир сняла документальный фильм о его побеге в 2000-м году. Спустя три года он издал свою книгу «Москва-Париж» - экспресс в Африку». В 2011 году вышел второй том его книги.

С тех пор у него часто берут интервью и приглашают проводить экскурсии по бывшей тюрьме Штази. В экспозицию музея политических репрессий вошел даже вагон советского поезда, в который так и не сумел попасть Рихтер.

- Если бы не все это, я, наверное, спился бы, - откровенно говорит наш экскурсовод.

Мы прощаемся с ним и покидаем уже ненастоящую тюрьму Хоэншенхаузен. Белорусские журналисты негромко делятся между собой впечатлениями, которых более чем достаточно.

Один мой коллега, симпатичный молодой человек, работающий в серьезном государственном СМИ, с искренним недоумением задает вопрос: «А зачем? Зачем ему это все надо было? Жил бы как все люди спокойно и не дёргался!»

Вопрос повисает в воздухе. И это понятно, потому что ответ на него у каждого свой.

Действительно, везде и во все времена большинство людей «не дёргается» и живет, успешно приспосабливаясь к окружающей обстановке. И даже во времена серьезных социальных потрясений это большинство несет меньшие потери, нежели те, кто пытается противостоять несправедливости, насилию, диктату. Это верно.

Тех, кто «дергается», меньшинство. Но именно благодаря этому меньшинству, в конце концов, разрушаются стены. Даже такие прочные, как берлинская.