Несколько запоздалый, но не опоздавший комментарий к сейчас практически очевидному уничтожению российским ПВО азербайджанского самолета, пишет политолог Владимир Пастухов.
Честно говоря, менее всего интересовала фактура: очевидно не первый и, увы, не последний случай подобного рода. По всем признакам дело выглядит так, что самолет не только подбили, но и уводили подальше от «места преступления», не разрешая экстренную посадку, в надежде на то, что он рухнет где-то над Каспием, спрятав концы в воду в прямом и переносном смыслах. В целом лично я ничего другого не ожидал, а после всего того, что мы видели в Украине в течение трех лет, и не удивлен вовсе. Я вдруг посмотрел на это трагическое происшествие как на важный штрих в общей картине разложения путинского «русского мира», как на ту самую деталь, через которую многое можно понять о будущем этого мира.
Как говорил монтер Мечников в известном романе, договор есть продукт непротивления сторон. Оставив на время в стороне Зеленского и его политические проблемы, я бы взглянул под этим углом зрения на дилемму Путина, поставив простой вопрос: при каких условиях он будет готов на компромисс и что такое компромисс для него? Ответить на этот вопрос проще, чем кажется: Путин пойдет на компромисс только тогда, когда риски продолжения войны лично для него превысят риски ее прекращения.
Надо все время помнить о том, что Путин начал эту войну не для того, чтобы ее останавливать по собственной воле. Если для Пушкина целью поэзии была сама поэзия, то для Путина целью войны является сама война. Путину война нужна как состояние, а не как процесс. И уж в любом случае целью войны для него никогда не было завоевание территории Украины. Ее целью с самого начала было нанесение Западу стратегического поражения на территории Украины. Такая цель не предполагает каких-либо ограничений для войны как во времени, так и в пространстве. Поэтому во всей Украине нет такой линии, дойдя до которой Путин может сказать, что цели войны достигнуты.
Эта война обращена в бесконечность. Война – это движуха, а движуха - это продление его жизни как в политическом, так и в физиологическом смысле слова. Сокращая уравнение, получаем: война – это форма жизни Путина. Прекращение войны – это начало пути к его политической (а возможно и физиологической) смерти. Поэтому заставить Путина отказаться от войны может только угроза более близкой, более скорой, более осязаемой смерти, чем мир.
Пока мало что указывает, что такая угроза реальна и что существует что-то, что может привести к потере власти Путиным в условиях войны. А значит, по логике вещей, он и не будет ее прекращать. Но это формальная логика. А вот диалектическая логика говорит противоположное. Кое-что все-таки есть, и это кое-что, с одной стороны, совершенно неосязаемо, а с другой - реально в России как ничто иное. Я имею в виду великий «русский бардак».
Мы, как всегда, видим витрину, знаменитую русскую «потемкинскую деревню», и если судить по этой витрине, Путин может воевать до морковкина заговения и даже дольше (это сейчас новый экспертный консенсус). Но вот такие события как то, что случилось в Грозном, наглядно демонстрируют, что витрина заполнена хрустальным антиквариатом советского застоя. И, думаю, Путин, который иногда, когда приходит в сознание и оказывается способен взглянуть на то, что они сами называют «реалиями на земле», не может этого не осознавать, хотя бы частично. И вот именно из этой, пусть ограниченной рефлексии у него может развиться контрмотивация, заставляющая его искать мира.
Добро пожаловать в реальность!